Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он,
полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе
и сейчас! Вот тебе ничего
и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Они поворачивались, чтоб итти назад, как вдруг услыхали уже не громкий говор, а крик. Левин, остановившись, кричал,
и доктор тоже горячился. Толпа собиралась вокруг них. Княгиня с Кити поспешно удалились, а
полковник присоединился к толпе, чтоб узнать, в чём дело.
Полковник заговорил тоже про оперу
и про освещение.
Вронский был в эту зиму произведен в
полковники, вышел из полка
и жил один. Позавтракав, он тотчас же лег на диван,
и в пять минут воспоминания безобразных сцен, виденных им в последние дни, перепутались
и связались с представлением об Анне
и мужике-обкладчике, который играл важную роль на медвежьей охоте;
и Вронский заснул. Он проснулся в темноте, дрожа от страха,
и поспешно зажег свечу. ― «Что такое?
Потом, когда он достаточно поговорил
и замолчал,
полковник, молчавший до сих пор, начал говорить.
Раза три ездоки выравнивались, но каждый раз высовывалась чья-нибудь лошадь,
и нужно было заезжать опять сначала. Знаток пускания,
полковник Сестрин, начинал уже сердиться, когда наконец в четвертый раз крикнул: «пошел!» —
и ездоки тронулись.
В то время как скакавшие были призваны в беседку для получения призов
и все обратились туда, старший брат Вронского, Александр,
полковник с аксельбантами, невысокий ростом, такой же коренастый, как
и Алексей, но более красивый
и румяный, с красным носом
и пьяным, открытым лицом, подошел к нему.
Но главное общество Щербацких невольно составилось из московской дамы, Марьи Евгениевны Ртищевой с дочерью, которая была неприятна Кити потому, что заболела так же, как
и она, от любви,
и московского
полковника, которого Кити с детства видела
и знала в мундире
и эполетах
и который тут, со своими маленькими глазками
и с открытою шеей в цветном галстучке, был необыкновенно смешон
и скучен тем, что нельзя было от него отделаться.
― А! вот
и они! ― в конце уже обеда сказал Степан Аркадьич, перегибаясь через спинку стула
и протягивая руку шедшему к нему Вронскому с высоким гвардейским
полковником. В лице Вронского светилось тоже общее клубное веселое добродушие. Он весело облокотился на плечо Степану Аркадьичу, что-то шепча ему,
и с тою же веселою улыбкой протянул руку Левину.
— А! — вскрикнул князь, увидав московского
полковника, стоявшего около,
и, поклонившись госпоже Шталь, отошел с дочерью
и с присоединившимся к ним московским
полковником.
— Позор
и срам! — отвечал
полковник. — Одного боишься, — это встречаться с Русскими за границей. Этот высокий господин побранился с доктором, наговорил ему дерзости за то, что тот его не так лечит,
и замахнулся палкой. Срам просто!
— Кити играет,
и у нас есть фортепьяно, нехорошее, правда, но вы нам доставите большое удовольствие, — сказала княгиня с своею притворною улыбкой, которая особенно неприятна была теперь Кити, потому что она заметила, что Вареньке не хотелось петь. Но Варенька однако пришла вечером
и принесла с собой тетрадь нот. Княгиня пригласила Марью Евгеньевну с дочерью
и полковника.
Наконец, сказав про предполагаемую folle journée [безумный день] у Тюрина,
полковник засмеялся, зашумел, встал
и ушел.
Проходя через первую гостиную, Левин встретил в дверях графиню Боль, с озабоченным
и строгим лицом что-то приказывавшую слуге. Увидав Левина, она улыбнулась
и попросила его в следующую маленькую гостиную, из которой слышались голоса. В этой гостиной сидели на креслах две дочери графини
и знакомый Левину московский
полковник. Левин подошел к ним, поздоровался
и сел подле дивана, держа шляпу на колене.
Кити ходила с матерью
и с московским
полковником, весело щеголявшим в своём европейском, купленном готовым во Франкфурте сюртучке. Они ходили по одной стороне галлереи, стараясь избегать Левина, ходившего по другой стороне. Варенька в своем темном платье, в черной, с отогнутыми вниз полями шляпе ходила со слепою Француженкой во всю длину галлереи,
и каждый раз, как она встречалась с Кити, они перекидывались дружелюбным взглядом.
