Верификация

Верифика́ция (от лат. verum «истинный» + facere «делать») в различных сферах деятельности человека может подразумевать:

• проверка, подтверждение, метод доказательств каких-либо теоретических положений, алгоритмов, программ и процедур путём их сопоставления с опытными (эталонными или эмпирическими) данными, алгоритмами и программами.

методика распознавания на соответствие правде

в науке, проверка теоретических положений на соответствие реальности при помощи эксперимента.В значении доказуемости, проверяемости объяснений (моделей) объектов/явлений, в зависимости от степени подтверждаемости реальностью (эмпирически, фактами), образует понятия:

Гипотеза — недоказанное фальсифицируемое правдоподобное утверждение на основе ряда подтверждающих её наблюдений или суждений, понятий, постулатов (в науке).

• Концепция — модель с подтверждающими её истинность фактами и/или без них (см. Философия).

Теория — объяснение с предоставлением доказательств максимальной степени (см. Наука).Корень различного понимания понятия верификация кроется в спектре возможностей сличения соответствия конечного продукта предопределённым требованиям. Верифицировать соответствие конечного продукта предопределённым требованиям возможно, в зависимости от ситуации, по прямым и косвенным характеристикам этого конечного продукта. А также существует процессный подход, который отслеживает продвижение продукта к предопределённым требованиям.

Верификацию следует отличать от фальсифицируемости. В соотвествии с принципом фальсифицируемости, эмпирическая система (гипотеза, концепция, теория), не допускающая опровержение на основании эксперимента, не является научной.

Профессиональный праздник верификаторов отмечается 14 сентября.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Вскоре, однако, под влиянием критики со стороны О. Нейрата, К. Поппера и др., а также в ходе собственных исследований Карнап осознал неосуществимость подобного проекта реконструкции знания. Во-первых, обнаружилась неприемлемость феноменалистического базиса, ибо сугубо индивидуальный характер опыта, фиксируемого в протокольных предложениях, противоречит общезначимости научного знания и не обеспечивает возможности коммуникации и интерсубъективной верификации. Во-вторых, логические исследования показали невозможность строгого определения в терминах наблюдаемых характеристик, даже наиболее близких к эмпирическому базису теоретических понятий – так называемых диспозиционных предикатов, выражающих предрасположенность объекта реагировать определенным образом при определенных обстоятельствах. В-третьих, была осознана чрезмерная жесткость верификационистского критерия значения, отсекающего от науки многие ее важные части (например, предложения, выражающие научные законы, утверждения о прошлом и др.). Все это побудило Карнапа пересмотреть и эмпирический базис системы знания[54], и процедуры сведения всего знания к этому базису[55], что повлекло за собой значительную либерализацию критерия значения и в конечном счете замену понятия верификации более слабым понятием подтверждения. Согласно новому критерию, значение предложения уже не заключается в фиксации «непосредственно данного», а раскрывается через бесконечный ряд предложений наблюдения, служащих элементами подтверждения.

Л. Б. Макеева, Язык, онтология и реализм, 2011

Иногда теория понимается как продукт верификации (проверки) модели. Это не так. Верифицированная модель (например, показавшая свою правильность в ходе эксперимента) еще не становится от этого теорией: просто сначала мы имели дело с каким-то допущением, гипотезой, затем выяснили, что это допущение справедливо, что эта гипотеза верна. Но из того, что оно справедливо, еще не следует, что мы обладаем целостным и достоверным знанием об объекте – только знанием о каких-то отдельных сторонах, о некоторых свойствах объекта!

А. А. Леонтьев, Основы психолингвистики, 1997

Если, например, мы вводим в научный оборот понятие «мотив», то сначала необходимо дать точное определение этого понятия через известные другие понятия и доступные способы диагностики явлений, входящих в содержание данного понятия (операционализация). На следующем этапе операционализации понятия «мотив» мы обязаны были бы предложить психодиагностическую методику, с помощью которой можно было бы удостовериться в том, что то, что утверждается в определяющейся части данного понятия, действительно существует. На заключительном этапе мы должны были бы осуществить практическую проверку существования явления «мотив» во всех приписанных ему в определении свойствах. Таким образом, как операционализация, так и верификация понятий требуют обращения к психодиагностике, но только операционализация предполагает теоретический, а верификация – практический шаг на этом пути.

