1. Русская классика
  2. Островский А. Н.
  3. Красавец мужчина
  4. Действие 1

Красавец мужчина

1882

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

(Вместо пролога)

Сад летнего клуба. Действие в городе Бряхимове.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Входят Пьер и Жорж, потом Василий.

Пьер (ложась на садовый диван). Жорж, ты что пил сейчас?

Жорж. Коньяк.

Пьер. Хорошо?

Жорж. Выпей, так узнаешь.

Пьер. Да мне не хочется.

Жорж. И мне не хотелось.

Пьер. Зачем же ты пил?

Жорж. От нечего делать. Пьер, что это за чудак с нами обедал?

Пьер. Наум Федотыч какой-то. Какое имя глупое, Жорж! По фамилии Лотохин. Приезжий. А кто он такой, кто ж его знает.

Жорж. Знают.

Пьер. Кто?

Жорж. Буфетчик Василий.

Пьер. Что ж он говорит?

Жорж. Говорит, что Лотохин, его барин, богатый человек, старого веку, нынешним не чета. Какого-то «старого веку», какая-то «не чета». Ничего этого я не понимаю.

Пьер. Все-таки ты знаешь больше моего, а меня спрашиваешь.

Жорж. Что я знаю? Что он старого веку, да какая-то «не чета» — только и всего. Я думал, что ты больше меня просвещен на этот счет.

Пьер. Ну, мои сведения очень ограниченны. Лотохин приехал откуда-то, кажется из Москвы, покупает здесь имение, собирает о нем справки. Все это здесь бывает часто; никому бы до него и дела не было; но он человек богатый; оттого им все интересуются. Верно только одно: что он чудак.

Жорж. Я этих чудаков да простаков боюсь немножко.

Пьер. Отчего?

Жорж. А помнишь, в прошлом году какой-то чудак наехал? Лохматый, нечесаный, сюртук в пуху, сапоги нечищеные, шампанское пополам с квасом пил.Бумажника не носил, ассигнации свертывал в комок да по разным карманам рассовывал. Карты в руках держать не умел; а обобрал всех здесь. После я его видел в Петербурге в Ливадии: раздушенный, завитой, всех опереточных артистов знает, шансонетки не хуже их поет.

Пьер. Да, бывают художники. Вот Василий. Позовем его да расспросим хорошенько. (Громко.) Василий!

Входит Василий.

Василий. Что угодно-с?

Пьер. Ты Лотохина знаешь?

Василий. Как же не знать-с. Коли они мой барин, настоящий, природный, а не то чтоб… это, однако, довольно для меня удивительно, чтобы не знать, коли я сызмальства был их слуга.

Жорж. Богат он?

Василий (махнув рукой). Ну, что уж! Может, одних вотчин у них в пяти губерниях… и там всего прочего… Про это что ж! Уж всем известно.

Пьер. Да… ну, а зачем он сюда приехал?

Василий. Именье покупают.

Жорж. Зачем ему? У него и так много.

Василий. Они не с тем, чтоб… а как, собственно, у сродственницы.

Пьер. У какой сродственницы? Кто она?

Василий. Уж это я не могу знать-с. Потому как… изволите видеть, я с ихним камардином, с Акимычем говорил… (Таинственно.) Они в отель-Париже стоят, три нумера занимают… можете судить… «Мы, говорит, именье покупать, только, говорит, мы не за барышом гонимся, а по родственному расположению».

Пьер. В карты он играет?

Василий. Этому они не подвержены, а обыкновенно, как господа, когда со временем, для компании, отчего же… это они могут… Потому, выиграть ли, проиграть ли, это им какой расчет! А чтоб гостям удовольствие… Ну, обнаковенно, как завсегда в хороших домах.

Жорж. Давно он приехал?

Василий. Да как вам доложить! Дня четыре будет-с, а пожалуй и всех пять. Только они сродственницу свою еще не видали; в именье ездили, осматривать; а вчера приехали обратно.

Пьер. Ну, а больше ты ничего не знаешь?

