Неточные совпадения
Нет, я вам вперед говорю, если вы мне
не скажете, что у нас война, если вы еще позволите себе защищать все гадости, все ужасы этого Антихриста (право, я верю, что
он Антихрист), — я вас больше
не знаю, вы уж
не друг мой, вы уж
не мой верный раб, как вы говорите.]
Он говорил на том изысканном французском языке, на котором
не только говорили, но и думали наши деды, и с теми тихими, покровительственными интонациями, которые свойственны состаревшемуcя в свете и при дворе значительному человеку.
Он подошел к Анне Павловне, поцеловал ее руку, подставив ей свою надушенную и сияющую лысину, и покойно уселся на диване.
— Avant tout dites moi, comment vous allez, chère amie? [Прежде всего скажите, как ваше здоровье, милый друг.] Успокойте меня, — сказал
он,
не изменяя голоса и тоном, в котором из-за приличия и участия просвечивало равнодушие и даже насмешка.
— Ежели бы знали, что вы этого хотите, праздник бы отменили, — сказал князь, по привычке, как заведенные часы, говоря вещи, которым
он и
не хотел, чтобы верили.
Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и
он так добродетелен и хорош, что Бог
не оставит
его, и
он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея.
Они не поняли,
они не могут понять самоотвержения нашего императора, который ничего
не хочет для себя и всё хочет для блага мира.
Пруссия уже объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего
не может против
него…
За что́ вам судьба дала таких двух славных детей (исключая Анатоля, вашего меньшого, я
его не люблю, — вставила она безапелляционно, приподняв брови) — таких прелестных детей?
А вы, право, менее всех цените
их и потому
их не сто́ите.
Князь
не отвечал, но она молча, значительно глядя на
него, ждала ответа. Князь Василий поморщился.
— Князь Василий
не отвечал, хотя с свойственною светским людям быстротой соображения и памяти показал движением головы, что
он принял к соображению эти сведения.
— Нет, вы знаете ли, что этот Анатоль мне сто́ит 40 000 в год, — сказал
он, видимо,
не в силах удерживать печальный ход своих мыслей.
Он помолчал.
— Вы
не видали еще, или: — вы
не знакомы с ma tante? [тетушкой?] — говорила Анна Павловна приезжавшим гостям и весьма серьезно подводила
их к маленькой старушке в высоких бантах, выплывшей из другой комнаты, как скоро стали приезжать гости, называла
их по имени, медленно переводя глаза с гостя на ma tante, [тетушку,] и потом отходила.
Он нигде
не служил еще, только что приехал из-за границы, где
он воспитывался, и был в первый раз в обществе.
— Вы
не знаете аббата Морио?
он очень интересный человек… — сказала она.
— Вы думаете?.. — сказала Анна Павловна, чтобы сказать что́-нибудь и вновь обратиться к своим занятиям хозяйки дома, но Пьер сделал обратную неучтивость. Прежде
он,
не дослушав слов собеседницы, ушел; теперь
он остановил своим разговором собеседницу, которой нужно было от
него уйти.
Он, нагнув голову и расставив большие ноги, стал доказывать Анне Павловне, почему
он полагал, что план аббата был химера.
Как хороший метр-д’отель подает как нечто сверхъестественно-прекрасное тот кусок говядины, который есть
не захочется, если увидать
его в грязной кухне, так в нынешний вечер Анна Павловна сервировала своим гостям сначала виконта, потом аббата, как что-то сверхъестественно утонченное.
— Ce n’est pas une histoire de revenants? [Это
не история о привидениях?] — сказал
он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без этого инструмента
он не мог начать говорить.
— C’est que je déteste les histoires de revenants, [Дело в том, что я терпеть
не могу историй о привидениях,] — сказал князь Ипполит таким тоном, что видно было, —
он сказал эти слова, а потом уже понял, что́
они значили.
Из-за самоуверенности, с которою
он говорил, никто
не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что́
он сказал.
Он был в темнозеленом фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayée, [тела испуганной нимфы,] как
он сам говорил, в чулках и башмаках.
