Неточные совпадения
—
Не прикажете ли, батюшка, сливочек? Уедете в город, там и молочка
хорошего нет, — проговорила она.
Оба эти лица были в своих лучших парадных нарядах: Захаревский в новом, широком вицмундире и при всех своих крестах и медалях; госпожа Захаревская тоже в новом сером платье, в новом зеленом платке и новом чепце, — все наряды ее были довольно ценны, но
не отличались
хорошим вкусом и сидели на ней как-то вкривь и вкось: вообще дама эта имела то свойство, что, что бы она ни надела, все к ней как-то
не шло.
—
Не знаю, — начал он, как бы более размышляющим тоном, — а по-моему гораздо бы
лучше сделал, если бы отдал его к немцу в пансион… У того, говорят, и за уроками детей следят и музыке сверх того учат.
— Ой, уж и
не говорите
лучше! — произнесла Анна Гавриловна и глубоко-глубоко вздохнула.
Читатель, вероятно, и
не подозревает, что Симонов был отличнейший и превосходнейший малый: смолоду красивый из себя, умный и расторопный, наконец в высшей степени честный я совершенно
не пьяница, он, однако, прошел свой век незаметно, и даже в полку, посреди других солдат, дураков и воришек, слыл так себе только за сносно
хорошего солдата.
Ванька молчал. Дело в том, что он имел довольно
хороший слух, так что некоторые песни с голосу играл на балалайке. Точно так же и склады он запоминал по порядку звуков, и когда его спрашивали, какой это склад, он начинал в уме: ба, ва, га, пока доходил до того, на который ему пальцами указывали. Более же этого он ничего
не мог ни припомнить, ни сообразить.
— Все
лучше; отпустит — хорошо, а
не отпустит — ты все-таки обеспечен и поедешь… Маша мне сказывала, что ты хочешь быть ученым, — и будь!.. Это лучшая и честнейшая дорога для всякого человека.
— Нет, вы
лучше хорошенько поговейте; вам
лучше бог поможет в учении, — вмешалась в разговор Евлампия Матвеевна, немного жеманничая. Она всегда, говоря с Павлом, немного жеманилась: велик уж он очень был; совершенно на мальчика
не походил.
— Пища у них
хорошая идет, — продолжала Алена, — я здеся век изжила, свинины столь
не приела, как там; и чтой-то, батюшка Михайло Поликарпыч, какая у них тоже крупа для каши бесподобная!..
— Ах, боже мой, боже мой! — произнесла, вздохнув, Александра Григорьевна. — России, по-моему, всего нужнее
не ученые,
не говоруны разные, а верные слуги престолу и
хорошие христиане. Так ли я, святой отец, говорю? — обратилась она к настоятелю.
— Друг мой!.. — воскликнула Фатеева. — Я никак
не могла тогда сказать вам того! Мари умоляла меня и взяла с меня клятву, чтобы я
не проговорилась вам о том как-нибудь. Она
не хотела, как сама мне говорила, огорчать вас. «Пусть, говорит, он учится теперь как можно
лучше!»
— Вы многого
не замечали или,
лучше сказать,
не хотели замечать, — проговорил Павел.
В дверях часовни Павел увидел еще послушника, но только совершенно уж другой наружности: с весьма тонкими очертаниями лица, в выражении которого совершенно
не видно было грубо поддельного смирения, но в то же время в нем написаны были какое-то спокойствие и кротость; голубые глаза его были полуприподняты вверх; с губ почти
не сходила небольшая улыбка; длинные волосы молодого инока были расчесаны с некоторым кокетством; подрясник на нем, перетянутый кожаным ремнем, был, должно быть, сшит из очень
хорошей материи, но теперь значительно поизносился; руки у монаха были белые и очень красивые.
Павлу очень нравились оба эти писателя, но он уже и высказать того
не решился, сознавая, что Неведомов дело это гораздо
лучше и глубже его понимает.
Словом, вся эта природа, интересовавшая его прежде только каким-нибудь очень уж красивым местоположением, очень
хорошей или чрезвычайно дурной погодой, каким-нибудь никогда
не виданным животным, — стала теперь понятна ему в своих причинах, явилась машиной, в которой все было теснейшим образом связано одно с другим.
Любовь к Мари в герое моем
не то чтобы прошла совершенно, но она как-то замерла и осталась в то же время какою-то неудовлетворенною, затаенною и оскорбленною, так что ему вспоминать об Мари было больно, грустно и досадно; он
лучше хотел думать, что она умерла, и на эту тему, размечтавшись в сумерки, писал даже стихи...
