Неточные совпадения
— Если бы у господина Марфина хоть на копейку было в голове мозгу, так он должен был бы понимать, какого сорта птица Крапчик: во-первых-с (это уж советник начал перечислять по пальцам) — еще бывши гатчинским офицером, он наушничал Павлу на товарищей и за то, когда Екатерина умерла,
получил в награду двести душ.
Следуя сему правилу и углубляясь ежедневно в самые затаенные изгибы моего сердца, я усматриваю ясно, что, по воле провидения,
получил вместе
с греховной природой человека — страсть Аббадоны — гордость!
Получив обязательство и положив его в карман, Крапчик ожидал и желал, чтобы гость убирался; но Ченцов и не думал этого делать; напротив, оставив хозяина в кабинете, он перешел в маленькую гостиную к Катрин и сел
с нею рядом на диване.
— Я, ваше сиятельство,
получил сегодня поутру от вас бумагу
с жалобой на меня раскольника Ермолаева.
На другой день Крапчик, как только заблаговестили к вечерне, ехал уже в карете шестериком
с форейтором и
с саженным почти гайдуком на запятках в загородный Крестовоздвиженский монастырь, где имел свое пребывание местный архиерей Евгений, аки бы слушать ефимоны; но, увидав, что самого архиерея не было в церкви, он, не достояв службы, послал своего гайдука в покой ко владыке спросить у того, может ли он его принять, и
получил ответ, что владыко очень рад его видеть.
— А я вот в приятной беседе
с вами и забыл о главной своей просьбе: я-с на днях
получил от сенатора бумагу
с жалобой на меня вот этого самого хлыста Ермолаева, о котором я докладывал вашему преосвященству, и в жалобе этой упомянуты и вы.
— Он это сказал, вероятно, думая, что вы и
с него не захотите
получить этих денег.
Не прошло и двух недель, как Егор Егорыч
получил новое письмо от Сусанны, в котором она опять уведомляла его, что у них все идет по-прежнему, но что
с ней происходит что-то не прежнее.
Егор Егорыч чрезвычайно желал поскорее узнать, какое впечатление произведут на Сусанну посланные к ней книги, но она что-то медлила ответом. Зато Петр Григорьич
получил от дочери письмо, которое его обрадовало очень и вместе
с тем испугало. Впрочем, скрыв последнее чувство, он вошел к Егору Егорычу в нумер
с гордым видом и, усевшись, проговорил...
Сделал он это затем, чтобы, расплачиваясь
с рабочими, не ошибиться как-нибудь, и когда те
получали от него плату, то каждый должен был шепнуть Адонираму свое наименование, сообразно которому он и выдавал, что следовало.
Воспользовавшись тем, что по вечерам Адонирам ходил осматривать в храме работы, первый из них, Мафусаил, остановил его у южных ворот и стал требовать от него, чтобы он открыл ему слово мастеров; но Адонирам отказал ему в том и
получил за то от Мафусаила удар молотком; потом то же повторилось
с Адонирамом у северных ворот, где Фанор ударил его киркой.
В тот час, когда,
с ударом к заутрене светлого христова воскресения в почтамтской церкви, отец иерей возгласил: «Христос воскресе!», я
получил радостное известие от ее превосходительства Натальи Васильевны Углаковой, что Вы сочетались браком
с Сусанной Николаевной, и я уверен, что Ваше венчание освещали не одне восковые наши свечи, а и райский луч!»
Оно иначе и быть не могло, потому что во дни невзгоды, когда Аггей Никитич оставил военную службу, Миропа Дмитриевна столько явила ему доказательств своей приязни, что он считал ее за самую близкую себе родню: во-первых, она настоятельно от него потребовала, чтобы он занял у нее в доме ту половину, где жила адмиральша, потом, чтобы чай, кофе, обед и ужин Аггей Никитич также бы
получал от нее,
с непременным условием впредь до получения им должной пенсии не платить Миропе Дмитриевне ни копейки.
Между тем Маланья, побуждаемая главным образом корыстью, ждала
с великим нетерпением
получить от синьковского барина новое приглашение; когда же такового не последовало, она принялась разведывать, нет ли у нее соперницы, и весьма скоро дознала, что барин этот стал возжаться
с своей крепостной крестьянкой из деревни Федюхиной.
Получив это донесение, Тулузов, несмотря на привычку не выражать своих чувств и мыслей, не выдержал и вошел в комнату Екатерины Петровны
с сияющим от радости лицом.
