Бог, которого не было. Красная книга

Алексей Френкель (2022)

«Бог, которого не было» — это роман-исповедь. В Иерусалиме, рядом со Стеной Плача, есть почтовое отделение. Обычное почтовое отделение, но все письма, где в графе «Получатель» написано: Бог, Всевышний, Элохим, Адонай, Отец Небесный и т. д., приходят именно туда. Конверты вскрывают, а письма закладывают в расщелины Стены Плача. Считается, что так Бог быстрее узнает и скорее отреагирует. Двадцатилетний парень, приехавший из России, получает эту нехитрую работенку — вскрывать конверты с письмами Богу. Читать письма категорически запрещено, но наш парень однажды не сдержался и полюбопытствовал. А потом совсем не сдержался — и ответил. Вместо Бога. Потом ответил на еще одно, потом еще. Впервые в истории человечества у этого самого человечества было настоящее, вещественное доказательство существования Бога. Он отвечает на письма… Десять лет. «Многобукаф». Три книги романа — белая, черная, красная. Исповедь Бога, которого не было. Исповедь, записанная на айфон. Наперегонки со смертью. В книге присутствует нецензурная брань!

Ты — чужой

В квартире с евроремонтом и сны такие же. С евроремонтом. Не помню точно, что мне снилось, но точно что-то с евроремонтом. А когда проснулся — рядом была Даша. Она сидела на кровати и растерянно смотрела на меня. Наверное, я был чужим среди этого евроремонта. А может, просто соскучилась.

— Я не помню, как я сюда попала, — растерянно сказала она.

Я хотел сначала рассказать ей про Моцарта и Израиль, про тебя и твоего второго, про Тарковского и Содерберга, но передумал и просто пожал плечами:

— Я не знаю, как ты сюда попала.

— Как это? — еще больше растерялась она.

— Я проснулся, и ты была здесь, — я действительно проснулся, и Даша действительно была здесь.

Коротко постучавшись, к нам вошел ты. Ну или твой второй. В белых одноразовых тапочках, а в руках у тебя — ну или у него — был небольшой поднос, на нем — две чашки кофе. Ты поставил поднос на кровать и моментально исчез. Ну или твой второй моментально исчез, — неважно. Важно, что кофе пах божественно. Наверное, это все-таки ты был.

— Неспрессо? — спросила меня Даша, кивая на поднос.

— Что же еще? — джорджеклунивски улыбнулся я. Получилось похоже. Кажется.

— Я помню очень мало, — пожаловалась Даша. — Только тебя. Я что — болела?

— Вроде того, — отпил я глоток кофе. Правда божественный. Значит, это все-таки ты был — с подносом. Хотя, не знаю. Может, и твой второй. Неважно. Важно, что Даша продолжала вспоминать.

— А мы с тобой расстались? — вот так продолжала вспоминать Даша.

— Да.

— Надолго?

— На несколько лет.

— Ты жил один?

— Да.

— Это было трудно?

— Не трудней, чем жить с кем-то еще.

— Ты обо мне думал?

— Да.

Кофе кончился, вопросы тоже. Даша погадала несколько секунд на кофейной гуще, поставила пустую чашку на пол и поцеловала меня. Мир был с евроремонтом и поцелуй тоже. А потом мы любили друг друга. Любили так, что с нас весь евроремонт слетел.

И я вот что еще вспомнил. Все-таки мы другие. Чужие. Я сейчас не про себя и Дашу, или не про себя и не Дашу. Я — про Тарковского и Содерберга. Сейчас объясню. Я, когда в Израиле начал жить, все время мечтал с израильтянкой переспать. Ну вот это детское или вообще детсадовское: а вдруг у них поперек? Если кому-то интересно, то у израильтянок — не поперек. Но они другие. Ни одной русской не придет в голову заниматься любовью под Doors. А израильтянке — запросто. По крайней мере, Тали. Моя первая израильтянка. И единственная, кстати. Мы с моей первой и единственной израильтянкой трахались прямо в «Реге» после закрытия — под People are strange. Русские под Doors ищут либо стакан, либо смыслы, а израильтянки — позы. И с этой самой Тали было — не знаю, как объяснить, — как если бы у нее было поперек. Израильтянки — они другой расы. А межрасовый секс — это не просто секс. Ты же как бы не только за себя выступаешь, а за всю свою расу. Тут нельзя облажаться. Кажется, мне удалось. В смысле удалось не облажаться. Ну, по крайней мере, меня не дисквалифицировали.

А когда Даша заснула, я лежал и смотрел на ее лицо. За стеклопакетами бабушкиной квартиры на Соколе шел дождь, а я лежал и смотрел сквозь этот дождь на лицо Даши. Или не Даши. Пел Джим Моррисон. People are strange. Ты — чужой. Лица укрыты дождем. Ты — чужой…