Словом, он знал их больше по отношению к барям, как полковник о них натолковал ему; но тут он начал понимать, что это были тоже люди, имеющие свои собственные желания, чувствования, наконец, права. Мужик Иван Алексеев, например, по одной благородной наружности своей и по складу умной речи, был, конечно,
лучше половины бар, а между тем полковник разругал его и дураком, и мошенником — за то, что тот
не очень глубоко вбил стожар и сметанный около этого стожара стог свернулся набок.
Войдя в комнаты, Павел увидел, кроме хозяйки, еще одну даму, или,
лучше сказать, девицу, стоявшую к нему спиной: она была довольно стройна, причесана по-модному и, видимо, одета
не в деревенского покроя платье.
— Мне нельзя, сударь, — отвечал тот ему своим басом, — я точно что человек слабый — на
хороших местах меня держать
не станут.
Павел решился уж
лучше не продолжать более разговора о Гоголе, но полковник почему-то вдруг вздумал заступиться за сего писателя.
— Как, Жорж Занд позаимствовалась от умных людей?! — опять воскликнул Павел. — Я совершенно начинаю
не понимать вас; мы никогда еще с вами и ни в чем до такой степени
не расходились во взглядах наших! Жорж Занд дала миру новое евангелие или,
лучше сказать, прежнее растолковала настоящим образом…
— Батюшка,
не пора ли вам принять лекарство? — сказала затем Мари, подходя и наклоняясь к больному, как бы для того, чтобы он
лучше ее слышал.
— Ну, а эта госпожа
не такого сорта, а это несчастная жертва, которой, конечно, камень
не отказал бы в участии, и я вас прошу на будущее время, — продолжал Павел несколько уже и строгим голосом, — если вам кто-нибудь что-нибудь скажет про меня, то прежде, чем самой страдать и меня обвинять, расспросите
лучше меня. Угодно ли вам теперь знать, в чем было вчера дело, или нет?
— Дворовым я завел, чтобы
лучше пищу выдавали;
не знаю, идет ли теперь это?
— Нет, вам
не надо туда ездить, — решил и Макар Григорьев, — пустое дело — бросить вам все это надо; может быть, здесь невесту настоящую,
хорошую, с приданым найдете!
Нельзя сказать, чтоб полученное Вихровым от отца состояние
не подействовало на него несколько одуряющим образом: он сейчас же нанял очень
хорошую квартиру, меблировал ее всю заново; сам оделся совершеннейшим франтом; Ивана он тоже обмундировал с головы до ног. Хвастанью последнего, по этому поводу, пределов
не было. Горничную Клеопатры Петровны он, разумеется, сию же минуту выкинул из головы и стал подумывать, как бы ему жениться на купчихе и лавку с ней завести.
Я знала, что я
лучше, красивее всех его возлюбленных, — и что же, за что это предпочтение; наконец, если хочет этого, то оставь уж меня совершенно, но он напротив, так что я
не вытерпела наконец и сказала ему раз навсегда, что я буду женой его только по одному виду и для света, а он на это только смеялся, и действительно, как видно, смотрел на эти слова мои как на шутку; сколько в это время я перенесла унижения и страданий — и сказать
не могу, и около же этого времени я в первый раз увидала Постена.
— О, да благословит тебя бог, добрый друг! — воскликнул Салов с комическим чувством, крепко пожимая руку Вихрова. — Ехать нам всего
лучше в Купеческий клуб, сегодня там совершается великое дело: господа купцы вывозят в первый раз в собрание своих супруг; первая Петровская ассамблея будет для Замоскворечья, — но только
не по высочайшему повелению, а по собственному желанию! Прогресс!.. Дворянству
не хотят уступить.
Если комнаты описывать, то, по ее мнению,
лучше всего было — богатые, убранные штофом и золотом; если же природу, то какую-нибудь непременно восточную, — чтобы и фонтаны шумели, и пальмы росли, и виноград спускался кистями; если охоту представлять, так интереснее всего — за тиграми или слонами, — но в произведении Вихрова ничего этого
не было, а потому оно
не столько
не понравилось ей, сколько
не заинтересовало ее.
— Батюшка, это ужасно!.. Я
лучше не буду совсем выезжать, а то тратишься и беспокоишься, но для кого и для чего!
Казначей-то уж очень и
не разыскивал: посмотрел мне только в лицо и словно пронзил меня своим взглядом;
лучше бы, кажись, убил меня на месте; сам уж
не помню я, как дождался вечера и пошел к целовальнику за расчетом, и
не то что мне самому больно хотелось выпить, да этот мужичонко все приставал: «Поднеси да поднеси винца, а
не то скажу — куда ты мешок-то девал!».