— Так и сделайте! — разрешила ему Катрин. — Пусть он жалуется губернатору… тот не откажется от своих слов… Но, Василий Иваныч, я прежде всего хочу вам прибавить жалованья… Что же вы
с нас до сих пор
получали?.. Какую-нибудь тысячу?.. Я желаю платить вам то, что платил вам мой отец!.. Сколько он вам платил? Говорите!
— Благодаря бога, имею склонность к добрым делам! — произнес
с чувством Тулузов и,
получив квитанцию в представленных им Артасьеву тридцати тысячах, раскланялся
с ним и уехал.
Собственно на любви к детям и была основана дружба двух этих старых холостяков; весь остальной день они сообща обдумывали, как оформить затеянное Тулузовым дело, потом сочиняли и переписывали долженствующее быть посланным донесение в Петербург, в котором главным образом ходатайствовалось, чтобы господин Тулузов был награжден владимирским крестом,
с пояснением, что если он не
получит столь желаемой им награды, то это может отвратить как его, так и других лиц от дальнейших пожертвований; но когда правительство явит от себя столь щедрую милость, то приношения на этот предмет потекут к нему со всех концов России.
Тулузов,
получив от знакомого гимназического чиновничка
с этого донесения копию и видя, как оно веско было написано и сколь много клонилось в его пользу, счел преждевременным ехать в Петербург и отправился обратно в Синьково, которого достигнул на другой день вечером.
— Да, имею казенную подорожную и
получил вместе
с тем прогоны от казны, — отвечал Пилецкий.
— Понимаю!.. — произнес он глубокомысленным тоном. — И вы, может быть, — присовокупил он
с заметно уже большим уважением, — желаете, по преклонности ваших лет,
получить проходной экипаж вплоть до Петербурга, чтобы не тревожить себя перекладкою на станциях?
Потом все вошли в гостиную, где сидели вдвоем Егор Егорыч и Сусанна Николаевна, которые, увидав, кто к ним приехал, без сомнения, весьма удивились, и затем началась обычная сцена задушевных, хоть и бестолковых, деревенских свиданий: хозяева и гости что-то такое восклицали; все чуть-чуть не обнимались; у Сусанны Николаевны оба прибывшие гостя поцеловали
с чувством руку; появилась тут же вдруг и gnadige Frau, у которой тоже оба кавалера поцеловали руку; все о разных разностях отрывочно спрашивали друг друга и, не
получив еще ответа, рассказывали, что
с ними самими было.
— Мне угодно объясниться
с вами, — отвечал помещик, садясь без приглашения хозяина на стул, — супруга ваша поручала одному моему ямщику передать моему почтовому старосте, что вы недовольны той платой, которую мы, почтосодержатели, платили прежнему господину почтмейстеру, то есть по десяти рублей
с дуги, и желаете
получать по пятнадцати! Плата такая, говорю вам откровенно, будет для всех нас обременительна!..
— Случилось! — объяснила за нее gnadige Frau, совладевшая, сколько могла,
с собой. — Садись и слушай, не тараторь только, пожалуйста! Сусанна Николаевна
получила письмо от Мартына Степаныча Пилецкого, который пишет, что Валерьян Николаич Ченцов от несчастной любви застрелился.
— Где ж на шею?.. Будет
с него, что и в петлицу дали; все-таки, согласитесь,
получил чрез то дворянство, — продолжал Артасьев, — и он так за это благодарен, что жертвует еще пятьдесят тысяч на учреждение дворянского пансиона при гимназии
с тем лишь условием, чтобы дворянство выбрало его в почетные попечители.
— Имею-с… потому что пенсию буду
получать, — вздумал было возразить Аггей Никитич.
Наш честнейший и благороднейший Аггей Никитич нашел при делах земского суда еще два документа, весьма важные для нашего дела: первый — увольнительное свидетельство от общества, выданное господину Тулузову, но
с такой изломанной печатью и
с такой неразборчивой подписью, что Аггей Никитич сделал в тамошнюю думу запрос о том, было ли выдано господину Тулузову вышереченное свидетельство, откуда ныне
получил ответ, что такового увольнения никому из Тулузовых выдаваемо не было, из чего явствует, что свидетельство сие поддельное и у нас здесь, в нашей губернии, сфабрикованное.
Второе: архивариус земского суда откопал в старых делах показание одного бродяги-нищего, пойманного и в суде допрашивавшегося, из какового показания видно, что сей нищий назвал себя бежавшим из Сибири вместе
с другим ссыльным, который ныне служит у господина губернского предводителя Крапчика управляющим и имя коего не Тулузов, а семинарист Воздвиженский, сосланный на поселение за кражу церковных золотых вещей, и что вот-де он вывернулся и пребывает на свободе, а что его, старика, в тюрьме держат; показанию этому, как говорит архивариус, господа члены суда не дали, однако, хода, частию из опасения господина Крапчика, который бы, вероятно, заступился за своего управителя, а частию потому, что
получили с самого господина Тулузова порядочный, должно быть, магарыч, ибо неоднократно при его приезде в город у него пировали и пьянствовали.
