В тине адвокатуры

Совершенно по другим причинам не спала ту же ночь Александра Яковлевна Пальм-Швейцарская. Сердце ее билось злобною радостью. Завтра она увидит унижение перед собой ее злейшего врага — княгини Зои. Завтра она отомстит за нанесенные ей оскорбления, за ее разбитую жизнь. Что бы было с ней, если бы не случайная встреча с Гиршфельдом? Что она такое и теперь? Актриса, о богатстве которой говорят не иначе, как с двусмысленной улыбкой. К тому ли она готовилась? О том ли она мечтала? Ей пришли на память мечты ее юности, но она отогнала их прочь. Ничего не поделаешь против совершившихся фактов. Но зато завтра она отомстит.

В радостном волнении не могла она сомкнуть глаз, лежа в своей роскошной постели, утопая в волнах тончайшего батиста. Лишь под утро заснула она тревожным сном. В двенадцать часов она уже была одета и стала ждать. До назначенного княгиней часа оставалось два часа. Время казалось ей вечностью. Она сидела в приемной, у одного из окон которой, ближайших к подъезду была система зеркал, позволявшая видеть подъезжавшие экипажи.

Квартира Александры Яковлевны была на первом этаже. То и дело при звуке останавливавшихся у подъезда карет — княгиня думала, что она непременно приедет в карете — она подбегала к зеркалам.

Время шло. Стоявшие на громадной тумбе из черного мрамора великолепные бронзовые часы показывали уже пять минут третьего. Александра Яковлевна не отходила от зеркал, впиваясь в них взглядом. Вот несколько карет проехало мимо, у подъезда же остановились извозничьи сани и из них вышла высокая барыня с лицом, закрытым густою черною вуалью. Извозчик медленно отъехал. Отчасти по фигуре, но скорее инстинктивно, она узнала в подъехавшей княгиню. Вся кровь бросилась ей в голову — она быстро ушла к себе в будуар.

В передней раздался звонок. Это была на самом деле княгиня Гарина.

— Так вот как, ваше сиятельство, — злобствовала, между тем, Пальм-Швейцарская, ломая свои изящные пальцы, — вы являетесь ко мне инкогнито, на извозчике, закутанная непроницаемой вуалью. Вам совестно приехать открыто к вашей родной племяннице, к будущей жене вашего сына, и вы так приехали просить моего согласия только потому, что я актриса и незаконная дочь…

Она злобно расхохоталась.

— Княгиня Зоя Александровна Гарина! — доложил вошедший лакей.

— Проси в гостиную, — кинула ему Александра Яковлевна.

Она не торопилась выходить и стала медленно ходить по пушистому ковру будуара.

Княгиня, между тем, ожидала в гостиной. Каждая секунда казалась ей вечностью. Унижение ее уже началось — актриса заставила ее дожидаться. Она то краснела, то бледнела под опущенной вуалью. Единственная мысль — поскорее все это покончить — царила в ее голове.

Хозяйка квартиры все не появлялась.

Княгиня несколько раз нервною походкой прошлась по комнате и снова села. На окружающую обстановку, действительно художественную, она не обратила никакого внимания. Она чувствовала себя в каком-то пространстве.

Наконец Пальм-Швейцарская вышла в гостиную с гордо поднятой головой и с выражением высокомерия на лице.

— С кем имею удовольствие говорить? — медленно отчеканивая каждое слово, начала она.

Княгиня поняла, что причиной подобного вопроса опущенный густой вуаль и быстро откинула его, не вставая с кресла. Александра Яковлевна села в кресло против нее.

Обе женщины одно мгновение пристально смотрели друг на друга и молчали.

— Чем могу служить вашему сиятельству? — первая проговорила Пальм-Швейцарская.

— Вам, вероятно, не безызвестна причина моего сегодняшнего визита к вам…

Голос княгини дрожал. Александра Яковлевна смотрела на нее вопросительно.

— Я приехала, — между тем продолжала та, — выразить вам лично, как вы этого желали, мое согласие на брак с вами моего сына Виктора. Я согласна. Единственная моя просьба к вам будет та, чтобы свадьба была не в Петербурге, так, как вы сами, надеюсь, понимаете, что независимо от ваших превосходных нравственных качеств, которые я всецело признаю и которыми вы сумели внушить моему сыну такую горячую и продолжительную к вам привязанность, разница вашего и его общественного положения невольно возбудит для меня и даже для него неприятную, а для вас совершенно ненужную огласку в свете, возбудить толки и пересуды… После свадьбы самое лучшее, по моему мнению, — я бы тоже очень просила вас об этом, — уехать за границу…

— Позвольте, ваше сиятельство, — перебила ее тираду Александра Яковлевна, — вы кажется очень спешите выражением вашего согласия, которого я никогда не добивалась…

Она окинула княгиню надменным взглядом. Та, что называется, опешила.

— Но Виктор мне передавал… — начала было она и смешалась.

— Князь меня не так понял. Когда он сделал мне предложение, я сказала ему, что могу дать тот или другой ответ только вашему сиятельству, если вы от его имени явитесь просить моей руки… — с явной насмешкой в голосе продолжала Пальм-Швейцарская.

Княгиня продолжала растерянно смотреть на нее.

— А между тем вы, ваше сиятельство, являетесь ко мне не с просьбой, а с снисходительным выражением вашего согласия, за которым я к вам, кажется, не обращалась…

Она продолжала окидывать Зою Александровну наглыми, вызывающими взглядами.

