Неточные совпадения
Пламя страсти обоих одновременно возжгло, и
в одну
ночь оба, страстные, трепещущие и стыдящиеся, они отдались друг другу.
Наконец Аннушка родила дочку;
в ту же
ночь та же тетка увезла младенца почти за 200 верст и подкинула его одной родственнице.
— Приехали; сегодня представлять будут. Содержатель тоже тут пришел
в часть и просил, чтобы драчунов этих отпустили к нему на вечер — на представление. «А на
ночь, говорит, я их опять
в часть доставлю, чтобы они больше чего еще не набуянили!»
Ванька пошел, но и книгу захватил с собою.
Ночью он всегда с большим неудовольствием ходил из комнат во флигель длинным и темным двором.
В избу к Симонову он вошел, по обыкновению, с сердитым и недовольным лицом.
— Напишу, — отвечал Павел и сейчас же принялся писать; а Симонов, пожелав барчикам покойной
ночи, отправился
в свою избу.
Вместе с Павлом
в одну
ночь они переписали роли.
Павел пришел и
в одну
ночь накатал сочинение.
Когда он пошел домой, теплая августовская
ночь и быстрая ходьба взволновали его еще более; и вряд ли я даже найду красок
в моем воображении, чтобы описать то, чем представлялась ему Мари.
— Нет-с! — отвечал Ванька решительно, хотя, перед тем как переехать Павлу к Крестовникову, к нему собрались все семиклассники и перепились до неистовства; и даже сам Ванька, проводив господ,
в сенях шлепнулся и проспал там всю
ночь. — Наш барин, — продолжал он, — все более
в книжку читал… Что ни есть и я, Михайло Поликарпыч, так грамоте теперь умею;
в какую только должность прикажете, пойду!
— Ну так вот что, мой батюшка, господа мои милые, доложу вам, — начала старуха пунктуально, — раз мы, так уж сказать, извините, поехали с Макаром Григорьичем чай пить. «Вот, говорит, тут лекарев учат, мертвых режут и им показывают!» Я, согрешила грешная, перекрестилась и отплюнулась. «Экое место!» — думаю; так, так сказать, оно оченно близко около нас, — иной раз
ночью лежишь, и мнится: «Ну как мертвые-то скочут и к нам
в переулок прибегут!»
— Когда лучше узнаю историю, то и обсужу это! — отвечал Павел тоже сухо и ушел; но куда было девать оставшиеся несколько часов до
ночи? Павлу пришла
в голову мысль сходить
в дом к Есперу Иванычу и посмотреть на те места, где он так счастливо и безмятежно провел около года, а вместе с тем узнать, нет ли каких известий и от Имплевых.
Самое большое, чем он мог быть
в этом отношении, это — пантеистом, но возвращение его
в деревню, постоянное присутствие при том, как старик отец по целым почти
ночам простаивал перед иконами, постоянное наблюдение над тем, как крестьянские и дворовые старушки с каким-то восторгом бегут к приходу помолиться, — все это, если не раскрыло
в нем религиозного чувства, то, по крайней мере, опять возбудило
в нем охоту к этому чувству; и
в первое же воскресенье, когда отец поехал к приходу, он решился съездить с ним и помолиться там посреди этого простого народа.
— У меня написана басня-с, — продолжал он, исключительно уже обращаясь к нему, — что одного лацароне [Лацароне (итальян.) — нищий, босяк.] подкупили
в Риме англичанина убить; он раз встречает его
ночью в глухом переулке и говорит ему: «Послушай, я взял деньги, чтобы тебя убить, но завтра день святого Амвросия, а патер наш мне на исповеди строго запретил людей под праздник резать, а потому будь так добр, зарежься сам, а ножик у меня вострый, не намает уж никак!..» Ну, как вы думаете — наш мужик русский побоялся ли бы патера, или нет?..
Когда они уехали, он остался
в каком-то угаре и всю
ночь почти не спал и метался из стороны
в сторону.
Однажды
ночью Вихров уже засыпал, как вдруг услыхал легонький удар
в дверь своего номера. Он прислушался; удар снова повторился.
Потом он меня у себя начал от всех прятать, никому не показывать, даже держать меня
в запертой комнате, и только по
ночам катался со мной по Москве.
— Я с этим, собственно, и пришел к тебе. Вчера
ночью слышу стук
в мою дверь. Я вышел и увидал одну молоденькую девушку, которая прежде жила
в номерах; она вся дрожала, рыдала, просила, чтоб ей дали убежище; я сходил и схлопотал ей у хозяйки номер, куда перевел ее, и там она рассказала мне свою печальную историю.
Он обрадовался мне, как какому-нибудь спасителю рода человеческого: целовал у меня руки, плакал и сейчас же стал жаловаться мне на своих горничных девиц, которые днем и
ночью оставляют его, больного, одного;
в то время, как он мучится
в предсмертной агонии, они по кухням шумят, пляшут, песни поют.
Так просидели они всю
ночь, тихо переговариваясь между собою, но ни разу не выразили никакой надежды на возможность возвращения Клеопатры Петровны
в Москву и вообще на какое бы то ни было свидание.
