Неточные совпадения
Полковник начал уж
с досадою постукивать
ногою.
Павел,
с загрязненными
ногами, весь в поту и
с недовольным лицом, пошел домой…
Она по-прежнему была в оборванном сарафанишке и
с босыми расцарапанными
ногами и по-прежнему хотела, кажется, по преимуществу поразить полковника.
Целые вечера проводили они: молодой Имплев — у изголовья старухи, а Аннушка (юная, цветущая,
с скромно и покорно опущенным взором) — у ее
ног.
Каждый вечер мои молодые люди ложились в постель — страшно перепачканные,
с полуонемелыми от усталости
ногами, но счастливые и мечтающие о том, что предстоит еще впереди.
Тот пошел. Еспер Иваныч сидел в креслах около своей кровати: вместо прежнего красивого и представительного мужчины, это был какой-то совершенно уже опустившийся старик,
с небритой бородой,
с протянутой
ногой и
с висевшей рукой. Лицо у него тоже было скошено немного набок.
— Всегда к вашим услугам, — отвечал ей Павел и поспешил уйти. В голове у него все еще шумело и трещало; в глазах мелькали зеленые пятна;
ноги едва двигались. Придя к себе на квартиру, которая была по-прежнему в доме Александры Григорьевны, он лег и так пролежал до самого утра,
с открытыми глазами, не спав и в то же время как бы ничего не понимая, ничего не соображая и даже ничего не чувствуя.
На зов этот в комнату проворно вошел малый — лет двадцати пяти, в одной рубахе,
с ремешком в волосах и в хлябающих сапожных опорках на
ногах.
У дверей Ванька встал наконец на
ноги и, что-то пробурчав себе под нос, почти головой отворил дверь и вышел. Через несколько минут после того он вошел,
с всклоченной головой и
с измятым лицом, к Павлу.
Вошли шумно два студента: один — толстый, приземистый,
с курчавою головой,
с грубыми руками,
с огромными
ногами и почти оборванным образом одетый; а другой — высоконький, худенький,
с необыкновенно острым, подвижным лицом, и тоже оборванец.
Становая своею полною фигурой напомнила ему г-жу Захаревскую, а солидными манерами — жену Крестовникова. Когда вышли из церкви, то господин в синем сюртуке подал ей манто и сам уселся на маленькую лошаденку, так что
ноги его почти доставали до земли. На этой лошаденке он отворил для господ ворота. Становая, звеня колокольцами, понеслась марш-марш вперед. Павел поехал рядом
с господином в синем сюртуке.
Когда Павел приехал к становой квартире (она была всего в верстах в двух от села) и вошел в небольшие сенцы, то увидел сидящего тут человека
с обезображенным и совершенно испитым лицом,
с кандалами на
ногах; одною рукой он держался за
ногу, которую вряд ли не до кости истерло кандалою.
— Слава богу-с, — отвечал тот, сейчас же вставая на
ноги.
— Ужасно как трудно нам, духовенству,
с ним разговаривать, — начал он, — во многих случаях доносить бы на него следовало!.. Теперь-то еще несколько поунялся, а прежде, бывало, сядет на маленькую лошаденку, а мужикам и бабам велит платки под
ноги этой лошаденке кидать; сначала и не понимали, что такое это он чудит; после уж только раскусили, что это он патриарха, что ли, из себя представляет.
Вакация Павла приближалась к концу. У бедного полковника в это время так разболелись
ноги, что он и из комнаты выходить не мог. Старик, привыкший целый день быть на воздухе, по необходимости ограничивался тем, что сидел у своего любимого окошечка и посматривал на поля. Павел, по большей части, старался быть
с отцом и развеселял его своими разговорами и ласковостью. Однажды полковник, прищурив свои старческие глаза и посмотрев вдаль, произнес...
— Так так-то-с, молодой сосед! — воскликнула она и ударила уже Павла рукою по
ноге, так что он поотстранился даже от нее несколько. — Когда же вы к нам опять приедете? Мальчик ваш сказал, что вы совсем уже от нас уезжаете.
Сам Салов,
с всклоченной головою, в шелковом разорванном халате и в туфлях на босу
ногу, валялся на мягком, но запачканном диване и читал.
Нельзя сказать, чтоб полученное Вихровым от отца состояние не подействовало на него несколько одуряющим образом: он сейчас же нанял очень хорошую квартиру, меблировал ее всю заново; сам оделся совершеннейшим франтом; Ивана он тоже обмундировал
с головы до
ног. Хвастанью последнего, по этому поводу, пределов не было. Горничную Клеопатры Петровны он, разумеется, сию же минуту выкинул из головы и стал подумывать, как бы ему жениться на купчихе и лавку
с ней завести.
Благодаря выпитому пуншу он едва держался на
ногах и сам даже выносить ничего не мог из вещей, а позвал для этого дворника и едва сминающимся языком говорил ему: «Ну, ну, выноси; тебе заплатят; не даром!» Макар Григорьев только посматривал на него и покачивал головой, и когда Ванька подошел было проститься к нему и хотел
с ним расцеловаться, Макар Григорьев подставил ему щеку, а не губы.
Когда Вихров возвращался домой, то Иван не сел, по обыкновению,
с кучером на козлах, а поместился на запятках и еле-еле держался за рессоры:
с какой-то радости он счел нужным мертвецки нализаться в городе. Придя раздевать барина, он был бледен, как полотно, и даже пошатывался немного, но Вихров, чтобы не сердиться, счел лучше уж не замечать этого. Иван, однако, не ограничивался этим и, став перед барином, растопырив
ноги, произнес диким голосом...
