Бог, которого не было. Красная книга

Алексей Френкель (2022)

«Бог, которого не было» — это роман-исповедь. В Иерусалиме, рядом со Стеной Плача, есть почтовое отделение. Обычное почтовое отделение, но все письма, где в графе «Получатель» написано: Бог, Всевышний, Элохим, Адонай, Отец Небесный и т. д., приходят именно туда. Конверты вскрывают, а письма закладывают в расщелины Стены Плача. Считается, что так Бог быстрее узнает и скорее отреагирует. Двадцатилетний парень, приехавший из России, получает эту нехитрую работенку — вскрывать конверты с письмами Богу. Читать письма категорически запрещено, но наш парень однажды не сдержался и полюбопытствовал. А потом совсем не сдержался — и ответил. Вместо Бога. Потом ответил на еще одно, потом еще. Впервые в истории человечества у этого самого человечества было настоящее, вещественное доказательство существования Бога. Он отвечает на письма… Десять лет. «Многобукаф». Три книги романа — белая, черная, красная. Исповедь Бога, которого не было. Исповедь, записанная на айфон. Наперегонки со смертью. В книге присутствует нецензурная брань!

Баварские сосиски

Мартышка, кстати, многое мне про тебя объяснила. Ты — это Бог. Вернее, даже не про тебя, а про нас — людей. Про то, зачем ты нам понадобился. Я только что ответил на мешок писем, а нам снова притащили полтора десятка мешков. Раньше их раз в неделю доставляли, а теперь — каждый день.

— Не понимаю, — пнул я один из мешков.

— Чего? — обнюхивая другой, спросила меня собака.

— Ничего не понимаю, — признался я. — Ни того, зачем люди пишут Богу, ни зачем я на эти письма отвечаю.

Мартышка долго молчала. Мы уже пошли домой, купили по дороге ей сосиску, а она все молчала. И даже не съела ее.

— Я тебе сейчас объясню, — сказала она наконец, положив лапу на сосиску. Мол, буду говорить правду и только правду. — Видишь ту дворнягу? — спросила меня Мартышка, кивая на пожилую псину, наблюдающую за нами. — Присмотрись к ней. — Я закурил и начал наблюдать за собакой, наблюдающей за нами. — Отдай ей сосиску, — вдруг сказала Мартышка. Я чуть горящую сигарету не проглотил. — Отдай, отдай, — приказала Мартышка и добавила: — Мне еще купишь.

Я успокоился и кинул собаке сосиску. Как сейчас помню, это была баварская, с сыром. И эта баварская с сыром — она даже не успела упасть на землю: собака поймала ее на лету и проглотила.

— И что? — обернулся я к Мартышке.

— Пошли, — скомандовала она.

Ну мы и пошли, а собака немедленно двинулась следом.

— Даже опытная бродячая собака, — прокомментировала происходящее Мартышка, — если бросить ей сосиску, то она хоть на миг да начнет строить какие-то иллюзии, и несколько метров осторожно будет идти за тобой, — вовсе не в ожидании новой сосиски, а в надежде, что ты не захлопнешь перед ней дверь.

Я чуть не заплакал, честно.

— Если поставить перед маленьким уличным котенком блюдце молока, он будет лакать, одним глазом кося на тебя, и немедленно побежит за тобой, бросив молоко, как только поймет, что ты уходишь, — продолжила свой катехизис Мартышка.

Мне снова удалось не зареветь. Ну почти.

— Но страшнее всего, — продолжила Мартышка, — когда опытная бродячая собака внезапно начинает вести себя как маленький дворовый котенок: лакает, одним глазом посматривая на тебя, и, бросая все, бежит следом — и со всего маху разбивается о захлопнутую перед нею дверь.

Мартышка вроде бы о собаках говорила, но я все понял. Про себя — я ведь и сам был той собакой. И про то, зачем люди пишут Богу. И я быстро пошел к магазину обратно — мне все равно нужно было скрыть свои слезы от Мартышки. Но я ни хрена не понял. Я купил килограмм баварских, но я ни хрена не понял. Я это понял — ну, то, что я ни хрена не понял, — когда вернулся с этим килограммом сосисок. Мартышка на меня посмотрела — и вот тогда я все понял. А когда я понял все то, что я не понял сразу, — мы пошли. Мы — это я, Мартышка, пожилая псина и килограмм сосисок. Мы долго искали, но в конце концов встретили Дзампано. Ну того, что тень тени того Дзампано.

— Знакомьтесь, — сказал я Дзампано, показав на пожилую псину. — Это Джек.

— Дзампано, — представился Джеку Дзампано. В смысле Шмуэль. Шмуэль представился и засмеялся. И Джек тоже засмеялся. Ну в смысле пожилая псина, ставшая Джеком. А еще она — ну, пожилая псина, ставшая Джеком, — она помолодела. И они ушли, смеясь. Счастливые. Помолодевшие. Оба — и Джек, и Дзампано. В смысле Шмуэль. А мы — мы с Мартышкой вернулись на Шивтей Исраэль, 24. Ну потому что нам притащили еще полтора десятка мешков с письмами и потому, что я все понял. И для чего мы тебя придумали. И для чего ты нам понадобился.

А вот ты, похоже, этого так и не понял. Ты — это Бог. Ну да я тебе через два часа и десять минут все объясню. Вернее, через два часа и десять с половиной минут. Но объясню. На баварских сосисках. Если, конечно, у тебя там есть баварские сосиски. И если ты есть.