Неточные совпадения
Эти слова прозвучали очень тепло, дружески. Самгин поднял голову и недоверчиво посмотрел на высоколобое лицо, обрамленное двуцветными
вихрами и темной, но уже очень заметно поседевшей, клинообразной бородой. Было неприятно признать, что красота Макарова
становится все внушительней. Хороши были глаза, прикрытые густыми ресницами, но неприятен их прямой, строгий взгляд. Вспомнилась странная и, пожалуй, двусмысленная фраза Алины: «Костя честно красив, — для себя, а не для баб».
Потом, закуривая, вышел в соседнюю, неосвещенную комнату и, расхаживая в сумраке мимо двух мутно-серых окон,
стал обдумывать. Несомненно, что в речах Безбедова есть нечто от Марины. Она — тоже вне «суматохи» даже и тогда, когда физически находится среди людей, охваченных
вихрем этой «суматохи». Самгин воспроизвел в памяти картину собрания кружка людей, «взыскующих града», — его пригласила на собрание этого кружка Лидия Варавка.
Все это
вихрем неслось у ней в голове и будто уносило ее самое на каких-то облаках. Ей на душе
становилось свободнее, как преступнику, которому расковали руки и ноги.
Я пустился домой; в моей душе был восторг. Все мелькало в уме, как
вихрь, а сердце было полно. Подъезжая к дому мамы, я вспомнил вдруг о Лизиной неблагодарности к Анне Андреевне, об ее жестоком, чудовищном слове давеча, и у меня вдруг заныло за них всех сердце! «Как у них у всех жестко на сердце! Да и Лиза, что с ней?» — подумал я,
став на крыльцо.
Сорванная с деревьев листва закружилась в
вихре и
стала подниматься кверху. Порывы ветра были так сильны, что ломали сучья, пригибали к земле молодняк и опрокидывали сухие деревья.
Вдруг появились короткие, но сильные
вихри. После каждого такого порыва наступал штиль.
Вихри эти
становились реже, но зато каждый последующий был сильнее предыдущего.
— Би-и-да, — с расстановкой, вполголоса, промолвил Филофей и, нерешительно чмокнув,
стал понукать лошадей. Но в это самое мгновенье что-то вдруг словно сорвалось, рявкнуло, ухнуло — и большущая развалистая телега, запряженная тройкой поджарых коней, круто,
вихрем обогнула нас, заскакала вперед и тотчас пошла шагом, загораживая дорогу.
Тут голова остановился. Под окном послышался шум и топанье танцующих. Сперва тихо звукнули струны бандуры, к ним присоединился голос. Струны загремели сильнее; несколько голосов
стали подтягивать, и песня зашумела
вихрем...
Вот, перетянувши сломленную, видно
вихрем, порядочную ветку дерева, навалил он ее на ту могилку, где горела свечка, и пошел по дорожке. Молодой дубовый лес
стал редеть; мелькнул плетень. «Ну, так! не говорил ли я, — подумал дед, — что это попова левада? Вот и плетень его! теперь и версты нет до баштана».
Откачнулась в сторону, уступая кому-то дорогу, отводя рукой кого-то; опустив голову, замерла, прислушиваясь, улыбаясь всё веселее, — и вдруг ее сорвало с места, закружило
вихрем, вся она
стала стройней, выше ростом, и уж нельзя было глаз отвести от нее — так буйно красива и мила
становилась она в эти минуты чудесного возвращения к юности!
Намука подвел лодку к камню, и мы тотчас вышли на него. Все сразу повеселели.
Вихров и Крылов
стали откачивать воду, а я с орочами принялся осматривать берег, к которому мы пристали. Наше укрытие представляло собою ловушку, из которой можно было выбраться только по воде. Базальтовая жила упиралась в отвесную скалу. Каких-нибудь выступов или карнизов, по которым можно было бы взобраться наверх, не было.
Вихров, после того, Христом и богом упросил играть Полония — Виссариона Захаревского, и хоть военным, как известно, в то время не позволено было играть, но начальник губернии сказал, что — ничего, только бы играл; Виссарион все хохотал: хохотал, когда ему предлагали, хохотал, когда
стал учить роль (но противоречить губернатору, по его уже известному нам правилу, он не хотел), и говорил только Вихрову, что он боится больше всего расхохотаться на сцене, и игра у него выходила так, что несколько стихов скажет верно, а потом и заговорит не как Полоний, а как Захаревский.