Василий. Да помилуйте, я все знаю. Дяденька у них генерал, в коннице служили — так уж вот барин!..

Жорж. Где же он теперь?

Василий. В чужих краях-с.

Жорж. Ну так что же нам! Бог с ним!

Василий. Опять сестрица двоюродная, за барином замужем, которые откупами занимались, так, боже мой, брови у них… Кажется, изойди весь белый свет… Да нет, невозможно…

Пьер. Ну, довольно, будет с нас.

Василий. Больше ничего не прикажете.

Пьер. Ничего. Ступай!

Василий уходит, Лотохин и Сосипатра входят.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Пьер, Жорж, Сосипатра и Лотохин.

Сосипатра. Вы извините, что для первого знакомства брат приглашает вас обедать не домой, а в трактир.

Лотохин. Ничего-с. Я сам бездомовник, человек кочующий; зимой по клубам, а летом по родным кочую.

Сосипатра. У вас много родни?

Лотохин. Очень много-с, и, к несчастию, все родственницы: племянницы, внучки, сестры двоюродные, троюродные, девицы да вдовы-с. Невест много. Опека большая.

Сосипатра. Какое же это несчастие? Разве бедные? Помогать надо?

Лотохин. Нет-с, богатые, есть даже очень богатые.

Сосипатра. Чего ж лучше.

Лотохин. Красота мужская нашему семейству очень дорого обходится.

Сосипатра. Я вас не понимаю.

Лотохин. Если изволите, я вам объясню.

Сосипатра. Сделайте одолжение.

Лотохин. Только, сударыня, я заранее прошу вашего извинения: может быть, придется сказать что-нибудь такое…

Сосипатра. Пожалуйста, не церемоньтесь! Напускную скромность я не считаю за добродетель и излишней стыдливостью не отличаюсь, особенно в мужском обществе. Да вот у меня платок. (Показывает носовой платок.) Коли что такое, так я закроюсь; а все-таки послушаю, я очень любопытна.

Лотохин. Да нет-с, сказать что-нибудь неприличное я себе не позволю; а может быть, вам покажется, что я не очень лестно отзываюсь о женском поле.

Сосипатра. Только-то? Так не бойтесь; я сама не очень высокого мнения о нашем поле. (Пьеру и Жоржу.) Вы, шалопаи, чему смеетесь? Говорят люди солидные…

Лотохин. Умудренные опытом.

Сосипатра. Так вы должны слушать с почтением; это вам вперед пригодится, потому что вы еще молокососы. А то лучше убирайтесь.

Пьер. Нет, уж позвольте!

Жорж. Это очень интересно.

Сосипатра. Ну, так ведите себя скромно и сидите, как умные дети сидят.

Лотохин. Так вот, изволите видеть, много у меня родственниц. Рассеяны они по разным местам Российской империи, большинство, конечно, в столицах. Объезжаю я их часто, я человек сердобольный, к родне чувствительный… Приедешь к одной, например, навестить, о здоровье узнать, о делах; а она прямо начинает, как вы думаете, с чего?

Сосипатра. Об шляпках, конечно, о платьях, вообще о тряпках.

Лотохин. Никак нет-с. Она начинает: «Ах, он меня любит!» Кто этот, «он» — я почти никогда не спрашиваю: потому что ответ один, стереотипный-с: «Мой жених, он хорош, умен, образован!»

Сосипатра. Да, правда ваша. А потом окажется, что он так же умен и образован, как вот эти милые особы.

Пьер. Вы нас в пример глупости выставляете? Merci!

Сосипатра. У женщин, коли мужчина хорош да ей нравится, так он уж и умен, и образован; это я по себе знаю. И вы, господа, дождетесь, что вас будут считать умными.

Жорж. Так обижаться не прикажете?

Сосипатра. Еще бы! Не ломайтесь, пожалуйста.

Жорж (со вздохом). Что же делать, Пьер! Перенесем.

Пьер (со вздохом). Перенесем, Жорж.

