Неточные совпадения
— Не смею входить в ваши расчеты, — начала она с расстановкою и ударением, — но, с своей стороны,
могу сказать только одно, что дружба, по-моему, не должна выражаться на одних словах,
а доказываться и на деле: если вы действительно не в состоянии
будете поддерживать вашего сына в гвардии, то я
буду его содержать, — не роскошно, конечно, но прилично!.. Умру я, сыну моему
будет поставлено это в первом пункте моего завещания.
Здесь молодой человек (
может быть, в первый раз) принес некоторую жертву человеческой природе: он начал страшно, мучительно ревновать жену к наезжавшему иногда к ним исправнику и выражал это тем, что бил ее не на живот,
а на смерть.
— Касательно второго вашего ребенка, — продолжала Александра Григорьевна, — я хотела
было писать прямо к графу. По дружественному нашему знакомству это
было бы возможно; но сами согласитесь, что лиц, так высоко поставленных, беспокоить о каком-нибудь определении в училище ребенка — совестно и неделикатно;
а потому вот вам письмо к лицу, гораздо низшему, но, пожалуй, не менее сильному… Он друг нашего дома, и вы ему прямо
можете сказать, что Александра-де Григорьевна непременно велела вам это сделать!
Лицо Захаревского уже явно исказилось. Александра Григорьевна несколько лет вела процесс, и не для выгоды какой-нибудь,
а с целью только показать, что она юристка и
может писать деловые бумаги. Ардальон Васильевич в этом случае
был больше всех ее жертвой: она читала ему все сочиняемые ею бумаги, которые в смысле деловом представляли совершенную чушь; требовала совета у него на них, ожидала от него похвалы им и наконец давала ему тысячу вздорнейших поручений.
— У него попробую, — отвечал исправник, почесывая в голове: — когда здесь
был, беспременно просил, чтобы у него остановиться;
а там, не знаю, —
может, и не примет!
—
А это что такое у вас, дядя? — спросил Павел, показывая на астролябию, которая очень возбуждала его любопытство; сам собою он никак уж не
мог догадаться, что это
было такое.
— Нет, не то что места,
а семена, надо
быть, плохи. Какая-нибудь,
может, рожь расхожая и непросеянная. Худа и обработка тоже: круглую неделю у нее мужики на задельи стоят; когда около дому-то справить!
Отчего Павел чувствовал удовольствие, видя, как Плавин чисто и отчетливо выводил карандашом линии, — как у него выходило на бумаге совершенно то же самое, что
было и на оригинале, — он не
мог дать себе отчета, но все-таки наслаждение ощущал великое; и вряд ли не то ли же самое чувство разделял и солдат Симонов, который с час уже пришел в комнаты и не уходил,
а, подпершись рукою в бок, стоял и смотрел, как барчик рисует.
Вышел Видостан, в бархатном кафтане, обшитом позументами, и в шапочке набекрень. После него выбежали Тарабар и Кифар. Все эти лица мало заняли Павла.
Может быть, врожденное эстетическое чувство говорило в нем, что самые роли
были чепуха великая,
а исполнители их — еще и хуже того. Тарабар и Кифар
были именно те самые драчуны, которым после представления предстояло отправиться в часть.
Есть ли возможность при подобных обстоятельствах весело играть!
—
А что, скажи ты мне, пан Прудиус, — начал он, обращаясь к Павлу, — зачем у нас господин директор гимназии нашей существует?
Может быть, затем, чтобы руководить учителями, сообщать нам методы, как вас надо учить, — видал ты это?
— Да,
может быть, — отвечал Еспер Иваныч, разводя в каком-то раздумьи руками. —
А вы как ваше время проводите? — прибавил он с возвратившеюся ему на минуту любезностью.
Из ее слов Павел услышал: «Когда можно
будет сделаться, тогда и сделается,
а сказать теперь о том не
могу!» Словом, видно
было, что у Мари и у Фатеевой
был целый мир своих тайн, в который они не хотели его пускать.
