Бог, которого не было. Красная книга

Алексей Френкель (2022)

«Бог, которого не было» — это роман-исповедь. В Иерусалиме, рядом со Стеной Плача, есть почтовое отделение. Обычное почтовое отделение, но все письма, где в графе «Получатель» написано: Бог, Всевышний, Элохим, Адонай, Отец Небесный и т. д., приходят именно туда. Конверты вскрывают, а письма закладывают в расщелины Стены Плача. Считается, что так Бог быстрее узнает и скорее отреагирует. Двадцатилетний парень, приехавший из России, получает эту нехитрую работенку — вскрывать конверты с письмами Богу. Читать письма категорически запрещено, но наш парень однажды не сдержался и полюбопытствовал. А потом совсем не сдержался — и ответил. Вместо Бога. Потом ответил на еще одно, потом еще. Впервые в истории человечества у этого самого человечества было настоящее, вещественное доказательство существования Бога. Он отвечает на письма… Десять лет. «Многобукаф». Три книги романа — белая, черная, красная. Исповедь Бога, которого не было. Исповедь, записанная на айфон. Наперегонки со смертью. В книге присутствует нецензурная брань!

Я полетел в воду

Великий танна четвертого поколения Шимон Бар-Йохай был прав — слова не падают в никуда. Они падают на темечко. И древние китайцы тоже правы — слова сводят с ума. И я почти сошел — но меня спас голос. Голос этот говорил голосом Левитана. Но с какой-то скрытой подъебкой. Ну это как если бы кто-то, умеющий говорить голосом Левитана, решил подъебнуть самого Левитана. А может, показалось — я ведь все-таки почти сошел с ума. В общем, этот голос, умеющий говорить голосом Левитана, сказал голосом Левитана: да будет свет. И стал свет. Свет, который всегда темнее любой тьмы. Но это была какая-то другая тьма. Сейчас попробую объяснить: вот есть нормальная геометрия, а есть геометрия Лобачевского — там параллельные прямые пересекаются. И там — все дозволено. Как и в геометрии Достоевского — ну той, где если Бога нет, то все дозволено. И в этой самой геометрии Лобачевского — Достоевского лужа стала рекой. Ну потому что все дозволено. А еще был мост. Над лужей, которая стала рекой. И на этом мосту стояла Даша. И не Даша тоже стояла там — метрах в десяти от Даши, не больше. А рядом с Дашей стоял ты. А около не Даши — твой второй. Или наоборот — ты с не Дашей, а твой второй — рядом с Дашей. А я — меня не было. Вернее, я где-то витал и все видел. Ну я же говорю — в этой самой геометрии Достоевского — Лобачевского все дозволено. Ну или Лобачевского — Достоевского. Неважно. Важно, что все — дозволено. И Даша и не Даша смотрели вниз, на реку. А ты курил и тоже смотрел вниз — в лужу. А твой второй — он не курил, но тоже смотрел вниз. Там, внизу, была тьма — тьма над бездной. И ты сказал Даше:

— Вы похожи на девушку, которая собирается совершить глупость.

А твой второй — он сказал не Даше:

— У вас вид несчастный.

А Даша и не Даша молчали — вместо них пела Марианна Фейтфулл, голосом человека, выбирающего из двух зол оба; голосом женщины, переживший любовь Мика Джаггера и рак молочной железы. Любой человек заткнулся бы и слушал, но ты со своим вторым продолжили говорить. Слова были похожи на ножи — такие же тяжелые и острые. И вы кидали эти ножи. Ты — в Дашу, а твой второй — в не Дашу. Ну или наоборот: ты — в не Дашу, а твой второй — в Дашу.

— Сколько вам лет, что вы так несчастны? — спросил ты.

— Вы тяжело больны? — подхватил твой второй. — У вас отняли грудь, ногу, печень?

— Нет, у меня отняли только душу, — ответила не Даша.

А Даша добавила:

— Я боюсь, что вода холодная.

— А вы думали — вам ее подогреют?! — съехидничал твой второй.

А ты затянулся сигаретой и сказал:

— Не говорите глупостей.

— Это нелегко, глупости — моя специальность, — безнадежно усмехнулась Даша.

А не Даша — она тоже усмехнулась, но еще безнадежнее, чем Даша:

— Вот почему я здесь.

— О чем вы? Вы еще жизни не видели, — всплеснул руками твой второй.

— У вас полоса неудач — и только, — добавил ты. И окурок в воду выкинул. Для убедительности.

— У меня с самого рождения полоса неудач, — сказала Даша, дождавшись, когда окурок упадет в воду.

— На мне клеймо беды. — Не Даша перемахнула через перила моста, собираясь последовать за окурком.

— По-вашему, прыгнуть в воду — это выход? — всполошился твой второй.

— Думаю, у вас это первый опыт? — сказал ты в спину Даши, которая последовала за не Дашей, которая собралась последовать за окурком.

— Да, я не всю жизнь стою на мосту, — глядя вниз, ответила Даша. А не Даша улыбнулась Даше: мол, я тоже — не всю.

— А я — всю, — заявил ты. А твой второй молча кивнул: мол, и я тоже — всю.

— Вы тоже собираетесь прыгнуть? — заинтересовалась не Даша. А Даша — тоже заинтересовалась, но ничего не сказала, просто обернулась и посмотрела. Заинтересованно.

— Нет, нет, — открестился твой второй.

А ты — ты тоже открестился:

— Я даю советы. И эти… — Тут ты замялся, припоминая.

— Заповеди, — пришел на помощь твой второй.

А ты хлопнул себя по лбу и воскликнул радостно:

— Точно, заповеди!

— Если вы и вправду хотите прыгнуть — могу вам помочь, — предложил твой второй. А ты — ты даже за руку Дашу схватил: мол, я тоже могу.

— Нет, нет, — вырвалась Даша.

А не Даша сказала:

— Я и сама справлюсь.

— Хотите прыгать? Вперед, — заявил ты.

— А что будет с вами потом? — предпринял последнюю попытку твой второй.

— Увидим! — сказали одновременно и не Даша и Даша. И я понял, что они — и Даша и не Даша — сейчас прыгнут. И еще я вдруг понял, что единственный способ их спасти — это прыгнуть самому. А ты и твой второй — тоже поняли это. И ты посмотрел на меня и съехидничал:

— Чего ты ждешь? Прилива?

А твой второй — он ничего не сказал. Просто толкнул меня в спину. Ну или наоборот: твой второй съехидничал, а ты в спину толкнул. Неважно. Важно другое — я полетел в воду.