Бог, которого не было. Красная книга

Алексей Френкель (2022)

«Бог, которого не было» — это роман-исповедь. В Иерусалиме, рядом со Стеной Плача, есть почтовое отделение. Обычное почтовое отделение, но все письма, где в графе «Получатель» написано: Бог, Всевышний, Элохим, Адонай, Отец Небесный и т. д., приходят именно туда. Конверты вскрывают, а письма закладывают в расщелины Стены Плача. Считается, что так Бог быстрее узнает и скорее отреагирует. Двадцатилетний парень, приехавший из России, получает эту нехитрую работенку — вскрывать конверты с письмами Богу. Читать письма категорически запрещено, но наш парень однажды не сдержался и полюбопытствовал. А потом совсем не сдержался — и ответил. Вместо Бога. Потом ответил на еще одно, потом еще. Впервые в истории человечества у этого самого человечества было настоящее, вещественное доказательство существования Бога. Он отвечает на письма… Десять лет. «Многобукаф». Три книги романа — белая, черная, красная. Исповедь Бога, которого не было. Исповедь, записанная на айфон. Наперегонки со смертью. В книге присутствует нецензурная брань!

Жаль, что гименопластику души пока не придумали

Кстати, этот самый беспечный рыбак — ну это питерские тусовщики его так прозвали, а в Древнем Китае он откликался на Чжуан-цзы, — так вот, он выпить любил. И в Китае любил, а уж в Питере — в Питере пить, как нам всем известно. А еще он любил поспать. Ну после того, как выпьет, естественно. И вот как-то раз Чжуан-цзы выпил и лег спать. И приснился ему мотылек. И этот мотылек весело порхал, может, даже трахнул по-быстрому какую-то бабочку, а когда проснулся, то очень удивился, что он — не мотылек, а Чжуан-цзы, ну или как его называли в Питере — беспечный рыбак. И никак этот беспечный рыбак не мог понять: снилось ли Чжуан-цзы, что он — мотылек, или это мотыльку снилось, что он Чжуан-цзы. Ну или беспечный рыбак, как его называли в Питере. Это я к чему? То, что я видел в луже, действительно было похоже на сон — вот только я никак не мог понять: сплю я или проснулся. Единственное, что я знал более-менее четко, это — ветер. И еще — снег. Теплый снег и мусорный ветер. И еще скрипка. И немножко нервно. Не знаю, как объяснить. Хотя я вообще не знаю, как это все объяснить: и про снег, и про ветер, и про музыку. Музыки не было слышно, но она была. Она звучала как боль. Фантомная боль и фантомная музыка. Немая фантомная музыка. Музыка сквозь отчаянно стиснутые зубы, наглухо задраенные уши и крест-накрест заколоченные глаза. Музыка боли. Сначала это была музыка молодой боли, а потом боль состарилась. Возможно, это у Иерусалима болела душа. Недаша — она же не зря говорила, что когда тебя трахают — можно просто закрыть глаза, когда тебя ебут — можно просто отключиться, а когда тебе душу, да еще без презерватива — это хуже всего. Тогда и приходится крест-накрест заколачивать глаза и стискивать зубы. А душа — ну после того, как ее без презерватива, — она нет, не в душ. Она гуляет. Душа гуляет в рубашке белой. Не верите мне — спросите у Башлачёва. СашБаш все знал про душу, и про то, как она гуляет, — тоже все знал.

Так вот, душа гуляет в рубашке белой. Да в чистом поле все прямо — прямо. Жаль, что гименопластику души пока не придумали. А капля крови на нитке тонкой уже сияла, уже блестела, спасая душу, врезалась в тело.

Ну это если она есть — душа. Ведь, может быть, ее и вовсе нет. Я про душу. Вот и не придумали гименопластику для нее. Некуда заплатку ставить. И приходится Иерусалиму отчаянно стискивать зубы и крест-накрест заколачивать глаза, чтобы эту музыку боли не было слышно. И ее не слышно. Но она была. А колокольчик был выше храма. И теплый снег падал. А еще мусорный ветер. И скрипка. И душа гуляла. В рубашке белой. Немножко нервно гуляла. Ну это все потому, что гименопластику души пока не придумали.