Неточные совпадения
Городничий. Ну, слушайте
же, Степан Ильич! Чиновник-то из Петербурга приехал. Как вы
там распорядились?
Городничий. Господи, помилуй нас, грешных! Где
же он
там живет?
Городничий. Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право, как подумаешь, Анна Андреевна, какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой
же, теперь
же я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто
там?
Хлестаков. Отчего
же нет? Я видел сам, проходя мимо кухни,
там много готовилось. И в столовой сегодня поутру двое каких-то коротеньких человека ели семгу и еще много кой-чего.
Рад бы посторониться, прижаться к углу, но ни посторониться, ни прижаться нельзя, потому что из всякого угла раздается все то
же"раззорю!", которое гонит укрывающегося в другой угол и
там, в свою очередь, опять настигает его.
Если
же неправда
там, то зачем их читать?
Для того
же, чтобы теоретически разъяснить всё дело и окончить сочинение, которое, сообразно мечтаниям Левина, должно было не только произвести переворот в политической экономии, но совершенно уничтожить эту науку и положить начало новой науке — об отношениях народа к земле, нужно было только съездить за границу и изучить на месте всё, что
там было сделано в этом направлении и найти убедительные доказательства, что всё то, что
там сделано, — не то, что нужно.
Он взглянул на небо, надеясь найти
там ту раковину, которою он любовался и которая олицетворяла для него весь ход мыслей и чувств нынешней ночи. На небе не было более ничего похожего на раковину.
Там, в недосягаемой вышине, совершилась уже таинственная перемена. Не было и следа раковины, и был ровный, расстилавшийся по целой половине неба ковер всё умельчающихся и умельчающихся барашков. Небо поголубело и просияло и с тою
же нежностью, но и с тою
же недосягаемостью отвечало на его вопрошающий взгляд.
— Неужели
там такие
же были больные?
«Да, да, как это было? — думал он, вспоминая сон. — Да, как это было? Да! Алабин давал обед в Дармштадте; нет, не в Дармштадте, а что-то американское. Да, но
там Дармштадт был в Америке. Да, Алабин давал обед на стеклянных столах, да, — и столы пели: Il mio tesoro, [Мое сокровище,] и не Il mio tesoro, a что-то лучше, и какие-то маленькие графинчики, и они
же женщины», вспоминал он.
«
Там видно будет», сказал себе Степан Аркадьич и, встав, надел серый халат на голубой шелковой подкладке, закинул кисти узлом и, вдоволь забрав воздуха в свой широкий грудной ящик, привычным бодрым шагом вывернутых ног, так легко носивших его полное тело, подошел к окну, поднял стору и громко позвонил. На звонок тотчас
же вошел старый друг, камердинер Матвей, неся платье, сапоги и телеграмму. Вслед за Матвеем вошел и цирюльник с припасами для бритья.
— Нет, Стива не пьет…. Костя, подожди, что с тобой? — заговорила Кити, поспевая за ним, но он безжалостно, не дожидаясь ее, ушел большими шагами в столовую и тотчас
же вступил в общий оживленный разговор, который поддерживали
там Васенька Весловский и Степан Аркадьич.
— Ну, про это единомыслие еще другое можно сказать, — сказал князь. — Вот у меня зятек, Степан Аркадьич, вы его знаете. Он теперь получает место члена от комитета комиссии и еще что-то, я не помню. Только делать
там нечего — что ж, Долли, это не секрет! — а 8000 жалованья. Попробуйте, спросите у него, полезна ли его служба, — он вам докажет, что самая нужная. И он правдивый человек, но нельзя
же не верить в пользу восьми тысяч.
Степан Аркадьич вышел посмотреть. Это был помолодевший Петр Облонский. Он был так пьян, что не мог войти на лестницу; но он велел себя поставить на ноги, увидав Степана Аркадьича, и, уцепившись за него, пошел с ним в его комнату и
там стал рассказывать ему про то, как он провел вечер, и тут
же заснул.
— Матвей! — крикнул он, — так устрой
же всё
там с Марьей в диванной для Анны Аркадьевны, — сказал он явившемуся Матвею.
— Как
же мы пойдем? Болото отличное, я вижу, и ястреба̀, — сказал Степан Аркадьич, указывая на двух вившихся над осокой больших птиц. — Где ястреба̀,
там наверное и дичь есть.
— Что
же вы
там делали, кто был? — сказала она, помолчав.
