Неточные совпадения
А с нищетой
да с пропойством
что вы устроите?
— Нет, уж
вы там вдвоем благодушествуйте. Места нет,
да я и плохой чаепийца, даром
что нас водохлебами зовут.
— Я
вам за Василия Иваныча отвечу, — подхватил Кузьмичев. — Он в наше товарищество пайщиков поступает. Собственный пароходик у него будет, «Батрак», вдвое почище
да и побольше вот этой посудины. Видите, ваш ученик времени не терял, даром
что он из крестьянских детей.
—
Да вы, Петр Иванович, не думайте, пожалуйста,
что я у
вас выпытываю. Ни Боже мой!.. В деловые секреты внедряться не хочу… Но
вам уже известно,
что я у Арсения Кирилыча служил, много ему обязан, безусловно его почитаю. Следственно, к его интересам не могу быть равнодушен.
— Эх, милый мой! И зачем
вы у меня тогда не попросили прямо в Москве?.. Я бы тогда и сорок дал… — Хотел сам извернуться. —
Да вы мне напомните, в
чем дело.
— Скусно! — выговорила она по-волжски и дурачливо покривила носом. — Господи! Он сконфузился…
Что, мол, из Большовой стало. Была великосветская ingenue… а тут вдруг мужик мужиком. Эх, голубчик! С тех пор много воды утекло. Моя специальность — бабы
да девки. Вот сегодня в «Ночном» увидите меня, так ахнете. Это я у
вас на Волге навострилась, от Астрахани до Рыбинска включительно. Ну, садитесь, гость будете!..
—
Да, как я!
Вы тогда, я думаю, сели на пароход
да дорогой меня честили: «хотел, мол, под уголовщину подвести, жулик, волк в овечьей шкуре…»
Что ж!.. Оно на то смахивало. Человеку
вы уж не верили, тому прежнему Усатину, которому все Поволжье верило. И вот, видите, я на скамью подсудимых не попал. Если кто и поплатился, то я же.
— Ничего!.. — прервал он Кузьмичева. — Знайте, Андрей Фомич,
что Василий Теркин, сдается мне, никогда не променяет вот этого места (и он приложился пальцем к левой стороне груди) на медный пятак.
Да и добро надо помнить!
Вы меня понимали и тогда, когда я еще только выслуживался, не смешивали меня с делеческим людом… Андрей Фомич! Ведь в жизни есть не то
что фатум, а совпадение случайностей… Вот встреча с
вами здесь, на обрыве Откоса… А хотите знать: она-то мне и нужна была!
—
Да… Оно и кстати, Калерия Порфирьевна,
вы с Симой побудете…
Вам ведь обо многом есть перетолковать… Мне
что же тут между
вами торчать?
— Голубчик! Она
вас до сумасшествия любит.
Что ж это больше, скажите
вы сами?.. Мне так прискорбно. Внесла сюда раздор… Я рада-радехонька буду уехать хоть завтра…
да мне
вас обоих до смерти жалко. Помирить
вас я должна… Непременно!
— Малый весьма дошлый и усердный. По правде
вам сказать, он один и действует. Монашествующая наша братия
да и белое духовенство не пускаются в такие состязания. Одни — по неимению подготовки, а другие — не о том радеют… Чуть
что — к светскому начальству с представлениями: «и это запрети, и туда не пущай». И нашему-то брату стало куда труднее против прежнего. В старину земская полиция все была… и вязала, и решала. А теперь и послабления допускаются, и то и дело вмешательство…
— Не могу пожаловаться…
Да знаете, он больше, как бы это выразиться… созерцатель,
чем причастный к крамоле. К тому же и в
чем душа жива… Ежели
вы его навестите, увидите — краше в гроб кладут.
—
Да позвольте, господа, — заговорил Теркин, — может, и в самом деле здешнему бедному люду придется еще хуже, когда Кладенец будет городом?.. Ведь я, хоть и давно на родине не бывал, однако помню кое —
что. Кто не торговец, тоже пробавляется кустарным промыслом. Есть у
вас и сундучники, посуду делают, пряники, шкатулочники прежде водились.
— Испугались — это точно.
Да как же
вы хотите, чтобы было иначе?.. Страх, умственный мрак, вековая тягота — вот его школа!.. Потому-то все мы, у кого есть свет, и не должны знать никакого страха и продолжать свое дело…
что бы нам ни посылала судьба.
