Неточные совпадения
Те пожали друг у друга
руки и больше механически поцеловались. Сережа, впрочем, как более приученный
к светскому обращению, проводил гостей до экипажа и, когда они тронулись, вежливо с ними раскланялся.
В это время из лесу показался и Сафоныч. Кирьян позазевался на него. Павел юркнул у него из
рук и — прямо
к егерю.
Захаревский сейчас же явился на помощь
к начальнику своему и тоже совершенно покойно и бестрепетно предложил Маремьяне Архиповне
руку и сердце, и получил за это место станового.
«Всевышнего
рука три чуда совершила!» — пририсовал
руку с военным обшлагом […один художник… совершил государственное преступление, состоящее в том, что
к известной эпиграмме: «Всевышнего
рука три чуда совершила!» — пририсовал
руку с военным обшлагом «.
Эти факты вызвали эпиграмму, которая, как и другие эпиграммы того времени, приписывалась Пушкину:
Рука с военным обшлагом, пририсованная
к эпиграмме, показывала, что «всевышний» — это Николай I.].
По вечерам, — когда полковник, выпив рюмку — другую водки, начинал горячо толковать с Анной Гавриловной о хозяйстве, а Паша, засветив свечку, отправлялся наверх читать, — Еспер Иваныч, разоблаченный уже из сюртука в халат, со щегольской гитарой в
руках, укладывался в гостиной, освещенной только лунным светом, на диван и начинал негромко наигрывать разные трудные арии; он отлично играл на гитаре, и вообще видно было, что вся жизнь Имплева имела какой-то поэтический и меланхолический оттенок: частое погружение в самого себя, чтение, музыка, размышление о разных ученых предметах и, наконец, благородные и возвышенные отношения
к женщине — всегда составляли лучшую усладу его жизни.
Солдат слегка поддержал его под
руку; поддержал также и Пашу; потом молодецки распахнул ворота, кивнул головой кучеру, чтобы тот въезжал, и бросился
к крыльцу.
Не подавая виду, что у него окоченели от холоду
руки и сильно болит нога, он поднялся и, когда они подошли
к театру, в самом деле забыл и боль и холод.
— Вы говорите еще как мальчик! — сказала она и потом, когда они подъехали
к их дому и она стала выходить из экипажа, то крепко-крепко пожала
руку Павла и сказала...
Героем моим, между тем, овладел страх, что вдруг, когда он станет причащаться, его опалит небесный огонь, о котором столько говорилось в послеисповедных и передпричастных правилах; и когда, наконец, он подошел
к чаше и повторил за священником: «Да будет мне сие не в суд и не в осуждение», — у него задрожали
руки, ноги, задрожали даже голова и губы, которыми он принимал причастие; он едва имел силы проглотить данную ему каплю — и то тогда только, когда запил ее водой, затем поклонился в землю и стал горячо-горячо молиться, что бог допустил его принять крови и плоти господней!
Павел наконец проснулся и, выйдя из спальни своей растрепанный, но цветущий и здоровый, подошел
к отцу и, не глядя ему в лицо, поцеловал у него
руку. Полковник почти сурово взглянул на сына.
— Православие должно было быть чище, — говорил он ему своим увлекающим тоном, — потому что христианство в нем поступило в академию
к кротким философам и ученым, а в Риме взяли его в
руки себе римские всадники.
— Не ожидали меня!.. — проговорила она, подходя
к нему, протягивая
руку и усиливаясь улыбнуться.
— Нет, не надо! — отвечал тот, не давая ему
руки и целуя малого в лицо; он узнал в нем друга своего детства — мальчишку из соседней деревни — Ефимку, который отлично ходил у него в корню, когда прибегал
к нему по воскресеньям бегать в лошадки.
Часу в седьмом вечера, он почти бегом бежал с своей квартиры
к дому профессора и робкою
рукою позвонил в колокольчик.
Он выфрантился в него, взял в
руки монашеские четки, отправился в церковь — и там, ставши впереди всех барынь и возведя очи
к небу, начинает молиться.
Они сыграли. Павел проиграл и тотчас же повел Салова
к Яру. Когда они, после вкусных блюд и выпитой бутылки хорошего вина, вышли на улицу, то Салов, положив Павлу
руку на плечо, проговорил...
Кроме того, Замин представил нищую старуху и лающую на нее собаку, а Петин передразнил Санковскую [Санковская Екатерина Александровна (1816—1872) — прима-балерина московского балета.] и особенно живо представил, как она выражает ужас, и сделал это так, как будто бы этот ужас внушал ему черноватый господин: подлетит
к нему, ужаснется, закроет лицо
руками и убежит от него, так что тот даже обиделся и, выйдя в коридор, весь вечер до самого ужина сидел там и курил.