— Тут, надеюсь, нас никто не услышит, — начала та, — вчерашний день муж мой
получил из нашей гадкой провинции извещение, что на него там сделан какой-то совершенно глупый донос, что будто бы он беглый
с каторги и что поэтому уже начато дело… Это бы все еще ничего, — но говорят, что донос этот идет от какого-то живущего у вас доктора.
— Удивительное, я тебе говорю, стечение обстоятельств!.. Объявить мне теперь, что я не Тулузов, было бы совершенным сумасшествием, потому что, рассуди сам, под этим именем я сделался дворянином,
получил генеральский чин… Значит, все это должны будут
с меня снять.
— Я
получил от вас бумагу, — начал Тулузов
с обычным ему последнее время важным видом, — в которой вы требуете от меня объяснений по поводу доноса, сделанного на меня одним негодяем.
Разговор у них происходил
с глазу на глаз, тем больше, что, когда я
получил обо всем этом письмо от Аггея Никитича и поехал к нему, то из Москвы прислана была новая бумага в суд
с требованием передать все дело Тулузова в тамошнюю Управу благочиния для дальнейшего производства по оному, так как господин Тулузов проживает в Москве постоянно, где поэтому должны производиться все дела, касающиеся его…
В кофейной Печкина вечером собралось обычное общество: Максинька, гордо восседавший несколько вдали от прочих на диване, идущем по трем стенам; отставной доктор Сливцов, выгнанный из службы за то, что обыграл на бильярде два кавалерийских полка, и продолжавший затем свою профессию в Москве: в настоящем случае он играл
с надсмотрщиком гражданской палаты, чиновником еще не старым, который,
получив сию духовную должность, не преминул каждодневно ходить в кофейную, чтобы придать себе, как он полагал, более светское воспитание; затем на том же диване сидел франтоватый господин, весьма мизерной наружности, но из аристократов, так как носил звание камер-юнкера, и по поводу этого камер-юнкерства рассказывалось, что когда он был облечен в это придворное звание и явился на выход при приезде императора Николая Павловича в Москву, то государь, взглянув на него, сказал
с оттенком неудовольствия генерал-губернатору: «Как тебе не совестно завертывать таких червяков, как в какие-нибудь коконы, в камер-юнкерский мундир!» Вместе
с этим господином приехал в кофейную также и знакомый нам молодой гегелианец, который наконец стал уж укрываться и спасаться от m-lle Блохи по трактирам.
В среду, в которую Егор Егорыч должен был приехать в Английский клуб обедать, он поутру
получил радостное письмо от Сусанны Николаевны, которая писала, что на другой день после отъезда Егора Егорыча в Петербург к нему приезжал старик Углаков и рассказывал, что когда генерал-губернатор узнал о столь строгом решении участи Лябьева, то пришел в удивление и негодование и, вызвав к себе гражданского губернатора, намылил ему голову за то, что тот пропустил такой варварский приговор, и вместе
с тем обещал ходатайствовать перед государем об уменьшении наказания несчастному Аркадию Михайлычу.
— Благодарю, благодарю! — забормотал Егор Егорыч. — Сегодняшний день, ей-богу, для меня какой-то особенно счастливый! — продолжал он
с навернувшимися на глазах слезами. — Поутру я
получил письмо от жены… — И Егор Егорыч рассказал, что ему передала в письме Сусанна Николаевна о генерал-губернаторе.
— Тот ведь-с человек умный и понимает, что я ему в те поры заплатил дороже супротив других!.. Но тоже раз сказал было мне, что прибавочку, хоть небольшую, желал бы
получить. Я говорю, что вы
получите и большую прибавочку, когда дело моего господина кончится. Он на том теперь и успокоился, ждет.
По приезде в Кузьмищево Егор Егорыч ничего не сказал об этом свидании
с архиереем ни у себя в семье, ни отцу Василию из опасения, что из всех этих обещаний владыки, пожалуй, ничего не выйдет; но Евгений, однако, исполнил, что сказал, и Егор Егорыч
получил от него письмо, которым преосвященный просил от его имени предложить отцу Василию место ключаря при кафедральном губернском соборе, а также и должность профессора церковной истории в семинарии.
