Я, когда вышел из университета, то много занимался русской историей, и меня всегда и больше всего поражала эпоха междуцарствия: страшная пора — Москва без царя, неприятель и неприятель всякий, — поляки, украинцы и даже черкесы, — в самом центре государства; Москва приказывает, грозит, молит к Казани, к Вологде, к Новгороду, — отовсюду молчание, и потом вдруг, как бы мгновенно, пробудилось сознание опасности; все разом встало, сплотилось, в год какой-нибудь вышвырнули неприятеля; и покуда, заметьте, шла вся эта неурядица, самым правильным образом происходил суд, собирались подати, формировались новые рати, и вряд ли это не народная наша черта: мы не любим приказаний; нам не по сердцу чересчур бдительная опека правительства;
отпусти нас посвободнее, может быть, мы и сами пойдем по тому же пути, который нам указывают; но если же заставят нас идти, то непременно возопием; оттуда же, мне кажется, происходит и ненависть ко всякого рода воеводам.
Неточные совпадения
Вихров всегда ездил к Александре Григорьевне с сынишкой своим: он его страстно любил, и пока еще ни на шаг на
отпускал от себя.
— Приехали; сегодня представлять будут. Содержатель тоже тут пришел в часть и просил, чтобы драчунов этих
отпустили к нему на вечер — на представление. «А на ночь, говорит, я их опять в часть доставлю, чтобы они больше чего еще не набуянили!»
Княгиня-то и
отпустила с ними нашу Марью Николаевну, а то хоть бы и ехать-то ей не с кем: с одной горничной княгиня ее
отпустить не желала, а сама ее везти не может, — по Москве, говорят, в карете проедет, дурно делается, а по здешним дорогам и жива бы не доехала…
— Все лучше;
отпустит — хорошо, а не
отпустит — ты все-таки обеспечен и поедешь… Маша мне сказывала, что ты хочешь быть ученым, — и будь!.. Это лучшая и честнейшая дорога для всякого человека.
Ванька весь этот разговор внимательно слушал в соседней комнате: он очень боялся, что его, пожалуй, не
отпустят с барчиком в Москву. Увы! Он давно уже утратил любовь к деревне и страх к городам… Ванька явился.
Он готов был все сделать и все перенести, лишь бы только не задерживал его отец и
отпустил бы поскорее в Москву.
— Слышали, какую она штуку
отпустила, — уехала от мужа-то?
— Меня, Павел Михайлович, извольте
отпустить домой, — сказал он.
— Вот в этой келейке мы и будем жить с вами, как отшельники какие, — сказала Фатеева, — и я на шаг не буду вас
отпускать от себя.
— Хорошо, если ты не хочешь, так я
отпущу родных твоих на волю за ту твою услугу; деньги отдам тебе, а за услугу родных
отпущу.
— Вот как, и деньги отдадите и родных на волю
отпустите, — что-то уж больно много милостей-то будет. Нечего тут заранее пустое дело болтать. Есть у вас теперь деньги или нет?
— Где? — спросил Павел, наперед ожидая, что Замин
отпустит какую-нибудь штуку.
— Макар Григорьев, — начал он, — я хочу всех вас предварительно заложить в опекунский совет, а потом
отпущу на волю!
— Научите вы меня, как мне все мое именье устроить, чтобы всем принадлежащим мне людям было хорошо и привольно; на волю я вас думал
отпустить, но Макар Григорьев вот не советует… Что же мне делать после того?
— Как не вздор!.. И на волю-то вас
отпущу, и Кирюшка какой-нибудь — друг мой, а я уж и батькой вторым стал; разве барину следует так говорить; мы ведь не дорого возьмем и рыло, пожалуй, после того очень поднимем.
Нынче вот я отстал, мне ничего водки не пить, а прежде дня без того не мог прожить, — вышла у меня вся эта пекуния [Пекуния — от латинского слова pecuniae — деньги (бурсацкий жаргон).], что матушка-дьяконица со мной
отпустила, беда: хоть топись, не на что выпить!..
