Неточные совпадения
Другое лицо, которое увидало Ларису в первый же
час ее приезда,
была тетка ее, родная сестра ее матери, Катерина Астафьевна Форова, имя которой
было уже упомянуто.
— Так вот, Андрей Иваныч, — отнесся Висленев к Подозерову, — теперь часочек я приберусь, сделаю кое-как мой туалет, оправлюсь и привезу с собой моего приятеля, — он тут сирота, а к десяти
часам позвольте вас просить придти побеседовать, вспомнить старину и
выпить рюмку вина за упокой прошлого и за многие лета грядущего.
«Я непременно должен
был отлучиться из дому, но к урочному
часу буду назад, и если минуту запоздаю, то ты подожди».
На дворе уже совсем смерклось и тучилось;
был девятый
час вечера, в небе далеко реяли зарницы и пахло дождем.
Мы знаем, что когда Павел Николаевич приехал к себе,
было без четверти двенадцать
часов. Он велел отпрягать лошадей и, проходя по коридору, кликнул своего нового слугу.
— Вон видишь ты тот бельведер над домом, вправо, на горе? Тот наш дом, а в этом бельведере, в фонаре, моя библиотека и мой приют. Оттуда я тебе через несколько
часов дам знать, верны ли мои подозрения насчет завещания в пользу Кюлевейна… и если они верны… то… этой белой занавесы, которая парусит в открытом окне, там не
будет завтра утром, и ты тогда… поймешь, что дело наше скверно, что миг наступает решительный.
«Сестра, значит, уж встала», — подумал Висленев и поглядел на
часы.
Было десять
часов.
Висленев вышел со двора, раскрыл щегольской шелковый зонт, но, сделав несколько шагов по улице, тотчас же закрыл его и пошел быстрым ходом. Дождя еще не
было; город Висленев знал прекрасно и очень скоро дошел по разным уличкам и переулкам до маленького, низенького домика в три окошечка. Это
был опять тот же самый домик, пред которым за
час пред этим Синтянина разговаривала с Форовой.
Негодование Ванскок росло не по дням, а по
часам, и
было от чего: она узнала, к каким кощунственным мерам прибегают некоторые лицемерки, чтобы наверстать упущенное время и выйти замуж.
— Так оставайся же здесь, а я пойду, и через
час, много через два, ты
будешь иметь результат моего свидания. Не обещаю тебе ничего, но надеюсь, что в ту ли или в другую сторону положение твое выяснится.
В этих соображениях Горданов принял ближайшее участие, не стесняясь нимало молчанием Кишенского, и через
час времени
было положено: взять с Иосафа Платоновича вексель в пятнадцать тысяч рублей «по предъявлению» с тем, чтобы на слове он
был спокоен, что этого предъявления в течение трех лет не последует, и затем дать ему свободу на все четыре стороны.
— Отчего? Теперь восемь
часов, а мы поужинаем в одиннадцать, а последний поезд пойдет в половине двенадцатого; а если запоздаете, у Висленева, в его вигваме, в саду
есть диван, — останьтесь у нас переночевать.
И Кишенский улыбнулся, схватил Алину за подбородок и вдруг засерьезничал и молча стал помогать Алине укладывать шнурок по всему краю полок, набитых сочинениями Иосафа Платоновича. Через
час все эти пиротехнические затеи
были окончены, шнурок с конца припален; железная дверь замкнута, и хозяин с хозяйкой уехали, строго-настрого наказав оставленной при квартире бедной немецкой женщине беречь все пуще глаза, а главное
быть осторожною с огнем.
Стояли последние жаркие дни августа, на дворе
был пятый
час, но солнце, несмотря на свое значительное уклонение к западу, еще жгло и палило немилосердно.
— Да; и любви. Я сейчас посылаю это письмо, — посылаю его при тебе без всяких добавок, и уверена, что не пройдет двух
часов, как Подозеров приедет, и я
буду говорить с ним обо всем, и получу на все ответы, самые удовлетворительные.
Я ничего, ровно ничего не чувствую, хотя не хотел бы
быть в таком состоянии за десять
часов до смерти.
Глафира не могла ни на кого, кроме него, положиться, но теперь она видела необходимость сделать нечто и с самою собою: надо
было поправить свою репутацию, так чтобы ко времени, когда ударит роковой
час, на нее не могло пасть даже и тени подозрения в искусственном устройстве вдовства.