Лотохин. Так вот-с: «Ах! он меня любит!» Ну что же тут делать? Остается только радоваться. Любит, так и пускай любит. Хотя, конечно, пожилому человеку не очень интересно любоваться на эти восторги. Он тебя любит, ну и знала бы про себя. Ведь это ее дело, так сказать, келейное и общественного интереса никакого не представляет, зачем же знакомым-то свои восторги навязывать. Другая ведь уж далеко не малолетняя, уж давно полной и довольно веской зрелости — так пудов от шести с половиною весу, — а все прыгает да ахает: «Ах, он меня любит!», «Ах, он меня любит!» Так, знаете ли, неловко как-то становится.

Сосипатра. Да, это скверно, я терпеть не могу; мне просто стыдно становится. Я очень понимаю, что вам должно быть скучно слушать эти их излияния, но ведь от этого легко избавиться. Махнуть рукой и уехать. Рад, мол, твоей радости, и бог с тобой, матушка! Блаженствуй!

Лотохин. Нельзя-с. Уж я вам докладывал, что я человек сердобольный; уж тут смотри в оба; а прозеваешь — беда! Вот извольте послушать. Заедешь к этой же родственнице этак через месяц или через два; уж совсем другой тон в доме, переход из мажора в минор. Одеколоны, спирты, у самой истерики, глазки опухли, носик покраснел, и разговор уж другой: «Ах, он меня разлюбил».

Пьер и Жорж смеются.


Сосипатра. Чему вы смеетесь? Бесчувственные!

Лотохин. Утешать уж тут напрасно; чем ее утешишь? Такие недуги время врачует: глядишь, через месяц и оправится, и повеселеет немножко, а через два опять заахает. Тут уж у меня совсем другая забота начинается: между охов и вздохов стараешься разведать, нет ли, кроме сердечного ущерба, еще имущественного.

Сосипатра. Да, это важный вопрос.

Лотохин. На первых порах, разумеется, ничего не узнаешь. «Ах, да стоит ли об этом говорить! Да все это вздор! Какие тут расчеты! Я все эти мелочи презираю». Ну сейчас ревизия, расспросы, и видишь, что имение расстроено, долги. «Это, мол, как же так?» — «Ах, боже мой, да что ж тут удивительного? Я готова была для него всем пожертвовать, даже жизнию, а вы пристаете. Разве можно было ожидать, что человек с такой прекрасной наружностью имеет такую коварную душу? Этого никогда не бывает, никогда! я вас уверяю, это исключение. У кого наружность хороша, у того и душа благородная, это уж всегда, всегда, всегда! и не разговаривайте больше со мной». Вот и толкуйте с таким народом.

Сосипатра. Господа кавалеры, правда это или нет?

Пьер. Спросите у Жоржа! Я еще не жених пока, а он уж…

Жорж. Молчи, пожалуйста! Это не честно.

Пьер. Молчу.

Лотохин. Иной молодой человек, красивой наружности, такую брешь в капитале и именье-то сделает, что хоть по миру ступай. Вот почему я и стараюсь предупреждать такие катастрофы. Как увижу, что какая-нибудь родственница заахала, я тут и вьюсь.

Сосипатра. Что же вы можете сделать, если женщина действительно влюблена?

Лотохин. На разные хитрости подымаюсь, а коли уж ничто не берет, так отступного даю. Лучше уж тысяч пять — десять бросить, чем все состояние потерять. Ведь навертываются и хорошие женихи-с, дельные, солидные, — да как и не быть при таком приданом! — так не нравятся: люди очень обыкновенные — проза. Подавай им красавцев. Глядишь, глядишь кругом, ну, слава богу, думаешь, нет красавцев, все люди как люди. И вдруг откуда ни возьмись красавец тут как тут. И где только они их откапывают? Все не было, все не было, а вдруг какой-нибудь длинноволосый уж ходит около. В бархатном сюртуке, в голубом либо в розовом галстуке, художник какой-нибудь непризнанный, певец без голосу, музыкант на неизвестном инструменте, а то так и вовсе темная личность, а голову держит гордо. Выскочит замуж БОТ за этакого проходимца, разоренье-то разореньем, да кого еще в родню-то введет! Через этакого красавца и сама-то попадет в общество, в котором и мужчине быть совестно, и нас-то наделит родственником, что не только руку подать стыдно, а того и гляди увидишь их на скамье подсудимых за мошенничество! Наказание! Наша фамилия хорошая, уважаемая; вот один только недостаток.