Аурика Луковкина, Психодиагностика. Шпаргалка, 2009

Если, например, мы вводим в научный оборот понятие «мотив», то сначала необходимо дать точное определение этого понятия через известные другие понятия и доступные способы диагностики явлений, входящих в содержание данного понятия операционализация). На следующем этапе операционализации понятия «мотив» мы обязаны были бы предложить психодиагностическую методику, с помощью которой можно было бы удостовериться в том, что то, что утверждается в определяющейся части данного понятия, действительно существует. На заключительном этапе мы должны были бы осуществить практическую проверку существования явления «мотив» во всех приписанных ему в определении свойствах. Таким образом, как операционализация, так и верификация понятий требуют обращения к психодиагностике, но только операционализация предполагает теоретический, а верификация – практический шаг на этом пути.

Алексей Сергеевич Лучинин, Психодиагностика

Наши знания могут строиться на неформальном межличностном общении или быть результатом воздействия СМИ, социальных сетей и т. д. В качестве иллюстрации можно привести постоянно появляющиеся слухи о модных трендах в одежде, о приближающемся очередном кризисе, о коррумпированности того или иного государственного чиновника, которым мы верим как правдоподобным, потому что «так говорят все». Подобные знания составляют повседневный фон функционирования массового сознания и не требуют научной верификации. Эти знания можно обозначить как уровень индивидуального эмпирического опыта, результат наблюдения «естественной» картины повседневной жизни, в которую включены все акторы исследовательского процесса (см. более подробно гл. 3). Апелляция исследователя к предположениям собственного здравого смысла, так называемому рутинному знанию, вполне может служить исходной точкой построения предметной области исследования. В результате эмпирической проверки эти предположения могут быть существенно пересмотрены и преобразованы в валидные научные факты. В этом смысле представляет большой интерес утверждение К. Поппера о том, что «всякая наука и всякая философия есть просвещенный здравый смысл»17.

Н. Н. Маликова, Дизайн и методы социологического исследования, 2014

Если, например, мы вводим в научный оборот понятие «мотив», то сначала необходимо дать точное определение этого понятия через известные другие понятия и доступные способы диагностики явлений, входящих в содержание данного понятия (oперационализация). Допустим, что таким определением является следующее: «Мотив – это внутренний, психологический, осознанный или неосознаваемый побудительный источник действий человека, придающий им целенаправленность и поддерживающий их активность». (Предполагается, что нам уже известно, что такое «побудительный источник», «осознанный или неосознаваемый», и «активность», в противном случае необходимо было бы дополнить общее определение мотива частными определениями данных понятий, вести эту работу до тех пор, пока в определяющей части всех понятий не останется ни одного термина, требующего дополнительного разъяснения.) На следующем этапе операционализации понятия «мотив» мы обязаны были бы предложить психодиагностическую методику, с помощью которой можно было бы удостовериться в том, что то, что утверждается в определяющейся части данного понятия, действительно существует. На заключительном этапе мы должны были бы осуществить практическую проверку существования явления «мотив» во всех приписанных ему в определении свойствах. Таким образом, как операционализация, так и верификация понятий требуют обращения к психодиагностике, но только операционализация предполагает теоретический, а верификация – практический шаг на этом пути.

А. С. Лучинин, Психодиагностика: конспект лекций, -1

При этом представляется не вполне оправданным более чем свободное оперирование таким понятием, как «научная теория». С одной стороны, в ее содержание произвольно вкладываются любые результаты цитируемых исследований вне зависимости от действительного уровня отраженных в умозаключении явлений и процессов. И это тогда, когда практически все подобного рода аналитические материалы предельно социологичны и отвечают критериям эмпирического обобщения, а не научной теории. С другой стороны, к сфере теоретических столь же необоснованно относятся положения, по определению в ее параметрах не располагающиеся, например, религиозные идеи или философские системы. В русле тенденции снижения общей требовательности к формализованной стороне проведения исследований и их результатов данные моменты существенно усложняют процесс верификации, т. е. критики на достоверность выводов науки, само ее функционирование в параметрах коммуникаций и возможность практического применения результатов.