Vicomte [Виконт] рассказал очень мило о том ходившем тогда анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m-llе George, [актрисой Жорж,] и что там
он встретился с Бонапарте, пользовавшимся тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом, Наполеон случайно упал в тот обморок, которому
он был подвержен, и находился во власти герцога, которою герцог
не воспользовался, но что Бонапарте впоследствии за это-то великодушие и отмстил смертью герцогу.
— Я так очарован прелестями ума и образования общества, в особенности женского, в которое я имел счастье быть принят, что
не успел еще подумать о климате, — сказал
он.
Не выпуская уже аббата и Пьера, Анна Павловна для удобства наблюдения присоединила
их к общему кружку.
Ему, видимо, все бывшие в гостиной
не только были знакомы, но уж надоели
ему так, что и смотреть на
них и слушать
их ему было очень скучно.
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную
не спускавший с
него радостных, дружелюбных глаз, подошел к
нему и взял
его за руку. Князь Андрей,
не оглядываясь, сморщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает
его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно-доброю и приятною улыбкой.
— Я знал, что вы будете, — отвечал Пьер. — Я приеду к вам ужинать, — прибавил
он тихо, чтобы
не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. — Можно?
— Нет, нельзя, — сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого
не нужно спрашивать.
Он что-то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и мужчины встали, чтобы дать
им дорогу.
— Вы меня извините, мой милый виконт, — сказал князь Василий французу, ласково притягивая
его за рукав вниз к стулу, чтоб
он не вставал. — Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, — сказал
он Анне Павловне.
— Образуйте мне этого медведя, — сказал
он. — Вот
он месяц живет у меня, и в первый раз я
его вижу в свете. Ничто так
не нужно молодому. человеку, как общество умных женщин.
— Что́ же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? — сказала она, догоняя
его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о). — Я
не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась
ему и, чтоб
он не ушел, взяла
его за руку.
— Послушайте, князь, — сказала она, — я никогда
не просила вас, никогда
не буду просить, никогда
не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, — торопливо прибавила она. — Нет, вы
не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына,
он отказал. Soyez le bon enfant que vous avez été, [Будьте тем добрым, каким вы бывали прежде,] — говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб
он не исчез.
Кроме того,
он видел по ее приемам, что она одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что-нибудь в голову,
не отстанут до тех пор, пока
не исполнят
их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены.
— Этого
не обещаю. Вы
не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как
он назначен главнокомандующим.
Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать
ему всех своих детей в адъютанты.
— Нeт, обещайте, обещайте, Basile, [Базиль,] — сказала вслед
ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда-то должно быть, была ей свойственна, а теперь так
не шла к ее истощенному лицу.
— Ежели еще год Бонапарте останется на престоле Франции, — продолжал виконт начатый разговор, с видом человека
не слушающего других, но в деле, лучше всех
ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, — то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями, общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…
(Видно было, что виконт
ему не нравился, и что
он, хотя и
не смотрел на
него, против
него обращал свои речи).
— «Je leur ai montré le chemin de la gloire» — сказал
он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: — «ils n’en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont précipités en foule»… Je ne sais pas à quel point il a eu le droit de le dire. [«Я показал
им путь славы:
они не хотели; я открыл
им мои передние:
они бросились толпой…»
Не знаю, до какой степени имел
он право так говорить.]
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что
он скажет что-нибудь неприличное, уже
не могла остановить
его.
— Я потому так говорю, — продолжал
он с отчаянностью, — что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага
он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
— Да, ежели бы
он, взяв власть,
не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, — сказал виконт, — тогда бы я назвал
его великим человеком.
—
Он бы
не мог этого сделать. Народ отдал
ему власть только затем, чтоб
он избавил
его от Бурбонов, и потому, что народ видел в
нем великого человека. Революция была великое дело, — продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё поскорее высказать.
— Это были крайности, разумеется, но
не в
них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей
их силе.
— Свобода и равенство, — презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость
его речей, — всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же
не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедовал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Мы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Мсье Пьер
не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у
него была
не такая, как у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У
него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое — детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел
его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем
не так страшен, как
его слова. Все замолчали.
— Нельзя
не сознаться, — продолжал князь Андрей, — Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где
он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.
Тут
он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил...
Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками,
он, как говорится,
не умел войти в салон и еще менее умел из
него выйти, то есть перед выходом сказать что-нибудь особенно приятное.