Неточные совпадения
— Прекрасно-с! И поэтому, по приезде в Петербург, вы возьмите этого молодого человека
с собой и отправляйтесь по адресу этого письма к господину, которого я очень хорошо знаю; отдайте ему письмо, и что он вам скажет: к себе ли возьмет вашего сына для приготовления, велит ли отдать
кому — советую слушаться беспрекословно и уже денег в этом случае
не жалеть, потому что в Петербурге также пьют и едят, а
не воздухом питаются!
— Для чего, на кой черт? Неужели ты думаешь, что если бы она смела написать, так
не написала бы? К самому царю бы накатала, чтобы только говорили, что вот к
кому она пишет; а то видно
с ее письмом
не только что до графа, и до дворника его
не дойдешь!.. Ведь как надула-то, главное: из-за этого дела я пять тысяч казенной недоимки
с нее
не взыскивал, два строгих выговора получил за то; дадут еще третий, и под суд!
— Придет-то придет, —
не к
кому и некому будет приехать!.. — подхватил полковник и покачал
с грустью головой.
От Еспера Иваныча между тем, но от
кого, собственно, — неизвестно, за ним уж прислали
с таким приказом, что отчего-де он так давно
не бывал у них и что дяденька завтра уезжает совсем в Москву, а потому он приходил бы проститься.
— Да
с Симоновым-с, — отвечал Ванька,
не найдя ни на
кого удобнее своротить, как на врага своего, —
с ним барин-с все разговаривал: «В Ярославль, говорит, я
не хочу, а в Москву!»
— Нет, ты погоди, постой! — остановил его Макар Григорьев. — Оно у тебя
с вечерен ведь так валяется; у меня квартира
не запертая —
кто посторонний ввернись и бери, что хочешь. Так-то ты думаешь смотреть за барским добром, свиное твое рыло неумытое!
— Нет, ты погоди, постой! — остановил его снова Макар Григорьев. — Барин теперь твой придет, дожидаться его у меня некому… У меня народ день-деньской работает, а
не дрыхнет, — ты околевай у меня, тут его дожидаючись; мне за тобой надзирать некогда, и без тебя мне, слава тебе, господи, есть
с кем ругаться и лаяться…
Огромная комната, паркетные полы, светлые ясеневые парты, толпа студентов, из коих большая часть были очень красивые молодые люди, и все в новых
с иголочки вицмундирах, наконец, профессор, который пришел, прочел и ушел, как будто ему ни до
кого и дела
не было, — все это очень понравилось Павлу.
— Ну, вот этого мы и сами
не знаем — как, — отвечал инженер и, пользуясь тем, что Салов в это время вышел зачем-то по хозяйству, начал объяснять. — Это история довольно странная. Вы, конечно, знакомы
с здешним хозяином и знаете,
кто он такой?
Барышня между тем, посаженная рядом
с ним, проговорила вслух, как бы ни к
кому собственно
не относясь, но в то же время явно желая, чтобы Павел это слышал...
— Какие же это могут быть дамы? — спросил Павел
с волнением в голосе и,
не утерпев долее дожидаться, вышел на крыльцо, чтобы поскорее увидеть,
кто такие приехали.
— Нет-с, это —
не та мысль; тут мысль побольше и поглубже: тут блудница приведена на суд, но только
не к Христу, а к фарисею, к аристократишке; тот, разумеется, и задушил ее. Припомните надпись из Дантова «Ада», которую мальчишка, сынишка Лукреции, написал: «Lasciate ogni speranza, voi che entrate» [«Оставь надежду навсегда каждый,
кто сюда входит» (итал.).]. Она прекрасно характеризует этот мирок нравственных палачей и душителей.
— Я
не хотела, чтобы вы вовсе
с ней видались, понимаете!.. Вы мне сказали, что совсем
не видаетесь
с ней. Кого-нибудь одну любить: ее или меня!..
