Тогда-то и произошел крутой переворот в его судьбе. Из артиллерийского
полковника и профессора академии он очутился в ссылке, откуда и бежал за границу, но это сделалось уже после того, как я вернулся в Петербург в январе 1871 года. В идеях и настроениях Лаврова произошло также сильное движение влево, и он из теоретического мыслителя, социолога и историка философии превратился в ярого врага царизма, способного испортить служебную карьеру и рисковать ссылкой.
Неточные совпадения
А уже из Парижа я списался с редакцией газеты"Русский инвалид". Редактора я совсем не знал. Это был
полковник генерального штаба Зыков, впоследствии заслуженный генерал. Тогда газета считалась весьма либеральной. Ее постоянными сотрудниками состояли уже оба «сиамских близнеца» тогдашнего радикализма (!) Суворин
и Буренин как фельетонисты.
Но, вне своей кучки, он не действовал на большинство съезда, где собрались далеко не однородные элементы. Вполне серьезного политического интереса такие чисто академические конгрессы иметь не могли.
И среди иностранных делегатов были даже курьезные индивиды, вроде какого-то скандинавского майора или
полковника, который бывал даже скандализован такими речами, как бакунинские, лопотал на смешном французском языке
и упорно называл свое отечество, Норвегию, по-французски:"Norvegie"вместо"Norvege".
Я водил его по Парижу, как раньше редактора"Русского инвалида",
и полковник, при всей офицерской складке,
и то оказывался нисколько не менее развитым, чем этот передовик"Санкт-Петербургских ведомостей".
Это был сам Петр Лаврович Лавров, тогда артиллерийский ученый
полковник, а впоследствии знаменитый беглец из ссылки
и эмигрант, живший долго в Париже после усиленной пропаганды своих идей, ряда изданий
и попыток организовать революционные центры в двух столицах мира — Лондоне
и Париже.
Полонский заставил меня дочитать мою комедию среди целого общества в гостиной, где преобладали дамы
и девицы.
И когда я уже кончал чтение последнего акта, вошел рослый, очень плотный рыжий
полковник в сопровождении своей супруги. Это
и был Лавров.
Раньше, еще в Дерпте, я стал читать его статьи в"Библиотеке для чтения", все по философским вопросам. Он считался тогда"гегельянцем",
и я никак не воображал, что автор их — артиллерийский
полковник, читавший в Михайловской академии механику. Появились потом его статьи
и в"Отечественных записках"Краевского, но в"Современнике"он не писал,
и даже позднее, когда я с ним ближе познакомился, уже в начале 60-х годов, не считался вовсе"нигилистом"
и еще менее тайным революционером.
В глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже — который
полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся люди.
До утра Клим не мог уснуть, вспоминая бредовой шепот
полковника и бутылочку красных чернил, пронзенную лучом солнца. Он не жалел полковника, но все-таки было тяжко, тошно узнать, что этот человек, растрепанный, как Лютов, как Гапон, — убит.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он,
полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе
и сейчас! Вот тебе ничего
и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Они поворачивались, чтоб итти назад, как вдруг услыхали уже не громкий говор, а крик. Левин, остановившись, кричал,
и доктор тоже горячился. Толпа собиралась вокруг них. Княгиня с Кити поспешно удалились, а
полковник присоединился к толпе, чтоб узнать, в чём дело.
Полковник заговорил тоже про оперу
и про освещение.
Вронский был в эту зиму произведен в
полковники, вышел из полка
и жил один. Позавтракав, он тотчас же лег на диван,
и в пять минут воспоминания безобразных сцен, виденных им в последние дни, перепутались
и связались с представлением об Анне
и мужике-обкладчике, который играл важную роль на медвежьей охоте;
и Вронский заснул. Он проснулся в темноте, дрожа от страха,
и поспешно зажег свечу. ― «Что такое?
Потом, когда он достаточно поговорил
и замолчал,
полковник, молчавший до сих пор, начал говорить.