— Я пришел к вам, отец Василий, дабы признаться, что я, по поводу вашей истории русского масонства, обещая для вас журавля в небе, не дал даже синицы в руки; но теперь, кажется, изловил ее отчасти, и случилось это следующим образом: ехав из Москвы сюда, я был у преосвященного Евгения и, рассказав ему о вашем положении, в коем вы очутились после варварского поступка
с вами цензуры, узнал от него, что преосвященный — товарищ ваш по академии, и, как результат всего этого, сегодня
получил от владыки письмо, которое не угодно ли будет вам прочесть.
Вообще Аггей Никитич держал себя в службе довольно непонятно для всех других чиновников: место его, по своей доходности
с разных статей —
с раскольников,
с лесопромышленников,
с рыбаков на черную снасть, — могло считаться золотым дном и, пожалуй бы, не уступало даже месту губернского почтмейстера, но вся эта благодать была не для Аггея Никитича; он со своей службы
получал только жалованье да несколько сот рублей за земских лошадей, которых ему не доставляли натурой, платя взамен того деньги.
— Как же это? — проговорила
с удивлением и потупляя несколько глаза откупщица. — Вы еще
с откупа
получаете!
— Откуп, конечно, готов бы был платить, — отвечала
с печальной усмешкой Миропа Дмитриевна, — но муж мой — я не знаю как его назвать — в некоторых, отношениях человек сумасшедший; он говорит: «Царь назначил мне жалованье, то я и должен только
получать».
— Если Аггей Никитич не желает
получать с откупа, то мы готовы вам платить.
На поверку, впрочем, оказалось, что Егор Егорыч не знал аптекаря, зато очень хорошо знала и была даже дружна
с Herr Вибелем gnadige Frau, которая, подтвердив, что это действительно был в самых молодых годах серьезнейший масон,
с большим удовольствием изъявила готовность написать к Herr Вибелю рекомендацию о Herr Звереве и при этом так одушевилась воспоминаниями, что весь разговор вела
с Егором Егорычем по-немецки, а потом тоже по-немецки написала и самое письмо, которое Егор Егорыч при коротенькой записочке от себя препроводил к Аггею Никитичу; сей же последний,
получив оное, исполнился весьма естественным желанием узнать, что о нем пишут, но сделать это, по незнанию немецкого языка, было для него невозможно, и он возложил некоторую надежду на помощь Миропы Дмитриевны, которая ему неоднократно хвастала, что она знает по-французски и по-немецки.
Но Миропа Дмитриевна, кажется, была не рада этому: как женщина практически-сообразительная, она очень хорошо поняла, что Аггей Никитич потерял теперь всякое влияние на судьбу Тулузова, стало быть, она будет не столь нужна Рамзаеву,
с которого Миропа Дмитриевна весьма аккуратно
получала каждый месяц свой гонорар. Эта мысль до такой степени рассердила и обеспокоила ее, что она
с гневом и насмешкой сказала своему вислоухому супругу...
— Это может быть! — согласился Егор Егорыч. — Вообще я очень неаккуратно
получаю письма. Сверстов, конечно, писал мне недавно; но меня удивляет Зверев, которого я просил особым письмом уведомить меня о деле Тулузова и адресовать в Гейдельберг poste restante [до востребования (франц.).], однако письма нет. Я нахожу, что это невежливо
с его стороны.
— Жалованье можно-с, но квартирные и столовые вы уж
получили, — объяснил приходо-расходчик.
Поручик в эти минуты совершенно забыл, в каких отношениях находился Аггей Никитич
с аптекарем; но сей последний,
получив такое приглашение, первоначально впал в некоторое размышление и в довольно сильную борьбу
с самим собою, но в конце концов гуманный масон восторжествовал в нем над оскорбленным мужем.
— Я не знаю, сколько там ваш Павел Степаныч
получает, — ответила ему только что не
с презрением Миропа Дмитриевна, — но тут кто же мне поручится, что господин камер-юнкер не умрет?
Аггей Никитич пред тем, как
получить ему такое грозное послание, продолжал снова все более и более входить в интерес масонства, которое
с прежним увлечением преподавал ему почти каждый вечер почтенный аптекарь. И вот в один из таковых вечеров Вибель читал своему неофиту рукописную тетрадку, предуведомив его, что это — извлечение из сборника, принадлежавшего некоему ученому последователю Новикова.
Аграфена Васильевна нашла, впрочем, Лябьевых опечаленными другим горем. Они
получили от Сусанны Николаевны письмо, коим она уведомляла, что ее бесценный Егор Егорыч скончался на корабле во время плавания около берегов Франции и что теперь она ума не приложит, как ей удастся довезти до России дорогие останки супруга, который в последние минуты своей жизни просил непременно похоронить его в Кузьмищеве, рядом
с могилами отца и матери.