— Хорошо, — через силу вымолвила княгиня, переживавшая, видимо, страшную душевную бурю, — я прошу вашей руки для моего сына.

Голос княгини оборвался… Пальм-Швейцарская улыбнулась.

— Вот, ваше сиятельство, как переменяются на сцене жизни роли… Несколько лет тому назад я на коленях вместе с вашим сыном умоляла вас о согласии на наш брак… Я была тогда, хотя и опозоренная князем Виктором, но еще совершенно молодая, наивная и неиспорченная женщина, почти ребенок, в моих жилах текла и тогда, как течет и теперь, такая же княжеская кровь, как и в ваших детях, но вы не только не изъявили этого согласия, но выгнали меня со двора, как ненужную собачонку.

Александра Яковлевна остановилась. Княгиня Зоя сидела с опущенными глазами и молчала.

— Прошли года, — продолжала Пальм-Швейцарская, — я сделалась актрисой, много испытав в жизни. Вы, согласно вашему светскому кодексу нравственности, считаете меня совершенно падшей женщиной.

Княгиня сделала головою жест отрицания.

— Не возражайте, это будет неправдой, — не дала ей заговорить Александра Яковлевна, — ваш таинственный приезд ко мне на извозчике, под густою вуалью, красноречиво подтверждает правду моих слов. Если бы свет узнал о вашем визите ко мне, вы сделались бы мишенью страшных пересудов.

— Но я просила Виктора передать вам, чтобы это оставалось тайной… — испуганно вставила Зоя Александровна.

— Вот видите! — засмеялась Пальм-Швейцарская. — Успокойтесь, об этом не узнает никто, я не вижу причин хвастаться визитами ко мне княгини Гариной, хотя ваш сын ничего не говорил мне да и не посмел бы сказать…

На лице Зои Александровны выступили багровые пятна.

— Словом, вы чураетесь меня, как прокаженной, — медленно продолжала Александра Яковлевна, — и если явились ко мне выразить ваше согласие на брак с вашим сыном и даже просите моей руки, то это только потому, что я сумела сделать для вашего сына вопрос обладания мною вопросом жизни и смерти. Ко мне приехала не княгиня Гарина, а мать, не желающая потерять своего единственного сына и выбравшая между его смертью и женитьбой на актрисе из этих зол меньшее.

Она злобно захохотала. Княгиня смотрела на нее, видимо, не понимая к чему она клонит речь.

— А я на вашу просьбу моей руки для князя Виктора, — снова начала Пальм-Швейцарская, — отвечу то же, что ответила ему в Москве в первое наше свидание после насильственной разлуки: актриса Пальм-Швейцарская отказывается сделаться княгинею Гариной. Я хотела иметь удовольствие повторить вам лично, ваше сиятельство!

Александра Яковлевна встала.

— Но ведь вы сами говорите, что ваш отказ убьет его! — в свою очередь вскочила с кресла Зоя Александровна.

Она была бледна, как полотно, губы ее дрожали.

— Так что ж, — хладнокровно ответила та, — худая трава из поля вон…

Княгиня, как разъяренная мегера, стремительно бросилась на нее, но Пальм-Швейцарская ловко толкнула ее в грудь рукою, и Зоя Александровна грузно упала на ковер гостиной.

С ней сделался глубокий обморок.

— Я валялась тоже у твоих ног!.. — злобно прошипела Александра Яковлевна, с довольной улыбкой смотря на лежавшую у ее ног княгиню Гарину.

Затем она позвонила.

— Заложить карету поскорей! — отдала она приказание лакею.

Пальм-Швейцарская села в кресло и молча пристально смотрела на лежавшую княгиню.

Когда карета была подана, пришедшую немного в себя Зою Александровну, видимо не понимавшую еще ясно совершающегося вокруг нее, одели, усадили в карету и повезли на набережную реки Фонтанки по адресу, переданному Александрой Яковлевной своему выездному лакею. Лишь подъезжая к дому княгиня пришла в себя.

— Отказала наотрез! — объявила она сыну, дожидавшемуся ее в кабинете.

Князь остолбенел и поглядел на мать помутнившимся взглядом. Зоя Александровна в коротких словах начала передавать ему перенесенную сцену. Она, впрочем, не окончила рассказа. Воспоминания о пережитом унижении были так свежи и потрясающи, что с ней сделался вторичный обморок, ее уложили в постель. Виктор машинально отправился к себе в кабинет.

Он отказывался что-либо понимать.

«Ведь она согласилась, согласилась более года тому назад!» — думал он.

Он был уверен, что это так.

«Как же теперь отказала? Ни с того, ни с сего! Может в самом деле разлюбила, увлекшись Князевым? Не может быть! — гнал он от себя эту мысль. — Она бы вчера сказала мне об этом! Зачем же она согласилась принять мою мать?»

Он положительно недоумевал.

«Месть, неужели месть? — хлопнул он себя по лбу. — Но за что же, ведь я, кажется, искупил и мою вину, и вину моих родных! Я потерял карьеру, был изгнан из родительского дома, совершил преступления, даже убийство!»

Образ Князева мелькнул перед ним. Под тяжестью воспоминаний он низко склонил голову.

«Надо разузнать, разъяснить! Что произошло у них с княгиней? Может быть это недоразумение! Надо ехать к ней!» — поднял князь голову.

Он взглянул на часы. Был шестой час в начале. От трех до семи она не принимала никого, он это знал. Надо было ждать. Он стал ждать.