Бедный Еспер Иваныч и того уж не
мог сообразить; приезжай к нему Мари, когда он еще
был здоров, он поместил бы ее как птичку райскую,
а теперь Анна Гавриловна, когда уже сама сделает что-нибудь, тогда привезет его в креслах показать ему.
— Напротив-с! Там всему
будут учить, но вопрос — как? В университете я
буду заниматься чем-нибудь определенным и выйду оттуда или медиком, или юристом, или математиком,
а из Демидовского — всем и ничем; наконец, в практическом смысле: из лицея я выйду четырнадцатым классом, то
есть прапорщиком,
а из университета,
может быть, десятым, то
есть поручиком.
— Так что же вы говорите, я после этого уж и не понимаю!
А знаете ли вы то, что в Демидовском студенты имеют единственное развлечение для себя — ходить в Семеновский трактир и
пить там? Большая разница Москва-с, где — превосходный театр, разнообразное общество, множество библиотек, так что, помимо ученья, самая жизнь
будет развивать меня,
а потому стеснять вам в этом случае волю мою и лишать меня,
может быть, счастья всей моей будущей жизни — безбожно и жестоко с вашей стороны!
— Господин Сперанский, как,
может быть, небезызвестно вам, первый возымел мысль о сем училище, с тем намерением, чтобы господа семинаристы, по окончании своего курса наук в академии, поступали в оное для изучения юриспруденции и, так как они и без того уже имели ученую степень,
а также и число лет достаточное, то чтобы сообразно с сим и получали высший чин — 9-го класса; но богатые аристократы и дворянство наше позарились на сие и захватили себе…
— On dit! [Говорят! (франц.).] — отвечал Абреев. — Но тому совершенно
был не расчет… Богатый человек! «Если бы, — говорит он, — я
мог поступить по дипломатической части,
а то пошлют в какой-нибудь уездный городишко стряпчим».
— Д-да, — протянул тот. — Убранство комнат, — продолжал он с обычной своей мягкой улыбкой, — тоже, как и одежда,
может быть двоякое: или очень богатое и изящное — ну, на это у меня денег нет;
а потом другое, составленное только с некоторым смыслом, или, как вы очень ловко выразились, символическое.
— Выкинуть-с! — повторил Салов резким тоном, — потому что Конт прямо говорит: «Мы знаем одни только явления, но и в них не знаем — каким способом они возникли,
а можем только изучать их постоянные отношения к другим явлениям, и эти отношения и называются законами, но сущность же каждого предмета и первичная его причина всегда
были и
будут для нашего разума — terra incognita». [неизвестная земля, область (лат.).]
— Не
может же болезнь
быть всеобщей, — возразил, пожимая плечами, Неведомов, — во всех эпидемиях обыкновенно более половины остается здоровыми,
а тут — все…
— Во Франции так называемые les tribunaux ordinaires [обыкновенные суды (франц.).]
были весьма независимы: король не
мог ни сменять, ни награждать, ни перемещать даже судей; но зато явился особенный суд, le tribunal exceptionnel [суд для рассмотрения дел, изъятых из общего судопроизводства (франц.).], в который мало-помалу перенесли все казенные и общественные дела,
а затем стали переносить и дела частных лиц.
— Если студент, так еще ничего,
а то и жулик какой-нибудь
мог быть.
Павел при этом несколько даже удивился; отец прежде всегда терпеть не
мог, чтобы он хоть каплю какого-нибудь вина перед ним
пил,
а тут сам
поить хочет: видно, уж очень обрадовался ему!
—
А хоть бы и виноваты они
были, мы не
можем их бранить, — возразил ему в свою очередь Павел и ушел.
