Мемуары шпионской юности

Вячеслав Гуревич

Леонид работает на ЦРУ. Аня работает в советском посольстве. Он ее вербует – или это она его вербует? Короче, они друг друга вербуют. И влюбляются. Молодые же! Добром такое не кончится, особенно когда Леня нечаянно затягивает резидента КГБ в когти Сатаны.Данная книга – это беллетристика, а не пропаганда наркотиков-алкоголя-сигарет (НАС). Она содержит сцены незаконных актов, но это художественный вымысел, а не призыв нарушать закон. Автор осуждает НАС. Если у вас проблемы, обратитесь к врачу. Книга содержит нецензурную брань.

TWENTY-THREE

Много лет назад я сел на поезд из Ленинграда в Москву с тремя тыщами рублей в кармане. Сумасшедшие деньги для девятнадцатилетнего, у которого отец-счетовод зарабатывает 130 в месяц. Одна тысяча из червонцев и четвертных была зашита изнутри в заднее место штанов; одна пачка засунута в вонючие носки, небрежно брошенные поверх другой одежды в фибровом чемоданчике; и, наконец, одна прикреплена липучкой с внутренней стороны бляхи моего солдатского ремня. Все ради шести часов на поезде.

По дороге на Московский вокзал я остановился в магазине «Рабочая одежда» и инвестировал 20 рублей в телогрейку и пару кирзовых сапог.

— Портянки надо? — спросила продавщица с лицом и манерами армейского старшины.

«Где работаешь, тем и будешь», — подумал я.

Надо было бы, конечно, для комплекта. Но в «открытом» доступе у меня и было всего два червонца, и чтобы достать еще один рубль на пару портянок, мне пришлось бы удалиться в туалет, чтобы залезть в мой НЗ.

— Есть портянки, — пробормотал я. — От бати остались.

Вау. Сработало. Традиция. Старые портянки от отца к сыну. Это она всхлипнула или насморк? В Питере насморк был у всех. Ветер такой с Невы, революционно-простудный.

В телогрейке и кирзе я был натуральный зек, только что откинулся, показать вам на левой груди профиль Сталина? Нет наколки, ладно — по крайней мере славный гегемон, передовой крановщик на трудовой вахте. Главное, рот не открывать, чтобы не видели, что у меня все зубы целы.

Портянки я ненавидел всеми фибрами души. В городишке, где я вырос, с асфальтом было не густо, и весной-осенью без сапог никак. А где сапоги, там и портянки, которые я упорно не мог научиться правильно заворачивать. А покажись в носках, засмеют как маменькина сынка. Совок, чо — всегда найдется что скрыть от граждан-товарищей.

По дороге на вокзал я завернул на стройплощадку измазать сапоги для аутентичности. По привычке чуть не взял билет в купейный. В последний момент вспомнил о своей внешности и взял в общий. Расселся поудобнее, надвинул кепку и протянул ноги в грязных сапогах через проход, чтобы было виднее. Интеллигенты, проходите, вам здесь делать нечего. Ага, сходите к проводнику, попросите другое место. Проводница взглянула на меня оценивающе — фулюганить будешь? Ментов звать?

— Чо надо, — огрызнулся. — мамка в «Крестах» сидит, еще вопросы есть?

Покачала головой, ничего не сказала. Сердобольность русских женщин — одна из немногих констант в этой стране.

Три тысячи я конфисковал без особого труда у директора комка на Лиговке. Какое-то мутное дело с бижутерией от одесского цеховика. Я не вдавался. Есть, нет? Есть…

В Москву меня должен был сопровождать местный мордоворот по имени Кузьмич. Кто доверит сопливому девятнадцатилетнему такие деньги? Но в последний момент Кузьмич не явился.

— Нет его, — сказала жена по телефону. — Как пришел домой от тебя, так и не просыхает.

Я сделал ужасную ошибку. Я поддался на уговоры Кузьмича и дал ему аванс. Теперь он был надежно в когтях Русской Болезни.

И что мне было делать, сидеть в Питере и ждать, пока мне найдут другого мордоворота? В девятнадцать лет не ждут; в девятнадцать нам море по колено. Добавим щепотку банальной жадности: мне причиталось пять сотен, и если обойтись без Кузьмича, то я прикарманил еще стольник. Минус червонец, который я ему «выписал».

И вот теперь этот жадный сопливый пацан изображал из себя крутого мужика в телогрейке, замазанной кирзе и кепчонке, прикрывающей лоб с полдюжиной прыщей. Как ни тянулся я открыть «пингвиновское» издание «Красного урожая» Дэшила Хэммета, которое мне оставила тетка на Качалова, но крутые книжек не читают, а уж на английском и подавно.

Шесть часов. Пять ходок в туалет — ровно почасово, плеснуть на лицо холодной воды и успокоить нервы. Все получилось. Лиговка решила не связываться. Директор решил смириться. И то правда — разве для него это деньги? За неделю-другую наверстает.