Помните дом этот серый двухэтажный, так вот и чудится, что
в нем разные злодейства происходили;
в стороне этот лесок так и ныне еще называется «палочник», потому что барин резал
в нем палки и крестьян своих ими наказывал; озерко какое-то около усадьбы тинистое и нечистое; поля, прах их знает, какие-то ровные, луга больше все болотина, — так за сердце и щемит, а
ночью так я и миновать его всегда стараюсь, привидений боюсь, покажутся, — ей-богу!..
Не ограничиваясь расспросами
в передней, он обегал вниз и узнал от кучеров, куда именно поехал Вихров; те сказали ему, что на постоялый двор, он съездил на другой день и на постоялый двор, где ему подтвердили, что воздвиженский барин действительно приезжал и всю
ночь почти сидел у г-жи Фатеевой, которая у них останавливалась.
Первый, как человек, привыкший делать большие прогулки, сейчас же захрапел; но у Вихрова сделалось такое волнение
в крови, что он не мог заснуть всю
ночь, и едва только забрезжилась заря, как он оделся и вышел
в монастырский сад. Там он услыхал, что его кличут по имени. Это звала его Юлия, сидевшая
в довольно небрежном костюме на небольшом балкончике гостиницы.
Часа
в два
ночи они выехали. Ванька продолжал дрожать
в повозке. Он все не мог понять, за что это барина его наказывали.
— Да сегодняшнюю
ночь, а теперь потрудитесь написать
в полицию, чтобы вам трех полицейских солдат и жандармов дали.
Ночь была совершенно темная, а дорога страшная — гололедица. По выезде из города сейчас же надобно было ехать проселком. Телега на каждом шагу готова была свернуться набок. Вихров почти желал, чтобы она кувырнулась и сломала бы руку или ногу стряпчему, который начал становиться невыносим ему своим усердием к службе.
В селении, отстоящем от города верстах
в пяти, они, наконец, остановились. Солдаты неторопливо разместились у выходов хорошо знакомого им дома Ивана Кононова.
— До начальника губернии, — начал он каким-то размышляющим и несколько лукавым тоном, — дело это, надо полагать, дошло таким манером: семинарист к нам из самых этих мест, где убийство это произошло, определился
в суд; вот он приходит к нам и рассказывает: «Я, говорит, гулял у себя
в селе,
в поле… ну, знаете, как обыкновенно молодые семинаристы гуляют… и подошел, говорит, я к пастуху попросить огня
в трубку, а
в это время к тому подходит другой пастух — из деревни уж Вытегры; сельский-то пастух и спрашивает: «Что ты, говорит, сегодня больно поздно вышел со стадом?» — «Да нельзя, говорит, было: у нас сегодня
ночью у хозяина сын жену убил».
— А
в эту
ночь она с тобой тоже спала?
— Двадцать пять всего-с. Я
в одну
ночь поседел.
— Здесь вот и по деревням только этаким способом и спать могут, — объяснял кучер, — разведут
в избе на
ночь от мужжевельнику али от других каких сучьев душину, — с тем только и спят.
Мужики потом рассказали ему, что опекун
в ту же
ночь, как Вихров уехал от него, созывал их всех к себе, приказывал им, чтобы они ничего против него не показывали, требовал от них оброки, и когда они сказали ему, что до решения дела они оброка ему не дадут, он грозился их пересечь и велел было уж своим людям дворовым розги принести, но они не дались ему и ушли.
Вихров
в ту же
ночь поехал
в Новоперхов, где разбойники содержались
в остроге; приехав
в этот городишко наутре, он послал городничему отношение, чтобы тот выслал к нему за конвоем атамана Гулливого, есаула Сарапку и крестьянку Елизавету Семенову, а сам лег отдохнуть на диван и сейчас же заснул крепчайшим сном, сквозь который он потом явственно начал различать какой-то странный шум.
— Днем-то ничего, а теперь тоже
ночь, — отвечал кучер, — одна-то сторона у нее, — косогор, а с другой-то — овраг; маленько не потрафишь, пожалуй, и слетишь
в него.
«Добрый Павел Михайлович, — писала она не столь уже бойким почерком, — нашего общего друга
в прошедшую
ночь совершенно неожиданно не стало на свете.
Это ехала, или, лучше сказать, скакала день и
ночь из Петербурга
в Воздвиженское Мари. С ней ехал и сынок ее, только что еще выздоровевший, мальчик лет десяти.
— Все это я знаю; но вот что, Мари, не поехать ли и нам тоже с ними? — проговорил Вихров; ему очень улыбалась мысль проехать с ней по озеру
в темную
ночь.
Дома мои влюбленные обыкновенно после ужина, когда весь дом укладывался спать, выходили сидеть на балкон.
Ночи все это время были теплые до духоты. Вихров обыкновенно брал с собой сигару и усаживался на мягком диване, а Мари помещалась около него и, по большей частя, склоняла к нему на плечо свою голову. Разговоры
в этих случаях происходили между ними самые задушевнейшие. Вихров откровенно рассказал Мари всю историю своей любви к Фатеевой, рассказал и об своих отношениях к Груше.
— Три раза, канальи, задевали, сначала
в ногу, потом руку вот очень сильно раздробило, наконец,
в животе пуля была; к тяжелораненым причислен, по первому разряду, и если бы не эта девица Прыхина, знакомая ваша, пожалуй бы, и жив не остался: день и
ночь сторожила около меня!.. Дай ей бог царство небесное!.. Всегда буду поминать ее.