Пьер. Да неужели у вас все так влюбчивы?

Лотохин. Почти что все; ведь это родом бывает, в нашем семействе такая линия вышла.

Сосипатра. Да, действительно, у вас забота большая, если вы не шутите. Мне кажется, что вы просто хотели занять меня забавным разговором после обеда, вот и придумали историю о своих родственницах.

Лотохин. Как угодно-с, спорить с вами не стану. Если мой разговор показался вам интересен, с меня и этого довольно. (Встает.) Извините, я пойду чайку напиться. Московская привычка.

Сосипатра. Я вас удержу не надолго, позвольте только один вопрос.

Лотохин. К вашим услугам.

Сосипатра. Вы только для одних родственниц так хлопочете, или случается и для посторонних?

Лотохин. В каком отношении?

Сосипатра. Например, устроить имение, подать совет в запутанном деле.

Лотохин. Если имею досуг, так с удовольствием-с.

Сосипатра. Не сделаете ли вы мне одолжение Дать несколько советов по моим делам? Мне обратиться не к кому, у меня нет знакомых деловых людей. Все вот такие. (Указывая на Пьера и Жоржа.)

Пьер. Кланяйся, Жорж!

Жорж. Кланяйся, Пьер!

Лотохин. Рад служить чем могу.

Сосипатра. Притом же мне с вами очень ловко будет; вы человек пожилой, бывалый, видали виды, с вами могу говорить не стесняясь.

Лотохин. К вашим услугам, к вашим услугам. Я хоть сегодня же к вам заеду.

Сосипатра. Милости просим.

Входит Лупачев.

Вот и потолкуем.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Лотохин, Сосипатра, Пьер, Жорж и Лупачев.

Лупачев. Об чем это вы толковать собираетесь?

Сосипатра. О серьезных делах.

Лупачев. Не верьте ей: никаких у нее серьезных дел нет.

Пьер. Ты напрасно. Мы и сейчас о серьезных делах толковали.

Жорж. То есть мы с Пьером слушали, а разговаривали они.

Лупачев. Любопытно.

Пьер. О женских слабостях.

Лупачев. Вот разговор нашли! Женскими слабостями надо пользоваться, а разговаривать о них не стоит.

Сосипатра. Ну, я домой. (Лотохину.) Извините, что задержала. Вы хотели чай пить. До свиданья. (Подает руку Лотохину.)

Лотохин. Мое от меня не уйдет. (Уходит.)

Сосипатра. Господа Аяксы! кто нынче дежурный, чья очередь меня провожать?

Жорж (подавая руку Сосипатре). Моя-с.

Сосипатра и Жорж уходят.

Пьер. Что тебе за охота ублажать этого чудака. Угощаешь его обедами, шампанским; не в коня корм.

Лупачев. Ты еще молод, чтоб меня учить. Уж поверь, что я ничего даром не делаю. Он москвич, клубный обыватель, знает все трактиры и рестораны, такие люди нужны. Приедешь в Москву, он тебя такими обедами и закусками угостит, что целый год помнить будешь. А что мне за дело, что он чудак! Мне с ним не детей крестить. Поесть, выпить умеет и любит, вот и нашего поля ягода. Кто это? никак, Зоя Васильевна?

Пьер. Да, они с теткой, а кавалером у них Олешунин.

Лупачев. Что за прелесть женщина! И кем окружена! Кабы этому бриллианту хорошую оправу. Нашла себе красивого мужа и рада. Эко счастье этому барашку! Ей не красивого, а богатого.

Пьер. Такого, как ты?