— Ну, будет о Сергее Иваныче. Я всё-таки рад тебя видеть. Что
там ни толкуй, а всё не чужие. Ну, выпей
же. Расскажи, что ты делаешь? — продолжал он, жадно пережевывая кусок хлеба и наливая другую рюмку. — Как ты живешь?
Упав на колени пред постелью, он держал пред губами руку жены и целовал ее, и рука эта слабым движением пальцев отвечала на его поцелуи. А между тем
там, в ногах постели, в ловких руках Лизаветы Петровны, как огонек над светильником, колебалась жизнь человеческого существа, которого никогда прежде не было и которое так
же, с тем
же правом, с тою
же значительностью для себя, будет жить и плодить себе подобных.
И он с свойственною ему ясностью рассказал вкратце эти новые, очень важные и интересные открытия. Несмотря на то, что Левина занимала теперь больше всего мысль о хозяйстве, он, слушая хозяина, спрашивал себя: «Что
там в нем сидит? И почему, почему ему интересен раздел Польши?» Когда Свияжский кончил, Левин невольно спросил: «Ну так что
же?» Но ничего не было. Было только интересно то, что «оказывалось» Но Свияжский не объяснил и не нашел нужным объяснять, почему это было ему интересно.
Вронский действительно обещал быть у Брянского, в десяти верстах от Петергофа, и привезти ему за лошадей деньги; и он хотел успеть побывать и
там. Но товарищи тотчас
же поняли, что он не туда только едет.
Степан Аркадьич точно ту
же разницу чувствовал, как и Петр Облонский. В Москве он так опускался, что, в самом деле, если бы пожить
там долго, дошел бы, чего доброго, и до спасения души; в Петербурге
же он чувствовал себя опять порядочным человеком.
После дождя было слишком мокро, чтобы итти гулять; притом
же и грозовые тучи не сходили с горизонта и то
там, то здесь проходили, гремя и чернея, по краям неба. Все общество провело остаток дня дома.
Но так как ему было всё равно, он тотчас
же попросил Степана Аркадьича, как будто это была его обязанность, ехать в деревню и устроить
там всё, что он знает, с тем вкусом, которого у него так много.
Она знала это так
же верно, как если б он сказал ей, что он тут для того, чтобы быть
там, где она.
— Ах, он был
там? — спросила Кити покраснев. — Что
же Стива сказал вам?
Мне невольно пришло на мысль, что ночью я слышал тот
же голос; я на минуту задумался, и когда снова посмотрел на крышу, девушки
там не было.
— «Что
же? разве ты песнею зазывала счастье?» — «Где поется,
там и счастливится».
Он всегда так поспешно выдвигался и задвигался в ту
же минуту хозяином, что наверно нельзя сказать, сколько было
там денег.
1857.] но и
там было так
же — просто и голо.
Ну и в книге, и
там была бы она так
же бестолкова, как в натуре.
Там, в этой комнатке, так знакомой читателю, с дверью, заставленной комодом, и выглядывавшими иногда из углов тараканами, положение мыслей и духа его было так
же неспокойно, как неспокойны те кресла, в которых он сидел.
— Отчего
же вы обиделись? ведь
там были и другие дамы, были даже такие, которые первые захватили стул у дверей, чтобы сидеть к нему поближе.
— Но все
же таки… но как
же таки… как
же запропастить себя в деревне? Какое
же общество может быть между мужичьем? Здесь все-таки на улице попадется навстречу генерал или князь. Захочешь — и сам пройдешь мимо каких-нибудь публичных красивых зданий, на Неву пойдешь взглянуть, а ведь
там, что ни попадется, все это или мужик, или баба. За что ж себя осудить на невежество на всю жизнь свою?
Он начал было возражать, страшило грубо заговорило: «Приказано сей
же час!» Сквозь дверь в переднюю он увидел, что
там мелькало и другое страшило, взглянул в окошко — и экипаж.
Коцебу, в которой Ролла играл г. Поплёвин, Кору — девица Зяблова, прочие лица были и того менее замечательны; однако
же он прочел их всех, добрался даже до цены партера и узнал, что афиша была напечатана в типографии губернского правления, потом переворотил на другую сторону: узнать, нет ли
там чего-нибудь, но, не нашедши ничего, протер глаза, свернул опрятно и положил в свой ларчик, куда имел обыкновение складывать все, что ни попадалось.
