Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).
Да ведь это
вам кажется только,
что близко; а
вы вообразите себе,
что далеко. Как бы я был счастлив, сударыня, если б мог прижать
вас в свои объятия.
Осип.
Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь
вам,
да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь
вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться,
что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Почтмейстер.
Да что я? Как
вы, Антон Антонович?
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну,
да уж попробовать не куды пошло!
Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если
вы точно имеете нужду в деньгах или в
чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Аммос Федорович.
Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь, шел было к
вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать
вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого
вы знаете. Ведь
вы слышали,
что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у того и у другого.
Городничий.
Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо,
что у
вас больные такой крепкий табак курят,
что всегда расчихаешься, когда войдешь.
Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Хлестаков. А,
да я уж
вас видел.
Вы, кажется, тогда упали?
Что, как ваш нос?
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли,
что тот самый чиновник, которому
вы жаловались, теперь женится на моей дочери?
Что? а?
что теперь скажете? Теперь я
вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна,
да потом пожертвуешь двадцать аршин,
да и давай тебе еще награду за это?
Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим».
Да дворянин… ах ты, рожа!
Хлестаков.
Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я
вам хоть это: «О ты,
что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я
вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
А
вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите,
что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою,
да похож на такого человека,
что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Городничий.
Да говорите, ради бога,
что такое? У меня сердце не на месте. Садитесь, господа! Возьмите стулья! Петр Иванович, вот
вам стул.
Городничий.
Да я так только заметил
вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того,
что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать.
Да и странно говорить: нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Хлестаков.
Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем
вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня
вы не смеете высечь, до этого
вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь,
что у меня нет ни копейки.
Анна Андреевна.
Да вам-то
чего бояться? ведь
вы не служите.
Хлестаков.
Да, если
вы не согласитесь отдать руки Марьи Антоновны, то я черт знает
что готов…
Городничий (запальчиво).Как ни се ни то? Как
вы смеете назвать его ни тем ни сем,
да еще и черт знает
чем? Я
вас под арест…
Артемий Филиппович.
Да, Аммос Федорович, кроме
вас, некому. У
вас что ни слово, то Цицерон с языка слетел.
Городничий. Не погуби! Теперь: не погуби! а прежде
что? Я бы
вас… (Махнув рукой.)Ну,
да бог простит! полно! Я не памятозлобен; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление было… понимаешь? не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или головою сахару… Ну, ступай с богом!
Хлестаков.
Да что вы за женщины?
Городничий.
Да перестаньте, пожалуйста!
Вы этакими пустыми речами только мне мешаете. Ну
что, друг?..
Хлестаков. А,
да! Земляника. И
что ж, скажите, пожалуйста, есть у
вас детки?
Хлестаков. Нет, не хочу! Я знаю,
что значит на другую квартиру: то есть — в тюрьму.
Да какое
вы имеете право?
Да как
вы смеете?..
Да вот я… Я служу в Петербурге. (Бодрится.)Я, я, я…
Анна Андреевна. Ну
да, Добчинский, теперь я вижу, — из
чего же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей!
вы тихо идете. Ну
что, где они? А?
Да говорите же оттуда — все равно.
Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!
Хлестаков (храбрясь).
Да вот
вы хоть тут со всей своей командой — не пойду! Я прямо к министру! (Стучит кулаком по столу.)
Что вы?
что вы?
А я с ножом: «
Да полно
вам!»
Уж как Господь помиловал,
Что я не закричал?
Пришел дьячок уволенный,
Тощой, как спичка серная,
И лясы распустил,
Что счастие не в пажитях,
Не в соболях, не в золоте,
Не в дорогих камнях.
«А в
чем же?»
— В благодушестве!
Пределы есть владениям
Господ, вельмож, царей земных,
А мудрого владение —
Весь вертоград Христов!
Коль обогреет солнышко
Да пропущу косушечку,
Так вот и счастлив я! —
«А где возьмешь косушечку?»
—
Да вы же дать сулилися…
Чуть дело не разладилось.
Да Климка Лавин выручил:
«А
вы бурмистром сделайте
Меня! Я удовольствую
И старика, и
вас.
Бог приберет Последыша
Скоренько, а у вотчины
Останутся луга.
Так будем мы начальствовать,
Такие мы строжайшие
Порядки заведем,
Что надорвет животики
Вся вотчина… Увидите...
В воротах с ними встретился
Лакей, какой-то буркою
Прикрытый: «
Вам кого?
Помещик за границею,
А управитель при смерти!..» —
И спину показал.
Крестьяне наши прыснули:
По всей спине дворового
Был нарисован лев.
«Ну, штука!» Долго спорили,
Что за наряд диковинный,
Пока Пахом догадливый
Загадки не решил:
«Холуй хитер: стащит ковер,
В ковре дыру проделает,
В дыру просунет голову
Да и гуляет так...
Нет великой оборонушки!
Кабы знали
вы да ведали,
На кого
вы дочь покинули,
Что без
вас я выношу?
Ночь — слезами обливаюся,
День — как травка пристилаюся…
Я потупленную голову,
Сердце гневное ношу!..
Пришли сыны Последыша:
«Эх! Клим-чудак! до смеху ли?
Старик прислал нас; сердится,
Что долго нет виновного…
Да кто у
вас сплошал...
— А тоже грамотеями
Считаетесь! — с досадою
Дворовый прошипел. —
На
что вам книги умные?