В. И. Карасев, Коррупция как механизм социальной деградации, 2005

В этом буйстве и торжестве величин есть один аспект, который мы не можем обойти вниманием, если хотим удержаться на научном уровне или подняться на него. Заключается он в следующем. Бесспорно, публикуемые количественные данные имеют значение для научного понимания социальных объектов такого рода, какие интересуют нас здесь. Более того, без них не обойдешься. Но эти данные так или иначе отбираются специалистами и препарируются. Их можно интерпретировать самым различным образом. Изобилие величин стало не столько средством достижения истины, сколько средством ее сокрытия. Этими величинами исследователь может воспользоваться в интересах истины лишь в том случае, если он заранее имеет ориентировочное представление о том, где эта истина лежит и в чем примерно она заключается, т. е. лишь как подкреплением и развитием результатов познания, добытых каким-то иным путем. Из этих количественных данных самих по себе невозможно извлечь научную социальную теорию, отвечающую требованиям логики и методологии науки. Они могут быть использованы для построения и развития такой теории, для верификации (проверки) ее отдельных положений. Но что именно измерять и вычислять, как и с какой целью, это зависит от теоретических средств, а не наоборот.

А. А. Зиновьев, На пути к сверхобществу, 2008

Однако ригористичные позитивисты не примут моего понимания эмпирической верификации. Некоторые скажут: все, что я имею в виду, утверждая: «Если Бог существует, то в мире есть порядок», сводится к тому, что в мире есть порядок. То есть значение исходного метафизического утверждения идентично значению предложения наблюдения, выводимому из него. Откровенно говоря, это заключение кажется просто ложным. Утверждать, что существует бытие, ответственное за существование порядка, не есть то же, что утверждать существование порядка. Другой способ огорошить метафизика заключается в том, чтобы спросить у него, какая разница в том, утверждается или отрицается его тезис. Например, если метафизик утверждает, что абсолютное Бытие существует, его могут спросить, какая разница для мира в том, существует или не существует абсолют. Мир останется тем же в обоих случаях. Здесь, как мне кажется, можно распознать влияние эмпирических наук, о котором я говорил выше. Считается, что функция научной гипотезы состоит в том, чтобы предсказывать будущий возможный опыт. Отсюда выводится заключение, что для того, чтобы быть значимыми, метафизические суждения должны выполнять сходную функцию. Перед лицом такого отношения метафизик, я думаю, может попытаться ответить на требования позитивиста. Скорее всего, он будет утверждать, что его высказывание о существовании абсолютного Бытия не подразумевает предсказания чего-либо, а стремится объяснить что-то, а именно: существование конечных существ. Его оппонент, несомненно, спросит его, что он имеет в виду под объяснением, и будет оспаривать обоснованность метафизических «принципов» или, может быть, интуиции. Однако вопрос об обоснованности метафизических выводов перемещает нас за пределы логического позитивизма.

Фредерик Коплстон, История философии. ХХ век, -1

Если одна часть политологических знаний носит нормативный характер и не может рассматриваться как объективная, не конвенциальная истина, то их вторая, основополагающая часть адекватно отражает реальные политические процессы и явления и не зависит от сознания людей. Она включает дескриптивные (описательные) и каузальные знания. Первые представляют собой научное описание реальных событий и фактов. Сюда входят статистические данные, результаты опросов, наблюдений и т. п. Вторые, каузальные знания, раскрывают причинно-следственные связи между различными социальными и политическими явлениями. Эта часть знаний опирается на эмпирические данные и подлежит верификации, что означает возможность других исследователей, используя те же самые процедуры, получить тот же результат.

В. П. Пугачёв, Политология, 2010

Нет никаких причин, чтобы истина состояла лишь в определяющей общедоступной верификации некоего точно сформулированного в естественном языке утверждения. Существуют, конечно, некоторые истины такого рода; истина, что в нормальном человеческом геноме 46 хромосом, хороший тому пример. Она недвусмысленна, точна, и ее утверждение соответствует фактам. Но истины, касающиеся личностной жизни, – это чрезвычайно запутанные, редко полностью выявляемые, постоянно развивающиеся, творчески интерпретируемые сочетания мыслей и чувств. Язык, коим мы располагаем для выражения или описания таких истин, ограничен и груб. Мы едва ли когда-либо можем достигнуть точного, недвусмысленного утверждения, которое соответствовало бы психическому факту, еще менее такого, чтобы каждый мог проверить для себя его истинность. Поэтому истина гораздо больше дело степени, метафор, которые пробуждают интуицию, если взято верное направление, и большей или меньшей приблизительности.