— Однако есть с
вами из одной чашки не будет.
Да и не о расколе я говорю. О том,
что мужицкой веры не добудешь, если б и хотел. Не знаю, как
вы…
—
Да чего же
вы стесняетесь?.. Ведь Саня не малый младенец, — выговорила Марфа. — Пора жизнь знать… Нынче институтки-то все читают… Ну, кубышка, скажи: у
вас небось «Огненную женщину» читали?
— Ничего!.. Ничего!.. Няня Федосеевна
вам отлично постелет. Николай Никанорыч, скажите, пожалуйста, тете Марфе Захаровне,
что Василий Иваныч останется ночевать… Ведь
да?
— Я все помалчивал… Пускай, мол, выскажется до самого дна.
Да почему и не предположить,
что такая величина, как я, польстится на то, чтобы вступить в союз с господином таксатором… Ни больше ни меньше, как всех мы должны провести и вывести Низовьева, Черносошного,
вас, Василий Иваныч, и — в лице вашем — всю компанию.
—
Да я
вам говорю,
что да.
—
Что же
вам со мной дичиться, Александра Ивановна? Я ведь ваш друг?..
Да?..
— Та-та-та! — перебил Теркин и махнул рукой. Без жалких слов, Павла Захаровна, без жалких слов… Я
вам нужен. И кроме меня в эту минуту никто у Ивана Захарыча лесной его дачи за хорошую цену не купит. Только наша компания может это себе позволить. И усадьбу с парком компания не купит без моего особого ходатайства. Следственно, извольте выбирать: или сделайте порядочное дело и не обижайте ни в
чем не повинной девушки, не развращайте ее,
да еще так предательски…
— Да-а, — протянула она глухо и поникла головой. Руки тотчас же опустились, и опять она уперла их ладонями в траву. — Я знала, Вася… могла предвидеть…
Вы, мужчины, не то,
что мы. Но я ничего не требую! Пойми! Ничего!.. Только не гони. Ведь ты один… свободен… Если ты никого еще не полюбил, позволь мне дышать около тебя! Ведь не противна же я тебе?.. Не урод… Ты молодой…
—
Да сюда какая-то госпожа к
вам приезжала. Я разминулся с ней у ворот… В коляске… Шляпка такая с цветами, и вообще с большим эффектом. — Ну, и
что ж?
—
Да что вы такая торжественная? Точно он
вас чем осчастливил. Потеха!
— Слышал сейчас, — ответил Теркин немного резче и заходил по комнате в другом ее углу. — То,
что я сказал Александре Ивановне, то повторяю и
вам, Иван Захарыч: должно быть, не зря арестовали Зверева и в острог посадили. Особенно сокрушаться этим не могу-с, воля ваша. Разумеется, от тюрьмы
да от сумы никому нельзя открещиваться… Однако…
— Ведь вот, господа, — он оторвал ветку от молодой сосенки, стоявшей около него, — для
вас и для меня лес — известно
что такое. Я вот сбираюсь даже удивить матушку-Россию своими делами по сохранению лесов; а ничего-то я не знаю.
Да и профессора иного, который книжки специальные писал, приведи сюда — он наговорит много, но все это будет одна книжка; а у Антона Пантелеича каждое слово в глубь прозябания идет.
— Голубчик! Михаил Терентьич! — остановил его Теркин. —
Вам ведь не весьма полезно так волноваться.
Да и не о
чем.
—
Да что вы, голубчик, на моего мудреца так накинулись? — заговорил веселее Теркин. —
Вы его совсем не знаете. Быть может, из нас троих Антон Пантелеич никому не уступит в жалости к мужику и в желании ему всякого благополучия.
— И выходит, — подхватил капитан, закуривая толстую папиросу в мундштуке, — Антон-то Пантелеич не токмо
что из мшары
вас высвободил,
да еще мудрым словом утишил?
Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).
Да ведь это
вам кажется только,
что близко; а
вы вообразите себе,
что далеко. Как бы я был счастлив, сударыня, если б мог прижать
вас в свои объятия.
Осип.
Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь
вам,
да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь
вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться,
что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Почтмейстер.
Да что я? Как
вы, Антон Антонович?
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну,
да уж попробовать не куды пошло!
Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если
вы точно имеете нужду в деньгах или в
чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Аммос Федорович.
Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь, шел было к
вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать
вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого
вы знаете. Ведь
вы слышали,
что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у того и у другого.