Вихров снова возвратился в свою комнату и
стал продолжать письмо к Мари.
Он полагал, что те с большим вниманием
станут выслушивать его едкие замечания.
Вихров начал читать: с первой же сцены Неведомов подвинулся поближе к столу. Марьеновский с каким-то даже удивлением
стал смотреть на Павла, когда он своим чтением
стал точь-в-точь представлять и барь, и горничных, и мужиков, а потом, — когда молодая женщина с криком убежала от мужа, — Замин затряс головой и воскликнул...
— Да, вы наперед прочтите! — произнес
Вихров, которому вдруг
стало желаться отдалить чтение.
— Позовите мне его! Он начинает меня окончательно выводить из терпенья! — воскликнул
Вихров, видевший, что Иван в самом деле день ото дня
становится все более никуда не годным.
Находившиеся на улице бабы уняли, наконец, собак, а Мелков, потребовав огромный кол, только с этим орудием слез с бревна и пошел по деревне.
Вихров тоже вылез из тарантаса и
стал осматривать пистолеты свои, которые он взял с собой, так как в земском суде ему прямо сказали, что поручение это не безопасно.
— Это с какой
стати? — возразил ей
Вихров.
Он слышал, как девка-хозяйка подошла к шестку, неторопливо там
стала присекать огня к тряпочному труту и зажгла об него серную спичку, а от нее зажгла и лучину; изба снова осветилась.
Вихров окинул кругом себя глазами, — старухи уже перед ним не было.
Вихров, по наружности, слушал эти похвалы довольно равнодушно, но, в самом деле, они очень ему льстили, и он вошел в довольно подробный разговор с молодыми людьми, из которого узнал, что оба они были сами сочинители; штатский писал
статьи из политической экономии, а военный — очерки последней турецкой войны, в которой он участвовал; по некоторым мыслям и по некоторым выражениям молодых людей,
Вихров уже не сомневался, что оба они были самые невинные писатели; Мари между тем обратилась к мужу.
Вихров стал около нее в защиту, начальник губернии между тем продолжал бегать за Пиколовой.
Вихров больше и говорить с ним не
стал, видя, что какого-нибудь совета полезного от него получить не было возможности; чем более они потом начали приближаться к месту их назначения, тем лесистее делались окрестности; селений было почти не видать, а все пошли какие-то ровные поляны, кругом коих по всему горизонту шел лес, а сверху виднелось небо.
Клыков той же осторожной походкой сходил и привел Родиона Федорова. Оказалось, что это был хохлатый и нескладный мужик, который пришел как-то робко,
стал поеживаться, почесываться, несмело на все кругом озираться.
Вихров взял лист бумаги и
стал записывать его показание.
Когда после ужина
стали расходиться,
Вихров, по обыкновению, вошел в отводимый ему всегда кабинет и, к удивлению своему, увидел, что там же постлано было и доктору.
Дорогой
Вихров стал разговаривать с понятыми.
Вихров, решившийся во что бы то ни
стало заставить Миротворского подписать составленное им постановление,
стал ему читать довольно строгим голосом.
— А как там,
Вихров, в моем новом именьице, что мне досталось, — хорошо! — воскликнула Клеопатра Петровна. — Май месяц всегда в Малороссии бывает превосходный; усадьба у меня на крутой горе — и прямо с этой горы в реку; вода в реке чудная — я
стану купаться в ней, ах, отлично! Потом буду есть арбузы, вишни; жажда меня эта проклятая не будет мучить там, и как бы мне теперь пить хотелось!
Генерал, впрочем, совершенно уже привык к нервному состоянию своей супруги, которое в ней, особенно в последнее время, очень часто
стало проявляться. В одно утро, наконец, когда Мари сидела с своей семьей за завтраком и, по обыкновению, ничего не ела, вдруг раздался звонок; она по какому-то предчувствию вздрогнула немного. Вслед за тем лакей ей доложил, что приехал
Вихров, и герой мой с веселым и сияющим лицом вошел в столовую.
Вслед за тем ее позвал муж. Она пошла к нему.
Вихров стал прощаться с ними.