Коллектив авторов, Научные и богословские эпистемологические парадигмы. Историческая динамика и универсальные основания, 2009

Научное мировоззрение исходит из того, что компоненты объективного мира существуют в соответствии с законами, доступными постижению на основе тщательного и систематического изучения[44]. Научный подход к познанию основан на уверенности, что при помощи интеллекта, органов чувств и приборов, расширяющих сенсорные возможности человека, можно открыть устройство мироздания и процессы, протекающие Универсуме. В своей эмпирической и экспериментальной работе ученый наблюдает за объективными процессами и явлениями и параллельно выдвигает теоретические модели, которые придают смысл наблюдениям и «освещают путь» новым экспериментам. Происходит непрерывный процесс верификации и уточнения теоретического материала, включая выявление несоответствия предложенных теорий результатам наблюдений. И хотя невозможно гарантировать получение полного и абсолютно истинного знания обо всей полноте Универсума, путь науки является стезей возрастающего приближения к истине[45].

Коллектив авторов, Философские проблемы междисциплинарного синтеза, 2015

Достоверность может быть подтверждена верификацией,[19] то есть повторяемостью результата в одних и тех же условиях при множестве проверок на множестве объектов. Но для явлений, которые не позволяют повторить результаты исследования в одних и тех же условиях, существуют другие методы доказательства достоверности: аналитические, экспериментальные и подтверждение практикой.

Ю. Н. Лапыгин, Диссертационное исследование магистранта, аспиранта, докторанта, 2009

Некоторые зарубежные авторы говорят о позитивистской парадигме. В. А. Янчук отмечает, что доминирующая в науке позитивистская парадигма исходит из принципиальной возможности получения объективного знания об окружающей реальности. Это объективное знание обеспечивается процедурами операционализации и верификации. Иными словами, данные и их анализ являются свободными от ценностей и субъективности исследователя. В самом широком понимании позитивизм исходно отрицает метафизику, утверждая, что задачей науки является просто непредвзятое описание фактов, прикосновение к тому, что мы наблюдаем и измеряем (Янчук, 2012б). Таким образом, позитивисты дистанцируются от личностного фактора и его влияния на изучение мира, в то время как представители других метапарадигм признают возможность взаимодействия внешнего мира с внутренним миром познающего субъекта и необходимость рассмотрения этого взаимодействия для лучшего понимания и выявления существенных свойств и характеристик изучаемых явлений (Янчук, 2012б, с. 6). Позитивизм определялся многообразными способами. Согласно Колаковски, позитивизм основывается на четырех ключевых доктринах: правиле феноменализма, утверждающего существование только опыта при отрицании любых абстракций типа «материи» и «духа»; правиле номинализма, в соответствии с которым слова, обобщения, абстракции и т. п. являются всего лишь лингвистическими феноменами и не дают новых инсайтов в отношении мира; отделении фактов от ценностей; и единстве научного метода (Kolakowski, 1972).

Коллектив авторов, Взаимоотношения исследовательской и практической психологии, 2015

Познание не ограничено сферой науки. Наряду с научным в культуре общества существует множество других типов познания: обыденное, художественное, религиозное, мифологическое и др. Проблема демаркации – отделения научного знания от ненаучного и определение критериев научности – имеет давнюю историю; пристальный интерес к ней и ее тщательную разработку, как было показано в предыдущей главе, осуществляли в ХХ в. представители неопозитивизма и критического рационализма. Разработанные ими принципы верификации и фальсификации привлекли внимание к важнейшим характеристикам науки, однако, обнаружив свою противоречивость, недостаточность и, в конечном счете, несостоятельность, так и не решили полностью и убедительно проблему демаркации знания.

Я. С. Полякова, Общие проблемы философии науки, 2011

Методология анализируемых в монографии явлений – диалектический материализм. Его устои позволяют нам, в пределах целесообразности, использовать полезные методы других современных философских систем, к примеру, разрабатываемую неопозитивистами верификацию теорий и гипотез (принцип верификации). Нам использование процедур верификации представляется полезным, в частности, для проверки судом процессов доказывания-обоснования, осуществляемых сторонами, или оценки стороной познания-доказывания, осуществляемого противной стороной.