На роль Лоренцо, значит, недоставало теперь актера; для няньки Вихров тоже никого
не мог найти.
Кого он из знакомых дам ни приглашал, но как они услышат, что этот театр
не то, чтобы в доме где-нибудь устраивался, а затевают его просто студенты, — так и откажутся. Павел, делать нечего,
с глубоким душевным прискорбием отказался от мысли о театре.
Ему казалось хорошо, даже очень хорошо сделаться писателем и посвятить всю жизнь литературе; у него даже дыхание от восторга захватывало при этой мысли; но
с кем бы посоветоваться,
кто бы сказал ему, что он
не чушь же совершенную написал?..
Иной раз спешная казенная работа
с неустойкой, а их человек десять из артели-то загуляют; я уже кажинный раз только и молю бога, чтобы
не убить мне
кого из них, до того они в ярость меня вводят.
Он дал себе слово никуда
не выезжать и ни
с кем не видаться до тех пор, пока
не кончит всего своего романа.
— Неизвестно
кто!.. Он и разыскивать
не стал. «Бог
с ним, говорит; ему, видно, они нужней моего были».
—
Кто? Я
не знаю! — произнес старик. — Те же, я думаю: Иван Петрович и Петр Иваныч, — прибавил он уже
с улыбкою.
— На ваше откровенное предложение, — заговорил он слегка дрожащим голосом, — постараюсь ответить тоже совершенно откровенно: я ни на
ком и никогда
не женюсь; причина этому та: хоть вы и
не даете никакого значения моим литературным занятиям, но все-таки они составляют единственную мою мечту и цель жизни, а при такого рода занятиях надо быть на все готовым: ездить в разные местности, жить в разнообразных обществах, уехать, может быть, за границу, эмигрировать, быть, наконец, сослану в Сибирь, а по всем этим местам возиться
с женой
не совсем удобно.
Слухи эти дошли, разумеется, и до Юленьки Захаревской; она при этом сделала только грустно-насмешливую улыбку. Но
кто больше всех в этом случае ее рассердил — так это Катишь Прыхина: какую та во всей этой истории играла роль, на языке порядочной женщины и ответа
не было. Юлия хотя была и совершенно чистая девушка, но, благодаря дружбе именно
с этой m-lle Прыхиной и почти навязчивым ее толкованиям, понимала уже все.
— А у меня хоть и есть
кому, но дожидаться
не будут! — произнес ветреный Кергель и по просьбе Вихрова пошел распорядиться, чтобы лошадей его отложили. Возвратясь обратно, он вошел
с каким-то более солидным и даже отчасти важным видом.
Вы
не умеете делать того, что я умею, и нанимаете меня: я и назначаю цену десять, двадцать процентов, которые и беру
с подрядчика;
не хотите вы давать нам этой цены, —
не давайте, берите —
кого хотите,
не инженеров, и пусть они делают вам то, что мы!
—
Кому служить-то?.. — отвечал Иван Кононов опять как-то односложно: он знал, что
с господами чиновниками разговаривать много
не следует и проговариваться
не надо.
—
Не изменю-с! И как же изменить ее, — продолжал Иван Кононов
с некоторою уже усмешкою, — коли я, извините меня на том, вашего духовенства видеть
не могу
с духом спокойным;
кто хошь, кажется, приди ко мне в дом, — калмык ли, татарин ли, — всех приму, а священников ваших
не принимаю, за что самое они и шлют на меня доносы-то!
— Да-с. Все смеялась она: «Жена у тебя дура, да ты ее очень любишь!» Мне это и обидно было, а
кто ее знает, другое дело: может, она и отворотного какого дала мне. Так пришло, что женщины видеть почесть
не мог: что ни сделает она, все мне было
не по нраву!
— Карай его лучше за то, но
не оставляй во мраке… Что ежели
кто вам говорил, что есть промеж них начетчики: ихние попы, и пастыри, и вожди разные — все это вздор! Я имел
с ними со многими словопрение: он несет и сам
не знает что, потому что понимать священное писание — надобно тоже, чтоб был разум для того готовый.