— Батюшка, вы подарили мне эти деньги, и я их
мог профрантить, прокутить,
а я хочу их издержать таким образом, и вы, я полагаю, в этом случае не имеете уж права останавливать меня! Вот вам деньги-с! — прибавил он и, проворно сходя в свою комнату, принес оттуда двести пятьдесят рублей и подал
было их отцу. — Прошу вас, сейчас же на них распорядиться, как я вас просил!
«Нет, говорю, ваше превосходительство, это не так; я сам чрез эту гору переходил!» — «Где, говорит, вам переходить;
может быть, как-нибудь пьяный перевалились через нее!» Я говорю: «Ваше превосходительство, я двадцать лет здесь живу, и меня, благодаря бога, никто еще пьяным не видал;
а вас — так, говорю, слыхивал, как с праздника из Кузьминок, на руки подобрав, в коляску положили!» Засмеялся…
Священник слушал его, потупив голову. Полковник тоже сидел, нахмурившись: он всегда терпеть не
мог, когда Александр Иванович начинал говорить в этом тоне. «Вот за это-то бог и не дает ему счастия в жизни: генерал —
а сидит в деревне и
пьет!» — думал он в настоящую минуту про себя.
— Это вы,
может быть, побирали,
а я — нет-с! — возразил он с дрожащими щеками и губами.
—
А оттого, что,
может быть, я в вас влюблена, — отвечала приставша и уставила на него пристальный взгляд.
— На Катишь Прыхину. Она хоть и недальняя, но чрезвычайно мне предана;
а теперь я вас не задерживаю.
Может быть, что к обеду приедет муж.
—
А то, что вы прощаете ее, — потому что она без этого прощенья жить не
может, и сейчас наложила
было на себя руки и хотела утопиться.
Салов
был в этом случае единственный человек, который
мог бы его научить;
а потому, как тот ни противен
был ему, однако Павел отправился к нему.
— Вам замужество, я полагаю, — начал Павел (у него в голове все-таки
было свое), — не
может помешать сыграть на театре; вы сыграете,
а потом выйдете замуж.
А между тем башмаки какие купить она
могла только на деньги Павла: своих у нее не
было ни копейки.
— Вы согласитесь, что полковой командир
может и сэкономить,
может и не сэкономить — это в его воле;
а между тем, извольте видеть, что выходит: он
будет сдавать полк, он не знает еще, сколько с него будущий командир потребует, — что же, ему свои, что ли, деньги в этом случае прикладывать; да иногда их и нет у него…
Я знала, что я лучше, красивее всех его возлюбленных, — и что же, за что это предпочтение; наконец, если хочет этого, то оставь уж меня совершенно, но он напротив, так что я не вытерпела наконец и сказала ему раз навсегда, что я
буду женой его только по одному виду и для света,
а он на это только смеялся, и действительно, как видно, смотрел на эти слова мои как на шутку; сколько в это время я перенесла унижения и страданий — и сказать не
могу, и около же этого времени я в первый раз увидала Постена.
—
Может быть, он и ту способность имеет;
а что касается до ума его, то вот именно мне всегда казалось, что у него один из тех умов, которые, в какую область хотите поведите, они всюду пойдут за вами и везде все
будут понимать настоящим образом… качество тоже, полагаю, немаловажное для писателя.
—
А третий сорт: трудом, потом и кровью христианской выходим мы, мужики, в люди. Я теперича вон в сапогах каких сижу, — продолжал Макар Григорьев, поднимая и показывая свою в щеголеватый сапог обутую ногу, — в грязи вот их не мачивал, потому все на извозчиках езжу;
а было так, что приду домой, подошвы-то от сапог отвалятся, да и ноги все в крови от ходьбы: бегал это все я по Москве и работы искал;
а в работниках жить не
мог, потому — я горд, не
могу, чтобы чья-нибудь власть надо мной
была.