Лупачев. Да, эта женщина заблестела бы: я бы не пожалел ничего. Ну, да еще подождем; чего на свете не бывает.

Пьер. А Олешунин постоянно при ней. Уж не влюблен ли?

Лупачев. Он и любить-то не умеет, а умеет только ревновать. Он до тех пор не обращает внимания на женщину, пока она не полюбила кого-нибудь; а как полюбит, так он сейчас обижаться, почему не его.

Пьер. Это бы ничего, а вот скверно, что он очень скуп и дает взаймы деньги малыми суммами за большие проценты, да еще с залогом.

Входят Зоя, Аполлинария Антоновна и Олешунин.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Лупачев, Пьер, Зоя, Аполлинария Антоновна и Олешунин.

Аполлинария (Олешунину). Нет, нет, вы никогда меня не убедите, и напрасно вы проповедуете такие идеи! вам жизнь не переделать. (Подает руку Лупачеву и Пьеру, Зоя и Олешунин тоже.) Да вот мы спросим Никандра Семеныча, он не меньше вашего знает.

Лупачев. Все, что я знаю, Аполлинария Антоновна, я знаю про себя, а резонерством не занимаюсь.

Аполлинария. Нет, позвольте; скажите, пожалуйста, за кого должна девушка выходить замуж?

Лупачев. Я не знаю, за кого она должна выходить, я знаю только, как это обыкновенно делается. Девушка, если она свободна, выходит замуж за того, кто ей нравится.

Аполлинария (Олешунину). Ну, вот, слышите! (Лупачеву.) А он говорит, что девушка не должна обращать внимания на наружность мужчины, а на какие-то душевные качества.

Лупачев. Отчего ж ему и не говорить так, Аполлинария Антоновна? Всякий судит по-своему. Так говорят кавалеры, которые не имеют счастия нравиться женщинам.

Аполлинария. Ах, вот прекрасно! Слово в слово, как я говорила.

Олешунин. Нашли себе поддержку и обрадовались. Не очень ли смело с вашей стороны, Никандр Семеныч, сказать, что я не нравлюсь женщинам?

Лупачев. Да я не про вас, я говорил вообще. Вы, может быть, и нравитесь, чего на свете не бывает.

Аполлинария. Можете и вы понравиться, коли женщина никого лучше не видала. Ну, а увидит Аполлона Евгеньича, так извините.

Зоя. Зачем вы трогаете моего мужа, оставьте нас в покое. Наше безмятежное счастье никому не мешает. Я не горжусь своим мужем, хотя и имела бы право. Я знаю, что не стою его и счастьем своим обязана не себе, не своим достоинствам, которых у меня мало, а только случаю. Я благодарю судьбу и блаженствую скромно.

Олешунин. Не понимаю, решительно не понимаю, за что вы себя унижаете и что такое особенное находите в своем муже.

Аполлинария. Ах, боже мой! Ну вот, подите говорите с человеком! Да что вы, или у вас глаз нет, или уж о себе очень много мечтаете!

Пьер. Не спорьте, Федор Петрович! Окоемов лучше вас.

Олешунин. Да в каком смысле, желаю я знать?. Пьер. Просто лучше, да и все тут. Не спорьте, не спорьте, нехорошо.

Олешунин. Ах, отстаньте, пожалуйста! Ну, положим, что лучше; только от этих красавцев женщины часто страдают.

Аполлинария. Так уж было бы от кого. От такого мужа и страдать есть счастье; а с немилым вся жизнь есть непрерывное страдание. Зато когда видишь, как все женщины завидуют тебе, как зеленеют от злости — вот и торжествуешь, вот все страдания и все горе забыто.

Олешунин. Зависть, ревность, злоба, торжество! Все это так мелко, так ничтожно!

Аполлинария (горячо). Да в этом вся жизнь женщины. Подите вы! Что ж ей, астрономией, что ли, заниматься!

Пьер. Браво, Аполлинария Антоновна, Лупачев браво!

Аполлинария. Да в самом деле, господа, что же это такое! Нет, это ужасно! Винят мою Зою за то, что она нашла себе красивого мужа.

