Мемуары шпионской юности

Вячеслав Гуревич

Леонид работает на ЦРУ. Аня работает в советском посольстве. Он ее вербует – или это она его вербует? Короче, они друг друга вербуют. И влюбляются. Молодые же! Добром такое не кончится, особенно когда Леня нечаянно затягивает резидента КГБ в когти Сатаны.Данная книга – это беллетристика, а не пропаганда наркотиков-алкоголя-сигарет (НАС). Она содержит сцены незаконных актов, но это художественный вымысел, а не призыв нарушать закон. Автор осуждает НАС. Если у вас проблемы, обратитесь к врачу. Книга содержит нецензурную брань.

TWELVE

— Ты можешь хоть за гребаный руль сесть, чтобы я мог как следует вглядеться, там она или нет?

Обосрался малой. Трус с Плющихи. Весь риск — мне, повышение — ему.

Я потягиваюсь, деланно равнодушно:

— Давай про Рим покалякаем. Как ее звали? Стоп: она откуда приехала, Москва-Питер? Или с местечкового Юга?

Есть.

Ну, раз из местечковых, два варианта: Белла или Жанна.

Есть.

Смуглянка-молдаванка, пылкая-страстная, почти цыганка внешне, так? Ты с вашим психологом эту тему прорабатывал? Должен же был он тебя спросить, занимались ли твои родители сексом при тебе? В миссионерской позиции?

— Будешь хамить, назад в Караганду поедешь.

После двухсот ленивых перепалок мы наконец-то вышли в поле. Правый поворот на Гарфилд, левый — на Висконсин. Давай, давай… наконец-то мы поравнялись с автобусом. Солнечный день, это рисунок мальчишки… и тут же вижу ее, третье сидение за водителем, смотрит неподвижно вперед как робот в документальном фильме — как все они, впрочем. Капиталисты за окном автобуса должны видеть немое осуждение, никаких хиханек и тем более хаханек. Надзирательница сзади? Да зачем им надзирательница, они неустанно все друг на друга доносы пишут.

За дело. Надеваю детскую маску с фальшивым носом и усами а-ля Чарли Чаплин, которую я приобрел в Billy’s Toys. Достаю игрушечный телефон, корпус и трубка отдельно оттуда же, плюс пластмассовая роза оттуда же, общая стоимость $5.95 («Вот чек, JC, думаешь, вернут?»). Открываю окно. Подмигиваю девчонкам и начинаю «набирать» номер в самой что ни на есть драматичной манере, типа Чарли Чаплин звонит Эдне Первиэнс.

— Мне его нужно обойти, — JC шипит, — впереди нет никого, нельзя привлекать внимание.

Я выдаю им музкомедию по полной программе: я пою в телефон, я закатываю глаза, я верчу розой, я целую трубку — и девки замечают, хихикают, фыркают, толкают друг друга: «Смотри какой придурок американский! Чо, правда? Да нет, игрушечный! Ты посмотри, что он творит! Обкуренный небось!»

Наконец, она меня замечает. Я приподнимаю маску, чтобы облегчить идентификацию, и помахиваю рукой. Не смеется. Наши взгляды пересекаются. Она тут же отводит глаза, а я, глядя на нее в упор, продолжаю «набирать номер».

Домой, Петрушка. Сооруди-ка мне мартини, да покрепче. Двойной. Да в одну посуду лей, чего там.

Поместил себя под домашний арест. С телефоном на колене — настоящий, коричневый GE на кнопках — поглотил здоровенную пиццу Meat Monster (обрезки от разделки туши) и запил ее парой «Гиннессов». Телефон сохраняет молчание.

Перехожу к кофе и «Джеку Дэниэлсу». Джек тоже молчит. Листаю весьма посредственный романчик о безобразиях, учиненных казаками в Швамбрании в восемнадцатом веке. И в объятья Морфея. Морфей тоже молчит. Неодобрительно.