— Павел Михайлович, — начал он, становясь перед сыном, — так как вы в Москве очень мало издерживали денег, то позвольте вот вам поклониться пятьюстами рублями. — И, поклонившись сыну в пояс, полковник протянул
к нему
руку, в которой лежало пятьсот рублей.
Когда Павел приехал
к становой квартире (она была всего в верстах в двух от села) и вошел в небольшие сенцы, то увидел сидящего тут человека с обезображенным и совершенно испитым лицом, с кандалами на ногах; одною
рукой он держался за ногу, которую вряд ли не до кости истерло кандалою.
— Вот, вы не хотели ко мне приехать, так я
к вам приехала, — говорила Фатеева, слегка опираясь на
руку Павла, когда выскакивала из коляски, а потом дружески пожала ему
руку.
— Вот-с, как это было, — начал Михаил Поликарпович, — не полковник, а майор подошел
к ней, и только было наклонился, чтобы
руку ей подать и отвести в карету, она выхватила из-под фартука кинжал да и пырнула им его.
Павел с дрожащими губами потянул
к себе и поцеловал эту
руку. Затем
к нему притянулось лицо m-me Фатеевой, и они поцеловались, и Павел еще было раз хотел ее поцеловать, но m-me Фатеева тихо его отстранила.
Пожатие
рук, между Павлом и его дамою, происходило беспрерывное. Убегая от ловящего, они стремительно кидались друг
к другу почти в объятия, Павел при этом хватал ее и за кисть
руки, и за локоть, а потом они, усталые и тяжело дышавшие, возвращались
к бегающим и все-таки продолжали держать друг друга за
руки.
— Вчерашнего числа (она от мужа заимствовала этот несколько деловой способ выражения)… вчерашнего числа
к нам в село прибежал ваш крестьянский мальчик — вот этакий крошечка!.. — и становая, при этом, показала своею
рукою не более как на аршин от земли, — звать священника на крестины
к брату и, остановившись что-то такое перед нашим домом, разговаривает с мальчиками.
— Так так-то-с, молодой сосед! — воскликнула она и ударила уже Павла
рукою по ноге, так что он поотстранился даже от нее несколько. — Когда же вы
к нам опять приедете? Мальчик ваш сказал, что вы совсем уже от нас уезжаете.
Сходите, душенька,
к Неведомову и попросите его, чтобы он пришел ко мне и простил меня!.. — заключила Анна Ивановна и протянула опять Вихрову
руку.
Петин сел
к столу и, заиграв на нем
руками, как бы на фортепьянах, запел совершенно так, как поют барышни, которые не понимают, что они поют.
— Нет, — отвечал Плавин, дружески пожимая ему
руку, — я после вас заехал
к генерал-губернатору с визитом, и он был так любезен, что пригласил меня
к себе на вечер; и вот я отправляюсь
к нему.
Клеопатра Петровна, как и всегда это бывало, от гнева прямо перешла
к нежности и протянула
к Павлу
руку.
Они увидели там книгу с рисунками индейских пагод и их богов, и Петин, вскочив на стул, не преминул сейчас же представить одного длинновязого бога, примкнутого
к стене, а Замин его поправлял в этом случае, говоря: «
Руки попрямее, а колени повыпуклее!» — и Петин точь-в-точь изобразил индейского бога.
— А так бы думал, что за здоровье господина моего надо выпить! — отвечал Макар Григорьев и, когда вино было разлито, он сам пошел за официантом и каждому гостю кланялся, говоря: «Пожалуйте!» Все чокнулись с ним, выпили и крепко пожали ему
руку. Он кланялся всем гостям и тотчас же махнул официантам, чтоб они подавали еще. Когда вино было подано, он взял свой стакан и прямо подошел уже
к Вихрову.
Кроме литературной работы, у Вихрова было много и других хлопот; прежде всего он решился перекрасить в доме потолки, оклеить новыми обоями стены и перебить мебель. В местности, где находилось Воздвиженское, были всякого рода мастеровые. Вихров поручил их приискать Кирьяну, который прежде всего привел
к барину худенького, мозглявого, с редкими волосами, мастерового, с лицом почти помешанным и с длинными худыми
руками, пальцы которых он держал немного согнутыми.
M-lle Прыхина, возвратясь от подружки своей Фатеевой в уездный городок, где родитель ее именно и был сорок лет казначеем, сейчас же побежала
к m-lle Захаревской, дочери Ардальона Васильича, и застала ту, по обыкновению, гордо сидящею с книгою в
руках у окна, выходящего на улицу, одетою, как и всегда, нарядно и причесанною по последней моде.