— Но, наконец, это скучно и несносно
становится! — произнес
Вихров и, возмущенный до глубины души всем этим, уехал домой и сейчас же принялся писать к Мари.
Юлия же как бы больше механически подала руку жениху,
стала ходить с ним по зале — и при этом весьма нередко повертывала голову в ту сторону, где сидел
Вихров. У того между тем сейчас же начался довольно интересный разговор с m-lle Прыхиной.
Вихров стал дожидаться его и в это время невольно прислушался к разговору, который происходил между губернатором и Виссарионом.
Кергель
стал ему визави, а Живин махнул только рукой, когда
Вихров спросил его, отчего он не танцует.
Вихров остался вдвоем с генералом и
стал с ним беседовать.
— В донесении моем это отчасти сказано, — отвечал
Вихров, — потому что по последнему моему поручению я убедился, что всеми этими действиями мы, чиновники, окончательно
становимся ненавистными народу; когда мы приехали в селение, ближайшее к месту укрывательства бегунов, там вылили весь квас, молоко, перебили все яйца, чтобы только не дать нам съесть чего-нибудь из этого, — такого унизительного положения и такой ненависти от моего народа я не желаю нести!
Вихров начал учить всех почти с голосу, и его ли в этом случае внушения были слишком велики, или и участвующие сильно желали как можно лучше сыграть, но только все они очень скоро
стали подражать ему.
Вихров призадумался. Предстоящее поручение все больше и больше
становилось ему не по душе.
—
Стало быть, единоверие они не искренно принимают? — заметил
Вихров.
— Слушаю-с! — отвечал Иван и, будучи все-таки очень доволен милостями барина, решился в мыслях еще усерднее служить ему, и когда они возвратились домой,
Вихров, по обыкновению, сел в кабинете писать свой роман, а Иван уселся в лакейской и старательнейшим образом принялся приводить в порядок разные охотничьи принадлежности: протер и прочистил ружья, зарядил их,
стал потом починивать патронташ.
— Нет, теперь уж я сама на него сердита; если он не желает помириться со мной, так и бог с ним! С удовольствием бы,
Вихров, я
стала с вами играть, с удовольствием бы, — продолжала она, — но у меня теперь у самой одно большое и важное дело затевается: ко мне сватается жених; я за него замуж хочу выйти.
Добров, который пил без всяких уже приглашений,
стал даже кричать: «Я гуляю да и баста — вот что!»
Вихров едва выдерживал все это, тем более, что Коптин, видимо, старался говорить ему дерзости.
Вихров между тем жадно
стал вдыхать в себя свежий осенний воздух.
Вихров сидел довольно долгое время, потом
стал понемногу кусать себе губы: явно, что терпение его начинало истощаться; наконец он встал, прошелся каким-то большим шагом по комнате и взялся за шляпу с целью уйти; но Мари в это мгновение возвратилась, и
Вихров остался на своем месте, точно прикованный, шляпы своей, однако, не выпускал еще из рук.
— Нет-с, не сжалюсь! — воскликнул
Вихров, которому омерзительна даже
стала вся эта сцена.
Вихров указал ему рукою на стул. Стряпчий сел и
стал осматривать Павла своими косыми глазами, желая как бы изучить, что он за человек.
Вихров стал было отказываться.
Присмотревшись хорошенько к Доброву,
Вихров увидел, что тот был один из весьма многочисленного разряда людей в России, про которых можно сказать, что не пей только человек — золото бы был: честный, заботливый, трудолюбивый, Добров в то же время был очень умен и наблюдателен, так у него ничего не могло с глазу свернуться.
Вихров стал его слушать, как мудреца какого-нибудь.
— Нет, никто меня теперь не остановит от этого! — кричал
Вихров и
стал прицеливаться в Ивана, который смиренно прижался к косяку и закрыл только глаза.
Все пошли в нее. Добров очень нежничал с Александром Ивановичем. Он даже поддерживал его под руку, когда тот всходил на крыльцо. Все уселись в передний угол перед столом. Прибежавшая откуда-то впопыхах старуха хозяйка сейчас же
стала ставить на стол водку, пироги, орехи, изюм… Александр Иванович начал сейчас же пить свои четверть-рюмочки, но
Вихров и Живин отказались.
—
Стало быть, я могу надеяться на ваше участие? — сказал
Вихров, уже вставая.