А. П. Попов, Целеполагание в современном отечественном уголовном судопроизводстве, 2014

Таким образом, исследования имплицитного научения наглядно демонстрируют эвристичность предложенных Я. А. Пономаревым идей. Важно отметить, что само по себе накопление имплицитных знаний еще не является обязательным залогом успеха в решении тех задач, для которых оно является релевантным. Испытуемый не отдает себе отчета в наличии этих знаний, а значит, не может намеренно их применить. Возникает парадокс. Если испытуемый будет стараться действовать в логическом режиме, он не будет применять имплицитное знание, а если он будет действовать в интуитивном режиме, он сможет выполнить задачу, опираясь на имплицитное знание, но не сможет осознать, как у него это получилось. Я. А. Пономарев понимает это, он пишет о том, что важным этапом в решении творческой задачи является этап верификации интуитивно найденного решения. Однако механизмы этого процесса еще не до конца понятны (см.: Аллахвердов и др., в печати). Остается также неясно, что заставляет человека доверять или не доверять своей интуиции в конкретной задаче? Лежат ли за этим какие-то устойчивые индивидуальные особенности или ситуативные факторы?

Коллектив авторов, Современные исследования интеллекта и творчества, 2015

Методология предпринятого нами исследования – диалектический материализм. Его устои позволяют нам, в пределах целесообразности использовать полезные методы других современных философских систем, к примеру, разрабатываемую неопозитивистами верификацию теорий и гипотез (принцип верификации). Нам использование процедур верификации представляется полезным, в частности, для проверки судом процессов доказывания-обоснования, осуществляемых сторонами, или оценки стороной познания-доказывания, осуществляемого противной стороной.

А. П. Попов, Современный отечественный уголовный процесс: целеполагание, система целей, задач и функций, средства, 2014

Правовая гипотеза, как и правовая презумпция, является предположением, а «предположительный характер гипотетического знания, недостаточного для достоверных выводов, сближает его с презумпцией»[43]. Правовая гипотеза, как и презумпция, является вероятностным явлением, основанным на индуктивном познавательном процессе. Если правовая гипотеза фальсифицируется, то она прекращает свое существование, а в случае ее верификации переходит в теорию. При опровержении правовой презумпции последняя никак не видоизменяется и, тем более не исчезает. Это подтверждает то, что гипотеза основывается на строго научном предположении, которое не должно противоречить истинным научным положениям в данной области исследования[44], а презумпция не основывается в такой степени на научном предположении и закрепляется в нормах права прежде всего с целью отражения обычного порядка связей между предметами и явлениями.

С. А. Мосин, Презумпции и принципы в конституционном праве Российской Федерации, 2009

Верификация – это когда любое новое понятие, вводимое в научный оборот и претендующее на научность, должно быть проверено на реальное существование определенного этим понятием явления.

Н. А. Сидорова, Диагностика соискателя, -1

Философия, наука и повседневное знание, при всех различиях способов суждения и действия, направлены на достижение общей цели – постижение свойств и параметров мирового универсума, системных связей окружающего мира. Все они исходят из свойства мирового универсума, предполагающего наличие и функционирование в нем человека, обладающего способностью мыслить и познавать. Поскольку дело обстоит именно так, то человеческое мышление как особый феномен, в свою очередь, выступает в качестве научной проблемы, изучение которой требует взаимодействия наук о природе, наук о жизни и наук о человеке. В настоящее время сформировалась группа наук и дисциплин, представляющих различные подходы и методы, поставившие себе целью исследование проблем человеческого мышления. В ней представлены как науки естественные, так и гуманитарные. Их объединяет сама проблема и поиск взаимодействия в ее исследовании, в силу чего эти новые науки и подходы носят название когнитивных, т. е. формирующих общее исследовательское пространство когнитивистики. Среди них когнитивная психология, когнитивная лингвистика, компьютерные науки, теория информации, информационные науки, область исследования искусственного интеллекта, ряд новых подходов естественных наук. Поскольку человек представляет собой часть мирового универсума, системно связан с ним, то и познание этих связей возможно при том условии, что каждая из наук выявляет эти системные связи, изучая собственные конкретные объекты. Ориентация на проблематику когнитивистики актуализирует в каждой из наук специальное рассмотрение научной методологии и особенно ее эмпирического обоснования. В центре внимания оказываются проблемы соотношения теории и эксперимента, принципов верификации, критериев доказательности, корректности и точности научного утверждения и способов его аргументации. Для гуманитарных наук особенно актуален вопрос об эмпирическом объекте наблюдения.