Вернувшись с Кити с вод
и пригласив к себе к кофе
и полковника,
и Марью Евгеньевну,
и Вареньку, князь велел вынести стол
и кресла в садик, под каштан,
и там накрыть завтрак.
Он был храбр, говорил мало, но резко; никому не поверял своих душевных
и семейных тайн; вина почти вовсе не пил, за молодыми казачками, — которых прелесть трудно постигнуть, не видав их, — он никогда не волочился. Говорили, однако, что жена
полковника была неравнодушна к его выразительным глазам; но он не шутя сердился, когда об этом намекали.
Слуга объявил, что Печорин остался ужинать
и ночевать у
полковника Н…
Не прошло десяти минут, как на конце площади показался тот, которого мы ожидали. Он шел с
полковником Н…. который, доведя его до гостиницы, простился с ним
и поворотил в крепость. Я тотчас же послал инвалида за Максимом Максимычем.
Само собою разумеется, что полюбопытствовал узнать, какие в окружности находятся у них помещики,
и узнал, что всякие есть помещики: Блохин, Почитаев, Мыльной, Чепраков-полковник, Собакевич.
— А! — сказал с улыбкой
полковник, — вот тут-то
и выгода бумажного производства! Оно, точно, несколько затянется, но зато уже ничто не ускользнет: всякая мелочь будет видна.
«
Полковник чудаковат», — подумал <Чичиков>, проехавши наконец бесконечную плотину
и подъезжая к избам, из которых одни, подобно стаду уток, рассыпались по косогору возвышенья, а другие стояли внизу на сваях, как цапли. Сети, невода, бредни развешаны были повсюду. Фома Меньшой снял перегородку, коляска проехала огородом
и очутилась на площади возле устаревшей деревянной церкви. За церковью, подальше, видны были крыши господских строений.
— Да-с, — прибавил купец, — у Афанасия Васильевича при всех почтенных качествах непросветительности много. Если купец почтенный, так уж он не купец, он некоторым образом есть уже негоциант. Я уж тогда должен себе взять
и ложу в театре,
и дочь уж я за простого
полковника — нет-с, не выдам: я за генерала, иначе я ее не выдам. Что мне
полковник? Обед мне уж должен кондитер поставлять, а не то что кухарка…
Окончивши рассматриванье этой книги, Чичиков вытащил уже было
и другую в том же роде, как вдруг появился
полковник Кошкарев, с сияющим видом
и бумагою.
Совершенно успокоившись
и укрепившись, он с небрежною ловкостью бросился на эластические подушки коляски, приказал Селифану откинуть кузов назад (к юрисконсульту он ехал с поднятым кузовом
и даже застегнутой кожей)
и расположился, точь-в-точь как отставной гусарский
полковник или сам Вишнепокромов — ловко подвернувши одну ножку под другую, обратя с приятностью ко встречным лицо, сиявшее из-под шелковой новой шляпы, надвинутой несколько на ухо.
Губернатор об нем изъяснился, что он благонамеренный человек; прокурор — что он дельный человек; жандармский
полковник говорил, что он ученый человек; председатель палаты — что он знающий
и почтенный человек; полицеймейстер — что он почтенный
и любезный человек; жена полицеймейстера — что он любезнейший
и обходительнейший человек.
Временами из соседей завернет к нему, бывало, отставной гусар-поручик, прокуренный насквозь трубочный куряка, или брандер-полковник, мастер
и охотник на разговоры обо всем.
Именно, когда представитель всех полковников-брандеров, наиприятнейший во всех поверхностных разговорах обо всем, Варвар Николаич Вишнепокромов приехал к нему затем именно, чтобы наговориться вдоволь, коснувшись
и политики,
и философии,
и литературы,
и морали,
и даже состоянья финансов в Англии, он выслал сказать, что его нет дома,
и в то же время имел неосторожность показаться перед окошком.
Чичиков отправляется, по поручению генерала Бетрищева, к родственникам его, для извещения о помолвке дочери,
и едет к одному из этих родственников,
полковнику Кошкареву».]
Пролетки были поданы,
и он поехал тот же час к
полковнику, который изумил его так, как еще никогда ему не случалось изумляться.
Полковник воскипел благородным негодованьем. Тут же, схвативши бумагу
и перо, написал восемь строжайших запросов: на каком основании комиссия построений самоуправно распорядилась с неподведомственными ей чиновниками? Как мог допустить главноуправляющий, чтобы председатель, не сдавши своего поста, отправился на следствие?