Зоя. Тетя, довольно об этом.

Аполлинария. Погоди, Зоя. Да надо радоваться этому; по крайней мере все, кто ее любит, радуются; а я просто торжествую. Когда она была еще маленькой девочкой, я ей постоянно твердила: «Зоя, ты богата, смотри не погуби свою жизнь, как погубила твоя несчастная тетя». Ах, что это был за ребенок! Это был воск! из нее можно было сделать все, что угодно. И я сделала из нее идеал женщины, и образовала, н воспитала ее именно в тех понятиях, которые нужны Для женского счастия.

Олешунин. Любопытно, что это за понятия.

Аполлинария. Да уж, конечно, не ваша философия. Теперь на нее мода прошла. Теперь нужен простой, натуральный ум. Я надеюсь, господа, что я не глупа.

Лупачев. Кто же смеет в этом сомневаться.

Пьер. Кто смеет, Аполлинария Антоновна!

Аполлинария. Я ей говорила: «Не спеши выходить замуж, пусть тебя окружает толпа молодых людей; ты богата, женихи слетятся со всех сторон, жди, жди! Может, явится такси красивый мужчина, что заахают все дамы и девицы, вот тогда на зависть всем и бери его. Бери во что бы то ни стало, не жалей ничего, пожертвуй половиной состояния, и тогда ты узнаешь, в чем заключается истинное счастье женщины!» И моя Зоя торжествует. Да, я могу гордиться: я устроила ее судьбу. И если я сама не видала радостей в своей жизни, так живу ее счастием и ее радостями.

Лупачев. Да на что вы-то можете жаловаться? Сколько мне известно, вы никакого горя в жизни не испытали.

Аполлинария. Вы не знаете моего горя и не можете его знать, его надо чувствовать; а чувствовать его может только женщина.

Лупачев. Значит, это горе особое, женское?

Пьер. Женского рода?

Олешунин. Мужчина может всякое горе понять, если только оно человеческое.

Пьер. Погодите, не мешайте.

Аполлинария. Понять — пожалуй, но чувствовать вы не можете так, как женщина. Я вышла замуж очень рано, я не могла еще разбирать людей и своей воли не имела. Мои родители считали моего жениха очень хорошим человеком, оттого и отдали меня за него.

Лупачев. Да он и действительно был хороший человек.

Аполлинария. Я не спорю. Я могла уважать его, но все-таки была к нему равнодушна. Я была молода, еще мало видела людей и не умела еще различать мужчин по наружности, по внешним приемам; для меня почти все были равны, потому я и не протестовала. Но ведь это должно было прийти, и пришло; я вступила в совершенный возраст, и понятие о мужской красоте развилось во мне; но, господа, я уж была не свободна… выбора у меня уж не было. Должна я была страдать или нет? Heт, это драма, господа!

Лупачев. Да, действительно, положение затруднительное.

Аполлинария. Ведь все-таки глаза-то у меня были ведь я жила не за монастырской стеной; я видела красивых мужчин и видела их очень довольно; господа, ведь я человек, я женщина, не могла же я не сокрушаться при мысли, что будь я свободна, так этот красавец мог быть моим, и этот, и этот.

Лупачев. Как «и этот, и этот»? да неужто…

Аполлинария. Ах, какие вы глупости говорите! Я хотела сказать «или этот, или этот…»

Лупачев. То-то, а уж я было подумал.

Аполлинария. С вами невозможно говорить.

Лупачев (взглянув на часы). Да мне и некогда. Пора на железную дорогу, сейчас придет поезд.

Зоя. Вы уезжаете?

Лупачев. Нет, я встречаю.

Зоя. Кого-нибудь из наших общих знакомых?

Лупачев (смеясь). Да нашего общего знакомого — мужа вашего.

Зоя. Ах, что вы, как же это?

Лупачев. Я сегодня получил телеграмму.

Зоя. Почему же он меня не известил?

Лупачев. Не знаю. Вероятно, хотел сделать вам сюрприз.