Потом осень, разделка им начнется: они все свои прогулы и нераденье уж и забыли, и давай только ему денег больше и помни его услуги; и тут я, —
может быть, вы не поверите, —
а я вот, матерь божья, кажинный год после того болен бываю; и не то, чтобы мне денег жаль, — прах их дери, я не жаден на деньги, —
а то, что никакой справедливости ни в ком из псов их не встретишь!
— Это не то, что летал,
а представляется, что князь этот такой
был молодец, что все
мог сделать.
— Что же все! — возразил Макар Григорьев. — Никогда он не
мог делать того, чтобы летать на птице верхом. Вот в нашей деревенской стороне, сударь, поговорка
есть: что сказка — враль,
а песня —
быль, и точно: в песне вот
поют, что «во саду ли, в огороде девушка гуляла», — это
быль: в огородах девушки гуляют;
а сказка про какую-нибудь Бабу-ягу или Царь-девицу — враки.
Благодаря выпитому пуншу он едва держался на ногах и сам даже выносить ничего не
мог из вещей,
а позвал для этого дворника и едва сминающимся языком говорил ему: «Ну, ну, выноси; тебе заплатят; не даром!» Макар Григорьев только посматривал на него и покачивал головой, и когда Ванька подошел
было проститься к нему и хотел с ним расцеловаться, Макар Григорьев подставил ему щеку,
а не губы.
Вследствие этого Иван
был в меланхолическом и печальном настроении. Когда он стоял у барина за стулом с тарелкой,
а горничная в это время находилась в буфете, он делал какое-то глупое, печальное лицо, поднимал глаза вверх и вздыхал; Груня, так звали горничную, видеть этого равнодушно не
могла.
Чтобы объяснить эти слова Клеопатры Петровны, я должен сказать, что она имела довольно странный взгляд на писателей; ей как-то казалось, что они непременно должны
были быть или люди знатные, в больших чинах, близко стоящие к государю, или, по крайней мере, очень ученые,
а тут Вихров, очень милый и дорогой для нее человек, но все-таки весьма обыкновенный, хочет сделаться писателем и пишет; это ей решительно казалось заблуждением с его стороны, которое только
может сделать его смешным,
а она не хотела видеть его нигде и ни в чем смешным,
а потому, по поводу этому, предполагала даже поговорить с ним серьезно.
Нынче вот я отстал, мне ничего водки не
пить,
а прежде дня без того не
мог прожить, — вышла у меня вся эта пекуния [Пекуния — от латинского слова pecuniae — деньги (бурсацкий жаргон).], что матушка-дьяконица со мной отпустила, беда: хоть топись, не на что
выпить!..
— Очень уж велика!..
Могла бы
быть и меньше! — подхватил Вихров. — Ну,
а еще какой-нибудь другой истории любви, Гаврило Емельяныч, не знаешь ли? — прибавил он.
— Бога ради, сейчас; иначе я не ручаюсь, что она,
может быть, умрет; умоляю вас о том на коленях!.. — И m-lle Прыхина сделала движение, что как будто бы в самом деле готова
была стать на колени. — Хоть на минуточку,
а потом опять сюда же приедете.
— На ваше откровенное предложение, — заговорил он слегка дрожащим голосом, — постараюсь ответить тоже совершенно откровенно: я ни на ком и никогда не женюсь; причина этому та: хоть вы и не даете никакого значения моим литературным занятиям, но все-таки они составляют единственную мою мечту и цель жизни,
а при такого рода занятиях надо
быть на все готовым: ездить в разные местности, жить в разнообразных обществах, уехать,
может быть, за границу, эмигрировать,
быть, наконец, сослану в Сибирь,
а по всем этим местам возиться с женой не совсем удобно.
Санишки у него
были без отводов,
а держаться он не
мог, потому что правил лошадью.
— Строжайшее. Сие почтенное лицо, также и семейство его уже посажены в острог, так как от господина губернатора стало требовать того дворянство,
а также небезопасно
было оставлять их в доме и от простого народу, ибо чернь
была крайне раздражена и
могла бы их живых растерзать на части.