Бог, которого не было. Красная книга

Алексей Френкель (2022)

«Бог, которого не было» — это роман-исповедь. В Иерусалиме, рядом со Стеной Плача, есть почтовое отделение. Обычное почтовое отделение, но все письма, где в графе «Получатель» написано: Бог, Всевышний, Элохим, Адонай, Отец Небесный и т. д., приходят именно туда. Конверты вскрывают, а письма закладывают в расщелины Стены Плача. Считается, что так Бог быстрее узнает и скорее отреагирует. Двадцатилетний парень, приехавший из России, получает эту нехитрую работенку — вскрывать конверты с письмами Богу. Читать письма категорически запрещено, но наш парень однажды не сдержался и полюбопытствовал. А потом совсем не сдержался — и ответил. Вместо Бога. Потом ответил на еще одно, потом еще. Впервые в истории человечества у этого самого человечества было настоящее, вещественное доказательство существования Бога. Он отвечает на письма… Десять лет. «Многобукаф». Три книги романа — белая, черная, красная. Исповедь Бога, которого не было. Исповедь, записанная на айфон. Наперегонки со смертью. В книге присутствует нецензурная брань!

Мусорный ветер

Мы с лужей продолжали пялиться друг на друга. Это все было похоже на сон.

Сон, компрометирующий и время и пространство; сон, меняющий жизнь и смерть местами, а потом меняющий и жизнь и смерть на набор гэдээровских переводилок — не уверен, что они были из ГДР, но их все так называли, а еще их на мотоциклы «Чезет» клеили, прямо на бак; ну это те счастливцы клеили, кто сумел купить мотоцикл «Чезет», а те, кто не сумел, — те на «Яву»; я по возрасту не застал этих переводилок, но я и разрушения храма не застал; ни Первого, ни Второго; это мне папа рассказывал — и про храм, и про переводилки; а еще он научил меня, где числитель и знаменатель, ну, что вверху у дроби, а что внизу; потом папа умер от сердечной недостаточности, а тогда — тогда он спросил меня: «Мотоцикл “Чезет”знаешь?» — и я кивнул, ну потому что кто не знает мотоцикл «Чезет»? — на него еще переводилки гэдээровские наклеивались, прямо на бак; «Так вот, — продолжил папа, — числитель вверху, а знаменатель внизу», я это до сих пор помню, хотя уже давно нет ни папы, ни ГДР, ни гэдээровских переводилок; а через два часа и двадцать три минуты не будет и меня; а тогда — не в то «тогда», когда был папа, а в совершенно другом «тогда» — когда мы с лужей продолжали пялиться друг на друга, и это было похоже на сон, — вот в этом «тогда» подул мусорный ветер, и время окончательно скособочилось.

Числитель оказался внизу дроби, мусорный ветер, дым из трубы; а все оттого, что станцию «Телецентр» еще не построили, и время расползалось по швам, и не важно, кто из нас раздает; все пошло наперекосяк из-за того, что падал теплый снег, а мы любили ловить ветра и разбрасывать камни; скрипка и немножко нервно; камни падают в лужу, но нет ни всплеска, ни кругов, это потому, что распалась связь времен, а век расшатался, и время сорвалось с петель и скособочилось; а моя смерть разрубит цепи сна, ведь мы живем для того, чтобы завтра сдохнуть; скрипка и немножко нервно; завтра не будет, говорит мне Иерусалим, здесь вообще никогда не бывает завтра, ты окружен тенями, и даже когда эти тени — люди, они все равно тени; а может, всё, ну вот вообще всё, — это просто гэдеэровские переводилки, а переводилка — она никогда не знает, куда едет мотоцикл, ее просто наклеили на бак — на «Чезет», ну это если переводилке повезет, а если нет — то на «Яву», и нет ничего, кроме снов и забытого счастья; скрипка и немножко нервно; а сон просыпается, потягивается и продолжается наяву; дует мусорный ветер, лужа волнуется раз, лужа волнуется два, лужа идет рябью, проплывают свитки Торы и обертки от гамбургеров, ветер срывает с меня кроссовки, бейсболку и разум; скрипка и немножко нервно; есть время разбрасывать кроссовки и есть время собирать кроссовки; just do it, вот только время окончательно скособочилось, и вчерашнее солнце на черных носилках несут; дым на небе, дым на земле, дым над водой; and fire in the sky; вместо людей машины, откуда им знать про добро и зло, больное время стонет день и ночь, а я не знаю, чем ему помочь, ой, то есть блядь; скрипка и немножко нервно; моя смерть разрубит цепи сна, когда мы будем вместе.