— Нет-с,
не уйду я от вас, — начал он, — и потому именно, что знаю вас
лучше, чем вы знаете самое себя: вам тяжелее будет, чем мне, если мы расстанемся с вами навсегда.
—
Не знаю, — начал он, по обыкновению своему, несколько запинающимся языком, — я, конечно,
не компетентный судья, но, по-моему, это
лучше всего, что теперь печатается в журналах.
— Да, как же! — отвечала Прыхина. — Но только я ничего
хорошего не нахожу в его сочинениях.
Когда Вихров возвращался домой, то Иван
не сел, по обыкновению, с кучером на козлах, а поместился на запятках и еле-еле держался за рессоры: с какой-то радости он счел нужным мертвецки нализаться в городе. Придя раздевать барина, он был бледен, как полотно, и даже пошатывался немного, но Вихров, чтобы
не сердиться, счел
лучше уж
не замечать этого. Иван, однако,
не ограничивался этим и, став перед барином, растопырив ноги, произнес диким голосом...
Павел, наконец, решился
лучше не слушать его.
—
Не знаю, брат, что ты только в ней особенно
хорошее нашел, — говорил он.
— По натуре своей, — продолжал Вихров, — это женщина страстная, деятельная, но ее решительно
не научили ничему, как только любить, или,
лучше сказать, вести любовь с мужчиной.
— Да кто же может, кто? — толковал ему Живин. — Все мы и пьем оттого, что нам дела настоящего,
хорошего не дают делать, — едем, черт возьми, коли ты желаешь того.
—
Не поедем, а пойдем
лучше пешком в Тотский монастырь: всего десять верст, дорога идет все рощей, виды великолепные, — говорил Живин.
— Тоже, — ужас: всю ночь
не спала! Подите сюда на балкон, — отсюда
лучше вид! — прибавила она ласковым голосом.
— И
не говори уж
лучше! — сказала Мари взволнованным голосом. — Человек только что вышел на свою дорогу и хочет говорить — вдруг его преследуют за это; и, наконец, что же ты такое сказал? Я
не дальше, как вчера, нарочно внимательно перечла оба твои сочинения, и в них, кроме правды, вопиющей и неотразимой правды — ничего нет!
—
Не то что в
хороших, но он непременно будет говорить сам об вас, потому что вы — лицо политическое; нельзя же ему
не сообщить об нем прокурору; кроме того, ему приятно будет огласить это доверие начальства, которое прислало к нему вас на выучку и на исправление.
Из-за какого же черта теперь я стану ругать человека, который, я знаю, на каждом шагу может принесть существенный вред мне по службе, — в таком случае уж
лучше не служить, выйти в отставку!
— Сделайте милость! — воскликнул инженер. — Казна, или кто там другой, очень хорошо знает, что инженеры за какие-нибудь триста рублей жалованья в год служить у него
не станут, а сейчас же уйдут на те же иностранные железные дороги, а потому и дозволяет уж самим нам иметь известные выгоды. Дай мне правительство десять, пятнадцать тысяч в год жалованья, конечно, я буду
лучше постройки производить и
лучше и честнее служить.
— Что ж, хорошо, хорошо! — соглашался сверх ожидания тот. — Но только, изволите видеть, зачем же все это объяснять? Или написать, как я говорил, или уж
лучше совсем
не писать, а по этому неясному постановлению его хуже затаскают.
Вихров ничего ей на это
не отвечал и, высадив ее у крыльца из кареты, сейчас же поспешил уйти к себе на квартиру. Чем дальше шли репетиции, тем выходило все
лучше и
лучше, и один только Полоний, муж Пиколовой, был из рук вон плох.
Занимайся
лучше твоим расколом, наконец напиши что-нибудь, но об актерстве и
не помышляй!» Вихров
не утерпел и в первый раз, как пошел к Захаревским, взял это письмо и прочел его Юлии.
— Что же, тебе какое надобно впечатление? — перебила его сестра. — Если уж ты так хлопочешь о спокойствии, так
не читай, а пей вот
лучше эту воду с сахаром.
Для пользы, сударыня, государства, — для того, чтобы все было ровно, гладко, однообразно; а того
не ведают, что только неровные горы, разнообразные леса и извилистые реки и придают красоту земле и что они даже
лучше всяких крепостей защищают страну от неприятеля.