Мемуары шпионской юности

Вячеслав Гуревич

Леонид работает на ЦРУ. Аня работает в советском посольстве. Он ее вербует – или это она его вербует? Короче, они друг друга вербуют. И влюбляются. Молодые же! Добром такое не кончится, особенно когда Леня нечаянно затягивает резидента КГБ в когти Сатаны.Данная книга – это беллетристика, а не пропаганда наркотиков-алкоголя-сигарет (НАС). Она содержит сцены незаконных актов, но это художественный вымысел, а не призыв нарушать закон. Автор осуждает НАС. Если у вас проблемы, обратитесь к врачу. Книга содержит нецензурную брань.

SIX

То, что я делал в России, трудно объяснить Джошу, или Джону, или Джонсу. Впрочем, бывшим товарищам по паспорту тоже непросто.

Вот он, момент истины.

Я посвятил этому моменту немало времени. Иногда кажется, что я вообще ни о чем другом не думал: как мне себя продать?

«Правда, вся правда, ничего, кроме правды» — благородные слова, кто бы спорил, но если у вас нет крутого адвоката, толку с них — чуть.

Разумеется, можно и не рисковать, что я и сделал на интервью в Риме.

Ходил в школу, потом в вуз. Изучал марксизм, феодализм, синхронизм, фонетику, литоты, парадигмы. Роль пролетариата у Стейнбека и Скотта Фицджеральда. Вторая партийная конференция и четвертование Юлия Мартова, урожденного Зедербаума… и вот он я, олицетворение социалистической невинности, стою в ВенеРиме у капиталистического рога изобилия: «Оу-вау-Леви-Страусс-бери-не-хочу, где-здесь-очередь-занимать-кто-крайний».

И JC сделает то же, что его коллеги в Риме: пожмет плечами, и пожелает мне удачи, и забудет через две минуты. Коридоры посольства пропитаны слезами советских гуманитариев.

А еще я могу рассказать, как было, но по силам ли этому выпускнику Плющелиги в этом разобраться? Он вырос на историях о Джордже Вашингтоне и вишневых косточках («Врать нехорошо»), о Линкольне и прочих американских Санта-Клаусах, его мозги и душу тридцать лет кормили процеженным интеллектуальным пюре — он что, поймет, что такое если не Гулаг, то Гулаг Lite? Речь идет о таких совках, как я, которым, скажем так, было тесновато в бараке «Восход Ильича», по контрасту с восьмьюдесятью шестью процентами населения, чья жизнь течет «намано-все-путем», пока в сельпо дают водку. Их государство не предаст. Советский социальный договор основан на водке. Притом что я ничего не имею против водки и охотно поглощал ее в не всегда умеренных количествах… но не водкой единой, камрад, и многие диетологи согласятся.

Переходим к фактам. Мой клиент/патрон/работодатель, Шахов Михаил Андреевич, урожденный Мордухай Шехтер, сын Аронов, работает в скромном облупленном четырехэтажном доме (до революции это была рабочая общага) в Третьем Большевистском переулке. Дом стоит в тупике, дорога к нему изгибается змеей через дворик такой узкий, что личный шофер товарища Шахова не может подогнать его черную «Волгу» к парадному, так что ему приходится пользоваться черным ходом. Товарищ Шахов не возражает. Товарищ Шахов вырос в те времена, теперь почти былинные, когда возможность ускользнуть за пять минут до прихода людей в форме могла сберечь тебе жизнь.

Несмотря на скромную внешность и никогда не красившийся фасад, чей цвет не описуем ни одним членом Союза Художников, дом в тупике хорошо известен деловому люду Москвы. Это «Городской трест кулинарного обслуживания», которым заведует его директор Епифан Епифанович Епифанов. Никто никогда не видит товарища Епифанова, который занят партийной работой, и, кто знает, тот уверен, что товарища Епифанова уже ждет кресло Министра по кулинарной работе. Но конкретной деятельностью Горкулинартреста заправляет товарищ Шахов. Именно он решает, получит ли ресторан приличную баранину с тбилисской базы и осетрину первой свежести из Астрахани, или придется ему удовлетвориться костями и ржавой селедкой или вообще гнилой картошкой.

Кабинет товарища Шахова находится на четвертом этаже, и просто так туда не войдешь. Его два секретаря, Ленина Патрикеевна и Сталина Алтыбаевна, бдительно исполняют свои функции. Обе пришли в Трест после ничем не примечательной карьеры в органах, одна из КГБ, другая из ГРУ (что объясняет их яростную конкуренцию, которая забивает кока-колу и пепси, форда и шевроле). У каждой секретный фиолетовый пояс по самбо, но особенно назойливые посетители могут натолкнуться на нечто более серьезное. Например, Ленина предпочитает печь пирожки с лобстером из Мейна и швейцарским Груером, которые ей привозят старые друзья оттуда. В то время как Сталина начиняет свою выпечку икрой из Астрахани и омулем с Байкала. Я всегда подозревал, что в один прекрасный день все кончится дуэлью из-за того, чьи пирожки предпочитает их патрон. Впрочем, товарищ Шахов поощряет такого рода конкуренцию.