О. М. Медушевская, Теория и методология когнитивной истории, 2015

Исследуя процесс научного познания, К. Поппер в работах «Логика и рост научного знания», «Объективное знание. Эволюционный подход» и других приходит к выводу о том, что понятия «знание», «мышление» имеют два различных смысла. С одной стороны, знание или мышление в субъективном смысле – это совокупность последовательных состояний ума, сознания или мотивированных намерений действовать определенным образом. С другой стороны, знание или мышление в объективном смысле – проблемы, теории, испытанные и признанные способы аргументации, то есть знание как таковое, вне определенного познающего субъекта. Ключевой элемент концепции К. Поппера – отвержение принципа верификации, выдвинутого неопозитивистами, в основе которого убеждение в возможности безусловно истинного знания. К. Поппер считает, что это иллюзия. Любая теория рано или поздно заменяется новой. Поэтому задача философии (гносеологии, философии науки) не в поиске «единственно верной теории», а в осмыслении роста научного знания, в разрешении проблемы роста знания, достигаемого в процессе рациональной дискуссии, которая, по сути, всегда является критикой существующего знания. Важнейшее условие этого К. Поппер видит в отделении научного знания от ненаучного, главный инструмент этой демаркации – принцип фальсификации.

С. С. Антюшин, История и философия науки. Учебное пособие для аспирантов юридических специальностей, 2013

Таким образом, лингвистический эксперимент – это эксперимент, исследующий и раскрывающий языковое чутье испытуемого путем проверки истинности (верификации) языковых или функциональноречевых моделей. При верификации моделей языковой способности или модели речевой деятельности следует говорить уже о психолингвистическом эксперименте. В ряде случаев исследователь оказывается одновременно и испытуемым. Такой вариант получил название «мысленный лингвистический эксперимент»[5].

В. П. Глухов, Практикум по психолингвистике, 2017

Господство логических методов, подчеркнуто отчужденных от практики, от объектов реальности как таковых, было сопряжено с постепенным вырождением процесса познания в схоластику. Этому манифестировано положил конец Фрэнсис Бэкон, написавший «Новый Органон» и тем самым открывший простор новой, третьей эпистеме. Своим важнейшим тезисом «практика – критерий истины» он утвердил необходимость «субъект-объектного отношения», возвысил статус опытного знания во всем, где речь может идти о поиске истины, и тем самым как бы конституировал господство новой, третьей эпистемы. Оснащенный орудием (логикой) субъект возымел возможность добывать и обрабатывать факты как «пищу для ума». Утвердившая примат опытного знания новая эпистема стала господствовать и определять специфику материальных и духовных ценностей, выдвинув на первый план чувственное начало. Ей подчинилось все – от искусства и науки (гении Ренессанса) до религии (протестантизм). Логический аналитизм в поиске истины стал опираться на ее практическую верификацию, на эмпирию объекта. Возникли профильные науки, определившие спецификацию знаний. Субъект познания и объект познания были четко отграничены и дистанцированы.

Коллектив авторов, Инновационная сложность, 2015

Превращение загадки в проблему, обсуждение которой предполагает процедуры верификации и фальсификации, связано прежде всего с двумя моментами: с отказом от понимания сознания как своего рода экстракта из многообразия опытов и с выделением первичного опыта сознания – опыта различения. Впервые попытку связать сознание и различие предпринял американский психолог Е. Толмэн: «Сознание имеет место там, где организм в определенный момент раздражения переходит от готовности реагировать менее дифференцированно к готовности в той же ситуации реагировать более дифференцированно… Момент этого перехода есть момент сознания»6. При этом способность различения интерпретируется как функция организма и как реакция на уже дифференцированную ситуацию, тогда как сама дифференциация не становится предметом рассмотрения.

Коллектив авторов, Проблема сознания: разные ракурсы, -1

В этой связи в центре обсуждения оказываются проблемы создания инструментария для измерения способностей, оценки психометрических свойств, созданных инструментов, проблемы экспликации и верификации шкал способностей, проблемы выявления и/или конструирования латентных структур способностей, проблемы дизайна исследования, проблемы моделирования и т. п. Каждая из указанных тем раскрывается устоявшимися комплексами терминов, часто объединенных в своеобразные теории более высокого уровня (например, обобщенная модель теста, априорные (апостериорные) модели структуры интеллекта и т. д.). Психометрическая парадигма исследования способностей требует внимательного отношения к проблеме изучаемых выборок, репрезентативность которых – одна из центральных проблем в данной парадигме.