Вам вывески питейные
Да слово «воспрещается»,
Что на столбах встречается,
Достаточно читать!
Оно и правда: можно бы!
Морочить полоумного
Нехитрая статья.
Да быть шутом гороховым,
Признаться, не хотелося.
И так я на веку,
У притолоки стоючи,
Помялся перед барином
Досыта! «Коли мир
(Сказал я, миру кланяясь)
Дозволит покуражиться
Уволенному барину
В останные часы,
Молчу и я — покорствую,
А только
что от должности
Увольте
вы меня...
«А
вы что ж не танцуете? —
Сказал Последыш барыням
И молодым сынам. —
Танцуйте!» Делать нечего!
Прошлись они под музыку.
Старик их осмеял!
Качаясь, как на палубе
В погоду непокойную,
Представил он, как тешились
В его-то времена!
«Спой, Люба!» Не хотелося
Петь белокурой барыне,
Да старый так пристал!
Смекнули наши странники,
Что даром водку тратили,
Да кстати и ведерочку
Конец. «Ну, будет с
вас!
Эй, счастие мужицкое!
Дырявое с заплатами,
Горбатое с мозолями,
Проваливай домой...
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет. Я боюсь для
вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то,
что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки,
да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете быть возможно.
— Ваше я,
что ли, пила? — огрызалась беспутная Клемантинка, — кабы не моя несчастная слабость,
да не покинули меня паны мои милые, узнали бы
вы у меня ужо, какова я есть!
— Конституция, доложу я
вам, почтеннейшая моя Марфа Терентьевна, — говорил он купчихе Распоповой, — вовсе не такое уж пугало, как люди несмысленные о сем полагают. Смысл каждой конституции таков: всякий в дому своем благополучно
да почивает!
Что же тут, спрашиваю я
вас, сударыня моя, страшного или презорного? [Презорный — презирающий правила или законы.]
— Кончено то,
что вы возьмете меня, какой бы я ни был, не откажетесь от меня?
Да?
— Ах, какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. —
Да дайте мне ее, девочку, дайте! Он еще не приехал.
Вы оттого говорите,
что не простит,
что вы не знаете его. Никто не знал. Одна я, и то мне тяжело стало. Его глаза, надо знать, у Сережи точно такие же, и я их видеть не могу от этого. Дали ли Сереже обедать? Ведь я знаю, все забудут. Он бы не забыл. Надо Сережу перевести в угольную и Mariette попросить с ним лечь.
― Ну, как же! Ну, князь Чеченский, известный. Ну, всё равно. Вот он всегда на бильярде играет. Он еще года три тому назад не был в шлюпиках и храбрился. И сам других шлюпиками называл. Только приезжает он раз, а швейцар наш… ты знаешь, Василий? Ну, этот толстый. Он бонмотист большой. Вот и спрашивает князь Чеченский у него: «ну
что, Василий, кто
да кто приехал? А шлюпики есть?» А он ему говорит: «
вы третий».
Да, брат, так-то!
—
Да, но
вам, может быть, легче вступить в сношения, которые всё-таки необходимы, с человеком приготовленным. Впрочем, как хотите. Я очень рад был услышать о вашем решении. И так уж столько нападков на добровольцев,
что такой человек, как
вы, поднимает их в общественном мнении.
—
Вы ничего не сказали; положим, я ничего и не требую, — говорил он, — но
вы знаете,
что не дружба мне нужна, мне возможно одно счастье в жизни, это слово, которого
вы так не любите…
да, любовь…
— Подайте чаю
да скажите Сереже,
что Алексей Александрович приехал. Ну,
что, как твое здоровье? Михаил Васильевич,
вы у меня не были; посмотрите, как на балконе у меня хорошо, — говорила она, обращаясь то к тому, то к другому.
—
Да что ж! По нашему до Петрова дня подождать. А
вы раньше всегда косите.
Что ж, Бог даст, травы добрые. Скотине простор будет.
―
Да, я потерял даже любовь к сыну, потому
что с ним связано мое отвращение к
вам. Но я всё-таки возьму его. Прощайте!
—
Да вот, как
вы сказали, огонь блюсти. А то не дворянское дело. И дворянское дело наше делается не здесь, на выборах, а там, в своем углу. Есть тоже свой сословный инстинкт,
что должно или не должно. Вот мужики тоже, посмотрю на них другой раз: как хороший мужик, так хватает земли нанять сколько может. Какая ни будь плохая земля, всё пашет. Тоже без расчета. Прямо в убыток.
—
Да ничего; кажется,
что я не получу всего, а в середу надо ехать. А
вы когда? — сказал Яшвин, жмурясь поглядывая на Вронского и, очевидно, догадываясь о происшедшей ссоре.
—
Да в
чем же стыдно? — сказала она. — Ведь
вы не могли сказать человеку, который равнодушен к
вам,
что вы его любите?
—
Да, он легкомыслен очень, — сказала княгиня, обращаясь к Сергею Ивановичу. — Я хотела именно просить
вас поговорить ему,
что ей (она указала на Кити) невозможно оставаться здесь, а непременно надо приехать в Москву. Он говорит выписать доктора…
—
Да, это: мы шапками закидаем, мы нашли то,
чего ищет Европа! Всё это я знаю, но, извините меня,
вы знаете ли всё,
что сделано в Европе по вопросу об устройстве рабочих?