и как мог видеть равнодушно комитет сельских дел, что даже не существует комиссии прошений?
— Ужасное невежество! — сказал в заключенье
полковник Кошкарев. — Тьма средних веков,
и нет средств помочь… Поверьте, нет! А я бы мог всему помочь; я знаю одно средство, вернейшее средство.
Что было делать с
полковником? Чичиков решился отправиться сам поглядеть, что это за комиссии
и комитеты;
и что нашел он там, то было не только изумительно, но превышало решительно всякое понятье. Комиссия всяких прошений существовала только на вывеске. Председатель ее, прежний камердинер, был переведен во вновь образовавшийся комитет сельских построек. Место его заступил конторщик Тимошка, откомандированный на следствие — разбирать пьяницу приказчика с старостой, мошенником
и плутом. Чиновника — нигде.
«Это, однако же, нужно ему сказать», — подумал Чичиков
и, пришедши к
полковнику, объявил, что у него каша
и никакого толку нельзя добиться,
и комиссия построений ворует напропалую.
— Вот тебе на! Как же вы, дураки, — сказал он, оборотившись к Селифану
и Петрушке, которые оба разинули рты
и выпучили глаза, один сидя на козлах, другой стоя у дверец коляски, — как же вы, дураки? Ведь вам сказано — к
полковнику Кошкареву… А ведь это Петр Петрович Петух…
Чичиков глядел на него пристально
и думал: «Что ж? с этим, кажется, чиниться нечего». Не отлагая дела в дальний ящик, он объяснил
полковнику тут же, что так
и так: имеется надобность вот в каких душах, с совершеньем таких-то крепостей.
«Ну слава те господи», — подумал Чичиков
и приготовился слушать.
Полковник стал читать...
И вот из ближнего посада,
Созревших барышень кумир,
Уездных матушек отрада,
Приехал ротный командир;
Вошел… Ах, новость, да какая!
Музыка будет полковая!
Полковник сам ее послал.
Какая радость: будет бал!
Девчонки прыгают заране;
Но кушать подали. Четой
Идут за стол рука с рукой.
Теснятся барышни к Татьяне;
Мужчины против;
и, крестясь,
Толпа жужжит, за стол садясь.
— Наделали
полковники таких дел, что не приведи бoг
и нам никому.
Один молодой
полковник, живая, горячая кровь, родной брат прекрасной полячки, обворожившей бедного Андрия, не подумал долго
и бросился со всех сил с конем за козаками: перевернулся три раза в воздухе с конем своим
и прямо грянулся на острые утесы.
Потом опять ряды,
и за ними выехал хорунжий; за ним опять ряды,
и выехал дюжий
полковник; а позади всего уже войска выехал последним низенький
полковник.
Тарас был один из числа коренных, старых
полковников: весь был он создан для бранной тревоги
и отличался грубой прямотой своего нрава.
А вот что скажет моя другая речь: большую правду сказал
и Тарас-полковник, — дай Боже ему побольше веку
и чтоб таких
полковников было побольше на Украйне!
А низенький
полковник махнул на стоявшие отдельно, у самых ворот, четыре свежих сотни,
и грянули оттуда картечью в козацкие кучи.
— Вот я вас! — кричал сверху дюжий
полковник, — всех перевяжу! Отдавайте, холопы, ружья
и коней. Видели, как перевязал я ваших? Выведите им на вал запорожцев!
— А я, ей-богу, думал, что это сам воевода. Ай, ай, ай!.. — при этом жид покрутил головою
и расставил пальцы. — Ай, какой важный вид! Ей-богу,
полковник, совсем
полковник! Вот еще бы только на палец прибавить, то
и полковник! Нужно бы пана посадить на жеребца, такого скорого, как муха, да
и пусть муштрует полки!
Полковники ободрились
и готовились дать сражение.
— Эй, гетьман
и полковники! не сделайте такого бабьего дела! не верьте ляхам: продадут псяюхи!
Согласился гетьман вместе с
полковниками отпустить Потоцкого, взявши с него клятвенную присягу оставить на свободе все христианские церкви, забыть старую вражду
и не наносить никакой обиды козацкому воинству.
— За тобою, пане
полковнику! За тобою! — вскрикнули все, которые были в Тарасовом полку;
и к ним перебежало немало других.