А. Н. Воронин, Дискурсивные способности. Теория, методы изучения, психодиагностика, 2015

Соответственно, поскольку мы заявили своей целью реформу марксизма с позиции современного состояния науки, постольку мы должны рассмотреть вопрос: материалистическое понимание истории – это социология или социальная философия? От ответа на этот вопрос зависит объем и глубина использования общефилософских положений в социальном теоретизировании, характер методов верификации. Если речь идёт о социальной философии, то объем и глубина такого использования максимальны. В противном случае, если речь идёт о частной науке – социологии, то область применения философских принципов ограничена сферой, которую принято называть философскими основаниями теории.

Д. Е. Краснянский, Комментарии к материалистическому пониманию истории, 2009

Вместе с тем, вопрос о «субъекте поведения» должен быть решен положительно, в противном случае любые факты и концепты автоматически повисают в воздухе. В сущности, когда мы говорим о «субъекте поведения», мы тем самым проводим четкую грань между тем, что есть «субъект», и тем, что есть его «поведение», а, следовательно, неизбежно приходим к выводу, что субъект поведения – это все, кроме его поведения. Если же под поведением, как предлагает КМ СПП, понимать всякую психическую и психически опосредованную активность, с одной стороны, и принять во внимание, что поведение не есть только активность, но и в первую очередь активность структуры, с другой, то очевидно, что субъекту не остается в психическом ничего, кроме некоего подобия роли геометрической точки в геометрии[55]281. Действительно, если учесть специфику психологической редукции в дихотомии «я» – «не-я», то понятно, что всякое проявление «я», подвергнутое рефлексии, уже не есть «я»[56]282. Таким образом, «я» как нечто фактическое, поддающееся верификации существует лишь в действии, но здесь оно неотличимо от самого действия.

А. В. Курпатов, Руководство по системной поведенческой психотерапии, -1

На этапе верификации конструкта мы ограничились показателями сенсорной памяти, ВР выбора из множества вариантов, мерностью когнитивного пространства. При выборе дескрипторов когнитивного ресурса мы рассматривали показатели, в которых проявляются, на наш взгляд, его основные свойства – симультанное «схватывание» некоторого множества элементов ситуации, удержание его в фокусе внимания и оперирование им. Эти «внутренние условия» обеспечивают успешное выполнение когнитивных задач разного типа: 1) тестовых заданий, построенных на абстрактном материале типа прогрессивных матриц Равена; 2) малых творческих задач, которые требуют активизации определенного способа действий без опоры на ориентиры из-за маскировки существенных условий задачи (Горюнова, Дружинин, 2000, 2001; Дружинин, 2001).

Н. Б. Горюнова, Когнитивный ресурс. Структура, динамика, развитие, 2016

Программа экспериментальной верификации гипотезы контроля поведения проведена на детях от 4 месяцев до 3,5 лет в лонгитюдном исследовании, на детях 3–4 лет в лонгитюде процесса адаптации к детскому саду, в лонгитюдном исследовании подростков 13–18 лет, взрослых женщин, перенесших травму аборта, на взрослых мужчинах строго регламентированных (военные летчики) и не строго регламентированных профессий (фрилансеры, художники, научные работники). Она показала значительный потенциал и валидность данного подхода, позволяющего раскрыть последовательность становления составляющих контроля поведения (от недифференцированности на первом году жизни – к выделению эмоциональной составляющей на втором году и реципрокному взаимодействию когнитивной, эмоциональной и произвольной составляющих), т. е. гетерогенное и гетерохронное развитие (Виленская, 2007). Контроль поведения выступает предиктором адаптивных возможностей детей в ситуации привыкания к детскому саду, обеспечивает регуляцию поведения подростков в континууме защитных механизмов регуляции (Сергиенко, Ветрова, 2012), существенно отличается у женщин с травматичным опытом переживания аборта и без такового (Сергиенко, Микова, 2011). Сравнение мужчин с различной регламентацией профессиональной деятельности также позволило утверждать, что у людей со строгой регламентацией контроль поведения является более интегрированной структурой, чем у людей «свободных» профессий (Терехина, Сергиенко, Лекалов, 2014). Кроме того, междисциплинарное исследование контроля поведения и генетико-молекулярных маркеров у женщин, испытывающих предродовой стресс, показал, что гомозиготные генотипы СС и VV минералокортикоидного рецептора NR3C2 и генотип SS глюкокортикоидного рецептора N363S становятся предикторами риска контроля поведения у женщин с неблагополучным течением беременности (Чистякова, Савостьянов, Сергиенко, 2013).

Коллектив авторов, Принцип развития в современной психологии, 2016