Зоя. Ах, так и я с вами. Поедемте, поедемте.

Лупачев. Не очень ажитируйтесь. Еще поспеем; это очень близко.

Зоя. Нет, поедемте! Прощайте, господа.

Аполлинария. Зоя, как я рада за тебя. А я к вам уж завтра утром.

Лупачев, Зоя и Аполлинария уходят.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Пьер и Олешунин.

Пьер. Охота вам ухаживать за женщиной, которая влюблена в своего мужа, как кошка.

Олешунин. Влюблена? Вы думаете? Позвольте вам сказать, что вы ошибаетесь.

Пьер. Да вы видели, как она бросилась встречать мужа!

Олешунин. Она слепая женщина, она не видит, что он ее разлюбил давно; он уж забыл об ее суще. ствовании и даже не известил ее о своем приезде. А эта ее радость не больше, как экзальтация, которая скоро пройдет.

Пьер. Однако вот не проходит; а она уж давно замужем.

Олешунин. Советы сумасшедшей тетки парализуют мое влияние. Но я ей скоро глаза открою; она увидит ясно, что за человек ее супруг благоверный.

Пьер. И тогда?

Олешунин. Тогда она будет ценить человека по его внутренним достоинствам, а не по внешним.

Пьер. Ничего этого не будет, а если и будет, так вам нет никакой выгоды; потому что не одни же вы имеете эти внутренние достоинства, есть люди, которые имеют их больше вашего.

Олешунин. Но я первый научил ее правильно оценивать людей; я уж и теперь пользуюсь некоторым расположением ее, а тогда она, конечно, предпочтет меня всем.

Пьер. Ничего этого нет и ничего не будет.

Олешунин. Хотите пари?

Пьер. Нет, не хочу. Да мы с вами далеко зашли, вернемтесь назад. Вы говорите, что откроете ей глаза насчет мужа?-так знайте, что ни одному слову вашему она не поверит.

Олешунин. Посмотрим.

Пьер. И все передаст мужу. А он, я вам скажу, такой человек, такой человек, что…

Олешунин. Такой же он человек, как и все люди.

Пьер. Ну, нет… Он такой человек, такой человек…

Олешунин. Ну, что «человек, человек»?! Не съест же он меня.

Пьер. Ну, не поручусь. Боже мой, что он с вами сделает!

Олешунин. Пожалуйста!.. Не очень-то я его боюсь. Да оставьте этот разговор; вон подходит какой-то незнакомый человек.

Пьер. Это знакомый: Наум Федотыч Лотохин, богатый барин из Москвы. Хотите, я и вас с ним познакомлю?

Олешунин. Пожалуй.

Входит Лотохин.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Пьер, Олешунин и Лотохин.

Пьер (Лотохину). Вот позвольте вас познакомить еще с одним из наших: Федор Петрович Олешунин.

Лотохин (подавая руку). А я Лотохин, Наум Федотыч. Очень приятно, очень приятно. А где же Никандр Семеныч?

Пьер. Он поехал на железную дорогу встречать приятеля своего, Аполлона Евгеньича Окоемова.

Лотохин. Окоемов-с? Вы адрес его знаете?

Пьер. На Дворянской улице, в собственном доме… То есть в доме жены, но это все равно. Извозчики знают… Вы с ним знакомы?

Лотохин. Нет, незнаком, но он мне родственник. Племянница моя, впрочем очень дальняя, замужем за ним.

Пьер. Она сейчас была здесь.

Лотохин. Очень жаль, что мы не встретились; впрочем, я бы ее не узнал, мы лет десять не видались. Надо будет заехать, поглядеть на их житье-бытье! Что за кроткое созданье была эта сиротка. Она воспитывалась у тетки. Что они, согласно живут?

Пьер. А вот спросите у Федора Петровича, он У них каждый день бывает.

Олешунин. Согласно-то согласно, да не знаю, Долго ли это согласие будет продолжаться.

Лотохин. Почему же вы так думаете?