Отпустив затем разбойников и Лизавету, Вихров подошел к окну и невольно начал смотреть, как конвойные,
с ружьями под приклад, повели их по площади, наполненной по случаю базара народом. Лизавета шла весело и даже как бы несколько гордо. Атаман был задумчив и только по временам поворачивал то туда, то сюда голову свою к народу. Сарапка шел, потупившись, и ни на
кого не смотрел.
Юлия по крайней мере
с полчаса просидела на своем месте,
не шевелясь и ни
с кем не говоря ни слова; она была, как я уже и прежде заметил, девушка самолюбивая и
с твердым характером.
— И это справедливо, — подтвердил Вихров, — злое начало, как его ни заковывай, непременно в жизни человеческой начнет проявляться — и все больше и больше, пока снова
не произнесутся слова любви и освобождения: тогда оно опять пропадает… Но
кто ж тебе все это рассказывал? — прибавил он, обращая
с радушием свое лицо к Груне.
— «У нас, говорит, состояния нет на то!» — «Что ж, говорю, вашему супругу там бы место найти; вот, говорю, отличнейшая там должность открылась: две
с половиной тысячи жалованья, мундир 5-го класса, стеречь Минина и Пожарского, чтоб
не украли!» — «Ах, говорит, от
кого же это зависит?» — «Кажется, говорю, от обер-полицеймейстера».
Его очень часто навещали, хотя почти и
не видали его, Живин
с женою и Кергель; но
кто более всех доказал ему в этом случае дружбу свою, так это Катишь.
— Нет,
не то что
не привык, а просто у него голова мутна: напичкает в бумагу и того и сего, а что сказать надобно, того
не скажет, и при этом самолюбия громаднейшего;
не только уж из своих подчиненных ни
с кем не советуется, но даже когда я ему начну говорить, что это
не так, он отвечает мне на это грубостями.
—
Не могу я этого сделать, — отвечал Абреев, — потому что я все-таки взял его из Петербурга и завез сюда, а потом
кем я заменю его? Прежних взяточников я брать
не хочу, а молодежь, — вот видели у меня старушку, которая жаловалась мне, что сын ее только что
не бьет ее и требует у ней состояния, говоря, что все имения должны быть общие: все они в таком же роде; но сами согласитесь, что
с такими господами делать какое-нибудь серьезное дело — невозможно!
Плавин жил в казенной квартире,
с мраморной лестницей и
с казенным, благообразным швейцаром; самая квартира, как можно было судить по первым комнатам, была огромная, превосходно меблированная… Маленькое общество хозяина сидело в его библиотеке, и первый,
кого увидал там Вихров, — был Замин; несмотря на столько лет разлуки, он сейчас же его узнал. Замин был такой же неуклюжий, как и прежде, только больше еще растолстел, оброс огромной бородищей и был уже в
не совершенно изорванном пальто.
— Да-с, все это прекрасно, но делиться вашим чувством
с кем бы то ни было — мне слишком тяжело; я более двух лет приучаю себя к тому и
не могу привыкнуть.
— Я чувством моим ни
с кем и
не делюсь; оно всецело принадлежит тебе.
Вихров начал уже чувствовать, что он обмирает в этом обществе:
с кем заговорить, что
с собой делать — он решительно
не находился…
—
Кто ж
с ним
не знаком в мире служебном и деловом! — отвечал
с усмешкою Марьеновский. — Но скажите лучше, как вы
с ним знакомы?
Губернатор решительно
не знает,
с кого и что спросить,
кому и что приказать, и, кроме того, его сношения
с земством и
с новыми судебными учреждениями… везде он должен
не превысить власти и в то же время
не уронить достоинства администрации.
Такой эрудиции, такого трудолюбия и вместе
с тем такой скромности Вихров еще и
не встречал ни в
ком.