Тогда Александр Иванович посмотрел как-то мрачно на Доброва и проговорил ему: «Пей ты!» Тот послушался и выпил. Александр Иванович, склонив голову, стал разговаривать
с стоявшим перед ним на
ногах хозяином.
— Непременно-с, непременно, — отвечал старик Захаревский,
с трудом всходя своими старческими
ногами на ступеньки.
— Здравствуйте, Вихров! — говорил он, привставая и осматривая Вихрова
с головы до
ног: щеголеватая и несколько артистическая наружность моего героя, кажется, понравилась Плавину. — Что вы, деревенский житель, проприетер [Проприетер — собственник, владелец (франц.).], богач? — говорил он, пододвигая стул Вихрову, сам садясь и прося и его то же сделать.
«Пишу к вам почти дневник свой. Жандарм меня прямо подвез к губернаторскому дому и сдал сидевшему в приемной адъютанту под расписку; тот сейчас же донес обо мне губернатору, и меня ввели к нему в кабинет. Здесь я увидел стоящего на
ногах довольно высокого генерала в очках и
с подстриженными усами. Я всегда терпеть не мог подстриженных усов, и почему-то мне кажется, что это делают только люди весьма злые и необразованные.
— Но нас ведь сначала, — продолжала Юлия, — пока вы не написали к Живину, страшно напугала ваша судьба: вы человека вашего в деревню прислали, тот и рассказывал всем почти, что вы что-то такое в Петербурге про государя, что ли, говорили, — что вас схватили вместе
с ним, посадили в острог, — потом, что вас
с кандалами на
ногах повезли в Сибирь и привезли потом к губернатору, и что тот вас на поруки уже к себе взял.
Костюм Офелии Пиколова переменила, по крайней мере, раз пять и все совещалась об этом
с Вихровым; наконец, он ее одел для последнего акта в белое платье, но совершенно без юбок, так что платье облегало около ее
ног, вуаль был едва приколот, а цветы — белые камелии — спускались тоже не совсем в порядке на одну сторону.
Это был огромный мужик,
с страшно загорелым лицом и шеей, так что шивороток у него был почти в воспалительном состоянии; на
ногах у него были кожаные башмаки, привязанные крепко увитыми на голенях ремнями; кафтан серый и в заплатах, и от всего его пахнуло сильно сыростью, точно от гриба какого-нибудь.
Парфен в это время сидел на улице, на бревнах, под присмотром сотского. Когда он увидал подходящих
с гробом людей, то, заметно побледнев, сейчас же встал на
ноги, снял шапку и перекрестился.
Он вместе
с сотским связал Парфену
ноги и посадил его на середнее место в телегу.
— Это как вам угодно будет, — отвечал
с покорностью исправник и, посеменя после того немного перед Вихровым
ногами, сказал негромким голосом...
С той стороны в самом деле доносилось пение мужских и женских голосов; а перед глазами между тем были: орешник, ветляк, липы, березы и сосны; под
ногами — высокая, густая трава. Утро было светлое, ясное, как и вчерашний вечер. Картина эта просто показалась Вихрову поэтическою. Пройдя небольшим леском (пение в это время становилось все слышнее и слышнее), они увидели, наконец, сквозь ветки деревьев каменную часовню.
Он взмахнул глазами; перед ним, у самой почти головы его, стоял высокий мужик,
с усами,
с бородой, но обритый и
с кандалами на руках и на
ногах.
Коренная вся сидела в хомуте и, как бы охраняя какое сокровище, упиралась всеми четырьмя
ногами, чтобы удержать напор экипажа; пристяжные шли
с совершенно ослабленными постромками.
— Ну-с, мой милый, у меня всегда было священнейшим правилом, что
с друзьями пить сколько угодно, а одному — ни капли. Au revoir! Успеем еще, спрыснем как-нибудь! — проговорил Петр Петрович и, поднявшись во весь свой огромный рост, потряс дружески у Вихрова руку, а затем он повернулся и на своих больных
ногах присел перед Грушей.
С самого начала своей болезни Вихров не одевался в свое парадное платье и теперь, когда в первый раз надел фрак и посмотрелся в зеркало, так даже испугался, до того показался худ и бледен самому себе, а на висках явно виднелись и серебрились седины; слаб он был еще до того, что у него
ноги даже дрожали; но, как бы то ни было, на свадьбу он все-таки поехал: его очень интересовало посмотреть, как его встретит и как отнесется к нему Юлия.
— Есть надо быть-с! — отвечал Иван, сейчас же вскакивая на
ноги: он все время был чрезвычайно почтителен к Груше и относился к ней, совершенно как бы она барыня его была.
— Нет-с, не так-с, а вот как-с, — надо к щеке прикладывать, — проговорил Иван и, схватив другое ружье, прицелился из него и, совершенно ошалелый оттого, что Груша заговорила
с ним, прищелкнул языком, притопнул
ногой и тронул язычок у ружья.
Симонов сейчас же все это и устроил ему, и мало того: сам даже стал лазить
с ним, но
ноги у него были старческие, и потому он обрывался и падал.
— Я только того и желаю-с! — отвечал ему Вихров. — Потому что, как бы эти люди там ни действовали, — умно ли, глупо ли, но они действовали (никто у них не смеет отнять этого!)… действовали храбро и своими головами спасли наши потроха, а потому, когда они возвратились к нам, еще пахнувшие порохом и
с незасохшей кровью ран, в Москве прекрасно это поняли; там поклонялись им в
ноги, а здесь, кажется, это не так!