Олешунин. Она женщина прекрасная, про нее ничего сказать нельзя; ну, а он… (Пожимает плечами.) Не пара ей.

Лотохин. Да не мотает он, не сорит деньгами?

Пьер. Ничего подобного.

Олешунин. Ну, все-таки он проживает довольно но, кажется, не выше средств.

Лотохин. И слава богу! С меня и довольно а остальное как хотят; это уж их дело. Я только с экономической стороны.

Олешунин. Любопытно бы было присутствовать при их встрече. Каким холодом он ответит на ее восторги!

Входит Жорж.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Пьер, Олешунин, Лотохин и Жорж.

Пьер. Откуда ты?

Жорж. С железной дороги. Видел трогательную встречу супругов Окоемовых: объятия, поцелуи, слезы.

Олешунин. Разумеется, со стороны жены.

Жорж. Нет, и со стороны мужа тоже, да еще в придачу он навез ей кучу разных дорогих подарков.

Олешунин. Не понимаю.

Лотохин. Что ж тут непонятного? Так и должно быть.

Жорж (Лотохину). Никандр Семеныч просит вас, если вы свободны, провести сегодня вечер у него. Он извиняется, что не успел сам вас пригласить; он торопился на железную дорогу.

Лотохин. Это все равно. Хорошо, я приеду.

Жорж. Поедем, Пьер! (Лотохину.) До свидания!

Пьер. Поедем, Жорж! (Лотохину.) До свидания!

Пьер и Жорж уходят. Олешунин молча кланяется и уходит в другую сторону.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Лотохин, потом Акимыч.

Лотохин. Что за чудеса! Зоя с мужем живет в трогательном согласии, мотовства нет; а имение продают за бесценок? Что их заставляет? Никак не догадаешься. Ну, утро вечера мудренее: завтра заеду к ним и разберу все дела.

Входит Акимыч.

Что ты, Акимыч?

Акимыч (сняв шапку). Письмо к вам, барин-батюшка. Думал, что, пожалуй, мол, нужное; так и побрел вас разыскивать. Извольте! (Подает письмо.)

Лотохин. От кого бы это? Рука женская. Должно быть, от Сусанны Сергевны?

Акимыч. Надо быть, что от них-с. Коронку-то у них на письмах я заприметил, так сходственная.

Лотохин (распечатывает письмо). Надень шапку-то!

Акимыч. Ну, вот… что уж… не зима… (Отходит к стороне.)

Лотохин (пробежав глазами несколько строк). Что такое, что такое? Глазам не верю. (Читает.) «Милый дядя! Как я рада, что ты в настоящее время в Бряхимове. Судьба, видимо, мне благоприятствует. Мне нужно как можно скорее продать мое бряхимовское имение; тем на месте ты скорей найдешь покупщика. Пожалуйста, не очень торгуйся. Ты такой скупой, что ужас». Батюшки! Что ж это такое! (Читает.) «Мне денег, дядя, денег нужно; от них зависит не только мое счастие, но и жизнь. Доверенность и все документы я пришлю завтра, а вернее, что сама приеду. Вашему хваленому жениху, умному, практичному человеку, как вы его величали, я отказала. Нет, дядя, не того жаждет душа моя. Я не хотела много распространяться в письме, но не могу, нет сил скрыть моей радости. Милый дядя, я нашла свой идеал; ах, милый дядя, я встретила… да, я встретила человека… Он молод, умен, образован, а как хорош собой, ах, как хорош!» Ну, эта песенка знакома мне. (Читает.) «Но, милый дядя, пожалей меня, несчастную, есть препятствия! Чтобы побороть их, нужны деньги, нужно много денег!» Нет, я не выдержу, закричу караул. (Читает.) «Для того-то я и продаю имение, я ничего не пожалею!» Акимыч, караул! Грабят!

Акимыч. Чего изволите, барин-батюшка?

Лотохин. Грабят, говорю тебе, грабят!

Акимыч. Что же это! Да, господи, помилуй!

Лотохин. Пойдем домой! Грабят, грабят, караул!

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я