— Проще? Это все просто. Я спал пред окном в Москве, и в пуке лунного луча ко мне сходил мой брат, который
был в то время на Кавказе. Я встал и записал тот
час, и это
был…
— Je vous fais mon compliment. [поздравляю вас (франц.).] Вы, Светозар Владенович, неподражаемы! Вообразите себе, — добавила она, обратясь к Подозерову: — целый битый
час рассказывал какую-то историю или бред, и только для того, чтобы в конце концов сказать «ничего». Очаровательный Светозар Владенович, я
пью за ваше здоровье и за вечную жизнь вашего Дворянина. Но боже! что такое значит? чего вы вдруг так побледнели, Андрей Иванович?
Бодростина не обратила на это никакого внимания. Он уже надоел ей, и притом она
была слишком занята своими мыслями и стояла около
часа возле перил, пока по куртине вдоль акаций не мелькнула какая-то тень с ружьем в руке.
Лариса посмотрела на
часы,
было уже
час за полночь. Она взошла в комнату тетки и позвала ее по имени, но Катерина Астафьевна крепко спала.
— А если помнишь, так надо видеть, что уже рассветает, а в пять
часов надо
быть на месте, которого я, вдобавок, еще и не знаю.
— Ну, извини, я тебе не верю, а пойдем ночевать ко мне. Теперь два
часа и ложиться уже некогда, а напьемся чаю и тогда как раз
будет время ехать.
В четыре
часа они спохватились, на чем им ехать. С вечера эта статья
была позабыта, теперь же ее нельзя
было исправить.
Стало
быть, настал
час, когда мне надо открыть это, и Горданов принес мне пользу, заставив меня за это взяться.
Луна уже блекла и синела, наступала предрассветная пора,
был второй
час за полночь. Лампа на столе выгорела и стухла. Синтянина все стояла на одном и том же месте.
— Я вовсе и не хочу
быть с вами остроумною, а говорю просто. Вы в самом деле подите походите, а я здесь кончу нужные письма и в пять
часов мы
будем обедать. Здесь прекрасный повар. А кстати, можете вы мне оказать услугу?
Час был еще ранний, и Бодростина, не желая звать прислугу, открыла свой античный ящик и стала перебирать аккуратно сложенные в нем письма.
Солнце, несмотря на ранний
час утра, уже тепло освещало комнату, меблированную высокою старинною мебелью, и в нише, где помещалась кровать Глафиры,
было столько света, что наша героиня могла свободно пробегать открытый ею архив. Она этим и занималась, она его пробегала, беспрестанно останавливаясь и задумываясь то над тем, то над другим листком, и затем опять брала новые.
Затем, когда
был доставлен Бодростин и когда он
был оставлен при требующей прощения и утешения княгине, Павел Николаевич в самые
часы их нежных излияний друг пред другом предался неожиданному коварству.
Глафира Васильевна не только не роптала на него за его отсутствие, но в пять
часов вечера прислала ему пакетик, в котором
был стофранковый билет и лаконическая записка карандашом, извещавшая его, что он здесь может располагать своим временем, как ему угодно, и кушать где найдет удобнее, в любую пору, так как стола дома не
будет.
Бодростина выехала из деревни на окончание дела неохотно: она даже чувствовала лень все это доделывать и даже охотно бы все это бросила, если бы не история с завещанием, которую нельзя
было оставить, потому что не ровен
час: Бодростин сам мог пожелать взять это завещание для какой-нибудь перемены, чухонец Ропшин мог взревновать и изменить ей…
На этом она вела игру, которая вся теперь
была роздана и которую уже настал
час разыгрывать.
— Так я не
буду ее беспокоить и прощаться с ней: ты передай ей мой поклон. А завтра мы с тобой в котором
часу увидимся?
Княгиня ничего не уступала из своих требований, и шесть
часов сегодняшнего вечера
были последним сроком, до которого она давала льготу престарелому обожателю.
Михаил Андреевич взглянул на висевшие на стене
часы: стрелка как раз стояла на роковом месте:
было шесть
часов и несколько минут.
Казимира находила это практичным и потому ни на минуту не поддалась убеждениям Грегуара, а напротив
была непреклонна и явилась в дом к Бодростину именно в обеденный
час, когда вся семья и гости должны
были быть в сборе. Разумеется, не
было это неожиданностью и для Глафиры, которая ждала княгиню во всеоружии своей силы и ловкости. И вот наконец две кометы встретились.