«Батюшка, — говорит попадья, — и свечки-то у покойника не горит; позволено ли по требнику свечи-то ставить перед нечаянно умершим?» — «А для че, говорит, не позволено?» — «Ну, так, — говорит попадья, — я пойду поставлю перед ним…» — «Поди, поставь!» И только-что матушка-попадья вошла в горенку, где стоял гроб, так и заголосила, так что священник испужался даже, бежит
к ней, видит, — она стоит, расставя
руки…
Все возвратились снова в зало. Старик Захаревский и Кергель подвели Вихрова
к высокой девице в дорогом платье с брильянтами, видимо, причесанной парикмахером, и с букетом живых цветов в
руке.
Вихров подлетел
к Юлии; та с видимым удовольствием положила ему
руку на плечо, и они понеслись.
— Ни грязь, ни теснота, никакая мирская суета не удержали меня приехать
к вам! — говорил Вихров, подходя и целуя ее
руку.
Когда танцы прекратились и гости пошли
к ужину, Юлия сама предложила Вихрову
руку и посадила его рядом с собою. На обстоятельство это обратил некоторое внимание Живин.
— Гордый сосед, гордый-с! — повторял Александр Иваныч, встречая Вихрова. — Ну и нельзя, впрочем, сочинитель ведь! — прибавил он, обращаясь
к Живину и дружески пожимая ему
руку.
Александр Иваныч, с начала еще этого разговора вставший и все ходивший по комнате и несколько уже раз подходивший
к закуске и выпивавший по своей четверть-рюмочке, на последних словах Павла вдруг остановился перед ним и, сложив
руки на груди, начал с дрожащими от гнева губами...
Она вообще, кажется, на этот раз несколько молодилась и явно это делала для Вихрова, желая ему представиться посреди природы веселою и простодушною девочкою. Старик Захаревский, наконец, прислал сказать, что пора выйти из лесу, потому что можно опоздать. Молодежь с хохотом и с шумом вышла
к нему. У Живина были обе
руки полнехоньки грибами.
— Ну, поди ко мне! — сказал он, беря ее
руки и привлекая
к себе. — Разве ты меня любишь? — спросил он ее уже шепотом.
— Это я слышала, и меня, признаюсь, это больше всего пугает, — проговорила мрачно Мари. — Ну, послушай, — продолжала она, обращаясь
к Вихрову и беря его за
руку, — ты говоришь, что любишь меня; то для меня, для любви моей
к тебе, побереги себя в этом случае, потому что все эти несчастия твои пройдут; но этим ты погубишь себя!
Ночь была совершенно темная, а дорога страшная — гололедица. По выезде из города сейчас же надобно было ехать проселком. Телега на каждом шагу готова была свернуться набок. Вихров почти желал, чтобы она кувырнулась и сломала бы
руку или ногу стряпчему, который начал становиться невыносим ему своим усердием
к службе. В селении, отстоящем от города верстах в пяти, они, наконец, остановились. Солдаты неторопливо разместились у выходов хорошо знакомого им дома Ивана Кононова.
Вихров ничего ей на это не отвечал и, высадив ее у крыльца из кареты, сейчас же поспешил уйти
к себе на квартиру. Чем дальше шли репетиции, тем выходило все лучше и лучше, и один только Полоний, муж Пиколовой, был из
рук вон плох.
повторяла m-me Пиколова своим довольно приятным голосом. Губернатор при этом потрясал только ногой и лежащею на ней шляпой… Когда занавес опустили, он как-то судорожно подмахнул
к себе
рукою полицеймейстера, что-то сказал ему; тот сейчас же выбежал, сейчас поскакал куда-то, и вскоре после того в буфетной кухне театра появились повара губернатора и начали стряпать.
Когда затем прошел последний акт и публика стала вызывать больше всех Вихрова, и он в свою очередь выводил с собой всех, — губернатор неистово вбежал на сцену, прямо подлетел
к m-me Пиколовой, поцеловал у нее неистово
руку и объявил всем участвующим, чтобы никто не раздевался из своих костюмов, а так бы и сели все за ужин, который будет приготовлен на сцене, когда публика разъедется.
Парфен и родные его, кажется, привыкли уже
к этой мысли; он, со своей стороны, довольно равнодушно оделся в старый свой кафтан, а новый взял в
руки; те довольно равнодушно простились с ним, и одна только работница сидела у окна и плакала; за себя ли она боялась, чтобы ей чего не было, парня ли ей было жаль — неизвестно; но между собой они даже и не простились.
Село Учня стояло в страшной глуши. Ехать
к нему надобно было тридцативерстным песчаным волоком, который начался верст через пять по выезде из города, и сразу же пошли по сторонам вековые сосны, ели, березы, пихты, — и хоть всего еще был май месяц, но уже целые уймы комаров огромной величины садились на лошадей и ездоков. Вихров сначала не обращал на них большого внимания, но они так стали больно кусаться, что сейчас же после укуса их на лице и на
руках выскакивали прыщи.