Товарищ Шахов восседает за письменным столом размером с Якутскую АССР, покрытым тайгой зеленых папок и редчайшим телефоном ВЭФ с аж тремя линиями, которые наводили шорох у посетителей. В Америке я был поражен (ненадолго), увидев телефон с пятью линиями на столе в замухрышной конторе. Впрочем, еще больший шорох наводил простой черный аппарат без наборного диска. Посетители могли лишь догадываться, с кем соединяла Шахова эта линия.

Первое, что видишь в колобкообразном (по маслянистости и форме) лице товарища Шахова, с мешками под глазами, которые нисходят по жирным желтоватым щекам, — это усталость. Затем безнадежность. Затем презрение к посетителю. Даже первокурсник с Пироговки, даже шаман средней квалификации увидят, что у товарища Шахова вагон болячек, одна серьезней другой. Вдобавок к болячкам он, как я сказал, смертельно устал. Он устал от денег, которые он получает весь день. В этом заключается его работа — собирать ясак от директоров ресторанов.

Не поймите меня превратно. Шахов любил деньги. Но в его положении… это все равно что отбывать пожизненный срок в камере-одиночке с Мэрилин Монро. Наступает момент, когда тебе вспоминается та самая бухая буфетчица с золотым зубом на вокзале в Курске. Но даже если любовь ушла, завяли розы, то уважение к деньгам осталось. К тому же, что важно, деньги счет любят. Просто обожают. И если в пачке не хватало рубля, или червонца, или сотенной, Шахов просекал это с ходу. Ему хватало одного взгляда на толстенную стопку банкнот, чтобы сказать: «Не хватает».

Именно поэтому сидящий напротив Шахова курьер из «Ингури», популярного грузинского рестро на Некрасовском валу, вертелся как шашлык на шампуре. Он потел и клялся, что он получил и принес пять тысяч, как договорились, и ничего не знал о нехватке одной тысячи.

Найти тысячу была моя работа. И директор «Ингури» был покруче, чем Эдит из Rudy’s. Но я всегда находил деньги. (Это не значит, что деньги возвращались по адресу. Товарищ Шахов знал, что есть мздоимцы и покруче его, и если речь шла о партии или милиции, прикусывал язык.)

Порою Шахов одалживал меня друзьям и коллегам. Я раскрыл растрату в «Елисеевском». Конечно, заведующая Галина Ивановна могла бы и обратиться в милицию, но тогда милиция могла обнаружить больше, чем простое хищение, и кому это надо? Проблемы надо решать как можно тише. Галина Ивановна ценила тишину и снабжала меня по-царски. В стране победившего дефицита такой доступ ценился больше, чем деньги.

Наконец, цеховики, теневые производители с невообразимыми состояниями, московские Джобсы-Гейтсы. Как представитель Шахова я посещал сходки в Ялте и Сочи. Здесь мне было достаточно знать, кто в чем врет, как у кого идут дела, на кого Шахов мог положиться и на кого нет.

Чего-чего, а денег у меня хватало, JC; намного больше, чем я мог потратить, что было общей головной болью для цеховиков, которые жили в страхе предрассветного стука в дверь и умирали молодыми, ибо ни один кардиолог не может спасти сердце, которое живет под таким стрессом (добавьте три пачки в день и жирное мясо поздно на ночь).

И тут мы попадаем в тупик.

Я уже видел, что JC начинал ерзать от любой моей истории, даже косвенно связанной с нарушениями закона. Парадокс? Шехтер коррумпирован насквозь, и работа на него делает меня таким же коррумпированным. Какая разница, что я в некотором деле восстанавливаю справедливость; я коррумпирован по ассоциации, и, как ни верти, мой «облико морале» добела не отмыть. Диапазон толкований был от Большого Негодяя до Мелкой Сошки. То есть, может, моя коррумпированность и не тянула на то, чтобы дать мне от американских ворот поворот и отменить визу? На-а, овчинка-выделка… Но, конечно же, с таким прошлым работа на ЦРУ была немыслима. «Холодные руки, горячее сердце» — во всем мире формула одна и та же.

Моя ошибка. Опять все те же грабли.

Я думал, что чувак из ЦРУ может подняться над такой мелочью, как переадресовка пары тысяч рублей. То есть я уверен, что в Агентстве были люди, которые могли подняться и выше, но они уже поднялись, они сидели так высоко, что мне до них было просто не добраться. Вместо них я имел дело с лузером, который верит во все конституционные поправки и следует всем заповедям.

Что же делать, если такую карту сдала мне фортуна. Будем играть.