С сей
же минуты будешь отведен в острог и
там, наряду с последними мерзавцами и разбойниками, ты должен <ждать> разрешенья участи своей.
Опомнилась, глядит Татьяна:
Медведя нет; она в сенях;
За дверью крик и звон стакана,
Как на больших похоронах;
Не видя тут ни капли толку,
Глядит она тихонько в щелку,
И что
же видит?.. за столом
Сидят чудовища кругом:
Один в рогах, с собачьей мордой,
Другой с петушьей головой,
Здесь ведьма с козьей бородой,
Тут остов чопорный и гордый,
Там карла с хвостиком, а вот
Полу-журавль и полу-кот.
Но уж темнеет вечер синий,
Пора нам в оперу скорей:
Там упоительный Россини,
Европы баловень — Орфей.
Не внемля критике суровой,
Он вечно тот
же, вечно новый,
Он звуки льет — они кипят,
Они текут, они горят,
Как поцелуи молодые,
Все в неге, в пламени любви,
Как зашипевшего аи
Струя и брызги золотые…
Но, господа, позволено ль
С вином равнять do-re-mi-sol?
«Ну, что соседки? Что Татьяна?
Что Ольга резвая твоя?»
— Налей еще мне полстакана…
Довольно, милый… Вся семья
Здорова; кланяться велели.
Ах, милый, как похорошели
У Ольги плечи, что за грудь!
Что за душа!.. Когда-нибудь
Заедем к ним; ты их обяжешь;
А то, мой друг, суди ты сам:
Два раза заглянул, а
тамУж к ним и носу не покажешь.
Да вот… какой
же я болван!
Ты к ним на той неделе зван...
«Не влюблена ль она?» — «В кого
же?
Буянов сватался: отказ.
Ивану Петушкову — тоже.
Гусар Пыхтин гостил у нас;
Уж как он Танею прельщался,
Как мелким бесом рассыпался!
Я думала: пойдет авось;
Куда! и снова дело врозь». —
«Что ж, матушка? за чем
же стало?
В Москву, на ярманку невест!
Там, слышно, много праздных мест» —
«Ох, мой отец! доходу мало». —
«Довольно для одной зимы,
Не то уж дам хоть я взаймы».
Так думал молодой повеса,
Летя в пыли на почтовых,
Всевышней волею Зевеса
Наследник всех своих родных. —
Друзья Людмилы и Руслана!
С героем моего романа
Без предисловий, сей
же час
Позвольте познакомить вас:
Онегин, добрый мой приятель,
Родился на брегах Невы,
Где, может быть, родились вы
Или блистали, мой читатель;
Там некогда гулял и я:
Но вреден север для меня.
— Отчего
же вы говорите, Наталья Савишна, когда будете в царствии небесном? — спросил я, — ведь она, я думаю, и теперь уже
там.
Бывало, покуда поправляет Карл Иваныч лист с диктовкой, выглянешь в ту сторону, видишь черную головку матушки, чью-нибудь спину и смутно слышишь оттуда говор и смех; так сделается досадно, что нельзя
там быть, и думаешь: «Когда
же я буду большой, перестану учиться и всегда буду сидеть не за диалогами, а с теми, кого я люблю?» Досада перейдет в грусть, и, бог знает отчего и о чем, так задумаешься, что и не слышишь, как Карл Иваныч сердится за ошибки.
Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь — и
там люди! также божий человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово, — видишь: нет, умные люди, да не те; такие
же люди, да не те!
— За что
же убить? Он перешел по доброй воле. Чем человек виноват?
Там ему лучше, туда и перешел.
— Как
же! Наших
там много: Ицка, Рахум, Самуйло, Хайвалох, еврей-арендатор…
— Говори
же, что
там делается?
— Ай, славная монета! Ай, добрая монета! — говорил он, вертя один червонец в руках и пробуя на зубах. — Я думаю, тот человек, у которого пан обобрал такие хорошие червонцы, и часу не прожил на свете, пошел тот
же час в реку, да и утонул
там после таких славных червонцев.
Казалось, слышно было, как деревья шипели, обвиваясь дымом, и когда выскакивал огонь, он вдруг освещал фосфорическим, лилово-огненным светом спелые гроздия слив или обращал в червонное золото
там и
там желтевшие груши, и тут
же среди их чернело висевшее на стене здания или на древесном суку тело бедного жида или монаха, погибавшее вместе с строением в огне.