Неточные совпадения
Но оказалось совершенно противное: как ни бились иноземные офицеры
и полковники, а древняя Русь не только не достигла с их помощью величия пред врагами, но
и просто воинского искусства-то не приобрела.
В жалованных войскам грамотах, по окончании походов, иноземные генералы
и полковники упоминались ниже городовых дворян, жильцов
и детей боярских; при торжественных выходах они занимали место ниже гостей
и купцов».
Столь же неосновательными оказались
и другие рассказы о детстве Петра, например о том, как, ради его храбрости, заведен был особый Петров полк в зеленом мундире
и Петр, еще трехлетний младенец, назначен был его
полковником; как Петр боялся воды
и преодолевал свою боязнь; как он, будучи десяти лет, являлся пред сонмищем раскольников
и грозно препирался с ними
и пр.
Еще при царе Феодоре, незадолго до его кончины (в апреле 1682 года), стрельцы одного полка били челом на своего
полковника Семена Грибоедова «в несправедливом порабощении
и немилостивом мучительстве».
Долгорукий велел высечь стрельца кнутом, «чтобы другим неповадно было
и чтобы впредь были всегда
полковникам от того страха в покорении тяжком», по замечанию Медведева.
Кроме того, стрельцы требовали, чтобы
полковники были отставлены
и выданы им головою для правежа.
Испуганное криками некоторых стрельцов, что в случае отказа они пойдут
и сами перебьют своих
полковников, — правительство согласилось на требования челобитчиков, не предоставивши себе даже права исследовать дело.
Но, делая это пожертвование, не умели
и его сделать вполне: не выдали
полковников стрельцам в слободы на полную волю, как те требовали, а приняли дело расправы с
полковниками на себя.
Но
и этим благоприятным обстоятельством не умели воспользоваться: вместо того чтобы положить меру наказания каждому
полковнику по делам его, сообразившись предварительно с требованиями стрельцов, — им самим позволили распоряжаться при правеже.
«Все делалось именем правительства, — замечает очевидец (датский резидент), — но волею стрельцов: они толпились на площади, пред приказом,
и распоряжались как судьи; правеж прекращался только тогда, когда они кричали: «Довольно!» Иные
полковники, на которых они более злобились, были наказываемы по два раза в день».
При всем том стрельцы, как видно, не были вполне довольны этим оборотом дела: в то время как одни расправлялись на площади перед Разрядом с
полковниками, другие принялись в своих слободах за пятисотенных
и сотников, которых подозревали в единомыслии с
полковниками: их сбрасывали с каланчей с криками: «Любо! любо!..» Князь Долгорукий — тот самый, который хотел высечь кнутом стрельца, принесшего общую челобитную в приказ, — старался теперь укротить стрельцов.
Умы уже были раздражены,
и, может быть, правительству нужно было уже тогда сделать что-нибудь побольше того, чем наказать
полковников, которые притесняли стрельцов.
Историк прибавляет: «Летевшие ядра так испугали людей командных
и даже
полковников, что они просили своего генерала укрепиться шанцами».
«Взлетевшие на воздух камни обрушились, как
и прежде, на наши апроши, где задавили
полковника Бана, несколько офицеров, много нижних чинов
и до 100 человек переранили».
Один полк, бывший под начальством Сверта, отстал; татары напали на него, разбили совершенно
и взяли в плен самого
полковника с несколькими знаменами.
В глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже — который
полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся люди.
До утра Клим не мог уснуть, вспоминая бредовой шепот
полковника и бутылочку красных чернил, пронзенную лучом солнца. Он не жалел полковника, но все-таки было тяжко, тошно узнать, что этот человек, растрепанный, как Лютов, как Гапон, — убит.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он,
полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе
и сейчас! Вот тебе ничего
и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Они поворачивались, чтоб итти назад, как вдруг услыхали уже не громкий говор, а крик. Левин, остановившись, кричал,
и доктор тоже горячился. Толпа собиралась вокруг них. Княгиня с Кити поспешно удалились, а
полковник присоединился к толпе, чтоб узнать, в чём дело.
Полковник заговорил тоже про оперу
и про освещение.
Вронский был в эту зиму произведен в
полковники, вышел из полка
и жил один. Позавтракав, он тотчас же лег на диван,
и в пять минут воспоминания безобразных сцен, виденных им в последние дни, перепутались
и связались с представлением об Анне
и мужике-обкладчике, который играл важную роль на медвежьей охоте;
и Вронский заснул. Он проснулся в темноте, дрожа от страха,
и поспешно зажег свечу. ― «Что такое?
Потом, когда он достаточно поговорил
и замолчал,
полковник, молчавший до сих пор, начал говорить.