Таким образом в этот великий день
было совершено два освобождения: получили право новой жизни Висленев и Бодростин, и оба они
были обязаны этим Глафире, акции которой, давно возвышенные на светской бирже, стали теперь далеко выше пари и на базаре домашней суеты. Оба они
были до умиления тронуты; у старика на глазах даже сверкали слезы, а Висленев почти плакал, а через
час, взойдя в кабинет Бодростина, фамильярно хлопнул его по плечу и шепнул...
Был шестой
час серого сентябрьского дня: генеральша и майор Форов стояли в огороде, где глухонемая Вера и две женщины срезали ножницами головки семянных овощей и цветов. И Синтянина, и майор оба
были не в духе: Александре Ивановне нелегко
было покидать этот дом, где прошла вся ее жизнь, а Форову
было досадно, что они теперь
будут далее друг от друга и, стало
быть, станут реже видеться.
— Через
час, когда разойдемся, моя дверь
будет отперта, — проговорила, отстраняя его от себя, Бодростина и, возвратясь в свою половину, после того как семейство разошлось по своим спальням, она отпустила свою горничную, стала против окна и, глядя на те самые звезды, которые светили теперь едущей майорше Форовой, задумалась и потом рассмеялась и сказала себе...
Слегка подвыпивший за ужином Жозеф должен
был ограничиться только тем, что посидел под окном своего кумира и, распевая: «Близок уж
час торжества моего», напугал суеверных сторожей, которые рассказывали потом, что слышали, как завывает коровья смерть, о которой тогда толковали, будто она ходит по селам.
Был шестой
час вечера; на дворе совсем смерклось, когда у развалившихся ворот этого дворца остановилась пара лошадей, и из забрызганной грязью каруцы выскочил человек в шубе и меховой шапочке и, пролезши под своды низкой калитки, постучался в крошечное окошечко, где едва мерцал свет плошки.
Для этого визита ею
было выбрано предобеденное время, с тою целью, чтобы в эти
часы застать Глафиру одну, без гостей, и узнать как можно более в возможно короткое время.
На дворе уже
было около пяти
часов, и осеннее небо начало темнеть, но Синтянина рассчитывала, что она еще успеет до темноты доехать до города и послать телеграмму Форовой в Петербург, а затем возьмет с собою Филетера Ивановича и возвратится с ним к себе на хутор.
— Черт их знает: он говорит: «не ровен
час». Случай, говорит, где-то
был, что бабы убили приказчика, который им попался навстречу: эти дуры думают, что «коровья смерть» прикидывается мужчиной. Вот вы, любезный Светозар Владенович, как специалист по этой части… Ага! да он спит.
Шум разбудил и уснувшую
было Лару. Она проснулась и,
будучи не в силах понять причины слышанных звуков, спросила о них горничную. Та проговорилась ей о происшедшем. Лариса схватила свою голову и, вся трепеща, уверяла, что ее покидает рассудок и что она хочет приготовить себя к смерти: она требовала к себе священника, но желала, чтоб о призыве его не знали ни Бодростины, ни брат ее, ни Горданов. Форов взялся это устроить: он ушел очень рано и в десятом
часу утра уже вернулся с Евангелом.
В этом и не
было ошибки: тотчас по уходе Синтяниной Лара, едва держась на ногах, вышла из комнаты и через
час возвратилась вся бледная, расстроенная и упала в кресло, сжимая рукой в кармане блузы небольшой бумажный сверточек.
Над трупом человека, который
час тому назад
был здоров и теперь лежал обезображенный, испачканный, окоченевший, с растопыренными, вперед вытянутыми руками.
В те самые минуты, когда приговоренный Нероном к смерти эпикуреец Люций шутит, разделяющий судьбу его стоик Сенека говорит: «В
час смерти шутки неприличны, смерть — шаг великий, и
есть смысл в Платоновском ученьи, что смерть
есть миг перерожденья», но оба они умирают со своими взглядами на смерть, и нет свидетельств, кто из них более прав
был в своих воззрениях.
Прошел
час: все
было тихо, но только дом как будто вздрагивал; генеральша не спала и ей казалось, что это, вероятно, кто-то сильно хлопает внизу дверью. Но наконец это хлопанье стало все сильнее и чаще, и на лестнице послышался шум.