— Ну, и грубили тоже немало, топором даже граживали, но все до случая как-то бог берег его; а тут, в последнее время, он взял к себе девчорушечку что ни есть у самой бедной вдовы-бобылки, и девчурка-то действительно плакала очень сильно; ну, а мать-то попервоначалу говорила: «Что, говорит, за важность: продержит, да и
отпустит же когда-нибудь!» У этого же самого барина была еще и другая повадка: любил он, чтобы ему крестьяне носили все, что у кого хорошее какое есть: капуста там у мужика хороша уродилась, сейчас кочень капусты ему несут на поклон; пирог ли у кого хорошо испекся, пирога ему середки две несут, — все это кушать изволит и похваливает.
Как только от него отошла Юлия, к нему сейчас же подошла и села на ее место Прыхина. О, Катишь сейчас ужасную штучку
отпустила с Кергелем. Он подошел к ней и вдруг стал ее звать на кадриль. Катишь вся вспыхнула даже в лице.
— Прекрасно, отлично! — воскликнула Прыхина. — Она теперь уж и лгунья у вас! Неблагодарные вы, неблагодарные мужчины! — Прыхина вероятно бы еще долго не
отпустила Вихрова и стала его допытывать, но к нему подошел Живин.
И тотчас же потом закричал: «Ты еще кто, ты еще кто?» — нащупав какую-то другую женщину. Та тоже притихла. Он и ее, передав солдату, приказал ему не
отпускать.
Миротворский велел сейчас же ее
отпустить и за что-то вместо себя выругал солдата.
—
Отпусти, голубчик, пожалуйста!
Вскоре после того приехал доктор. Оказалось, что это был маленький Цапкин, который переменился только тем, что
отпустил подлиннее свои бакенбарды… С Вихровым он сделал вид, что как будто бы и знаком не был, но тот не удержался и напомнил ему.
— Но сборища в ней все-таки не могли быть дозволены, особенно для единоверцев, — возразил он, — и ваш супруг, я знаю, раз словил их; но потом, взяв с них по рублю с человека,
отпустил.
Староста сходил с этим приказанием и, возвратясь, объявил, что становая не
отпускает лошадей и требует чиновника к себе.
«
Отпусти, говорит, душу на покаяние!» Я говорю: «Покайся, это твое дело, а живого уж не
отпущу».
Отпустив затем разбойников и Лизавету, Вихров подошел к окну и невольно начал смотреть, как конвойные, с ружьями под приклад, повели их по площади, наполненной по случаю базара народом. Лизавета шла весело и даже как бы несколько гордо. Атаман был задумчив и только по временам поворачивал то туда, то сюда голову свою к народу. Сарапка шел, потупившись, и ни на кого не смотрел.
— Я бы ее, проклятую, — отвечал Симонов, — никогда и не
отпустил: терпеть не могу этой мочалки; да бритву-то, дурак этакой, где-то затерял, а другую купить здесь, пожалуй, и не у кого.
— Мало, бакенбарды только
отпустил.
— Съездите теперь к этим господам, у которых дроги, и скажите, чтобы их
отпустили в деревню, и мне тоже дайте денег; здесь надобно сделать кой-какие распоряжения.
—
Отпусти, мамаша! — приставал между тем к Мари ребенок.
Часов в десять утра к тому же самому постоялому двору, к которому Вихров некогда подвезен был на фельдъегерской тележке, он в настоящее время подъехал в своей коляске четверней. Молодой лакей его Михайло, бывший некогда комнатный мальчик, а теперь малый лет восемнадцати, франтовато одетый, сидел рядом с ним. Полагая, что все злокачества Ивана произошли оттого, что он был крепостной, Вихров
отпустил Михайлу на волю (он был родной брат Груши) и теперь держал его как нанятого.