В тине адвокатуры

Дело Луганского вступило в серьезный фазис своего развития. Вскоре после отправки Василия Васильевича с Князевым в Макариху, Гиршфельд взял у своей жены пакет с оставленными Луганским вексельными бланками и стал их утилизировать в возмездие за понесенные по делу траты и для возмещения предстоящих расходов. Не смотря на уверенность Николая Леопольдовича, высказанную жене Василия Васильевича, что векселя ее мужа все охотно примут для дисконта, это оказалось в действительности делом далеко не легким. Только при помощи «дедушки» Милашевича удалось отыскать охотника до легкой, даже сопряженной с риском, наживы, в лице нотариуса петербурского окружного суда Петра Павловича Базисова, который дисконтировал векселя с бланком Гиршфельда с выдачею половинной валюты. Таких векселей в два раза Базисов принял на сумму около восьмидесяти тысяч рублей. По другим векселям пришлось ограничиться еще более умеренными суммами, часть же вексельных бланков положительно не шла с рук за ненахождением капиталистов.

В Берлин для окончательных переговоров с Антониною Луганскою был командирован присяжный поверенный Егор Анатольевич Винтер, поверенный Базисова. Винтер был тоже из современных оборотистых дельцов, высокий блондин, с тщательно расчесанною бородой, с пенсне на носу, без умолку болтливый и беззастенчивый, он являл собою совершеннейший тип «прелюбодея мысли» и «софиста девятнадцатого века». За свою миссию он условился получить не более и не менее как пятнадцать тысяч рублей и дорожные расходы. Явившись в Берлин, он объявил г-же Луганской, что совершенно не знает никакого Гиршфельда, а хлопочет в интересах Василия Луганского, как поверенный Базисова, которому первый должен большую сумму, и по русским законам его кредиторы могут наложить на именье, находящееся у нее в пожизненном владении, запрещение и арестовать доходы. Кроме того, Егор Анатольевич открыл в церковных книгах русской церкви в Берлине подчистку в месяце совершения брака Антонины Луганской с ее мужем, и на это обстоятельство, имевшее, по его словам, важное значение для дела, он тоже обратил ее внимание. Словом, петербургский адвокат провел и вывел берлинских поверенных Луганской и довел ее до того, что она согласилась уступить свое право пожизненного владения за двести пятьдесят тысяч рублей, о чем Винтер немедленно и телеграфировал Гиршфельду.

Последний выразил по телеграфу свое согласие, и Егор Анатольевич, сбросив личину, уже по передоверию Гиршфельда, заключил с Антониной Луганской условие, по которому она соглашалась на залог своих имений в одном из русских банков, с выдачею ей из полученной залоговой суммы двухсот пятидесяти тысяч рублей. С этим условием в портфеле он покатил обратно в Петербург.

Николай Леопольдович ожидал его приезда с нетерпением, так как из Макарихи, где уже более года находился Луганский, стали приходить тревожные вести. Первое время Василий Васильевич, согласно инструкции, данной Князеву Гиршфельдом, аккуратно присылал писанные под диктант Александра Алексеевича письма к Николаю Леопольдовичу с выражением любви, благодарности, неограниченного доверия и полной заранее санкции его действий по делу о наследстве. Затем наступил крутой перерыв в подобной корреспонденции, и Гиршфельд даже получил несколько писем Луганского в далеко не дружелюбном и даже дерзком тоне.

Князев, с своей стороны, уведомил Николай Леопольдовича, что Луганский сильно соскучился в неприютной усадьбе, то и дело ездит в г. К-у, где пьянствует в кабаках и трактирах, разбрасывает векселя, так как высылаемых ему Гиршфельдом денег не хватает, и даже извозчику, с которым постоянно ездит в город, выдал вексель в пять тысяч рублей. Личное присутствие там Гиршфельда являлось, по его мнению, необходимым. Николай Леопольдович разделил это мнение.

По получении от Винтера условия с Антониной Луганской, он на другой же день выехал в Макариху. Подъезжая к усадьбе, которую он видел только мельком, никогда не располагая в ней жить и которую посоветовал купить своей жене в виду ожидаемого поднятия цен на земли в этой местности и дешевой цены, он был поражен сам ее грусть наводящим видом. Полуразвалившийся господский домишко уныло торчал среди полусгнивших надворных построек, ровная, унылая местность дополняла грустную картину. Это была, по истине, какая-то мерзость запустения.

«Прожив тут не только год, а месяц, даже непьющий до того человек, сопьется с кругу от скуки», — мелькнуло в голове Гиршфельда.

Луганский и Князев, оба бывшие в сильном подпитии, встретили Николая Леопольдовича почти враждебно. Они, оба, что называется осатанели от пьянства и скуки.

«Надо немедленно увезти их отсюда!» — решил Николай Леопольдович.

«Куда?» — возник вопрос.

Он вспомнил, что у него есть старинный его благоприятель еще по Москве, преданный ему человек с покладистой совестью — некто Петр Петрович Царевский, служивший в то время мировым судьей в одном жидовском местечке, одной из привислянских губерний. Под его-то присмотр он и решил отправить Луганского и Князева.

Тон разговоров последнего был далеко не успокоителен, и Гиршфельд стал побаиваться измены со стороны до сих пор верного клеврета. С присущим ему уменьем он в несколько дней не только успокоил обоих, описав Луганскому в радужных красках его будущность, по получении залоговой суммы из банка, и окончательного расчета с его теткой, и посулив Князеву за его верную службу и проведенный «каторжный», как выражался сам Александр Алексеевич, год, чуть не золотые горы, но даже успел взять с Василия Васильевича вексельных бланков на сумму шестьдесят пять тысяч рублей. После этого он стал их торопить отъездом, так как ему надо было спешить в Москву, где он имел знакомство в одном из банков и надеялся заложить именья Луганского за большую сумму.

Поспешность отъезда имела еще и другое основание. Василий Васильевич признался ему, что послал жене письмо с просьбой приехать в Макариху, и Гиршфельд боялся, как бы она не застала здесь мужа.

Наконец они собрались и уехали. Перед отъездом Николай Леопольдович скупил за ничтожную сумму все выданные Луганским в К-е векселя, заставив векселедержателей поставить на них безоборотные бланки.

То жидовское местечко, куда привез Гиршфельд своих пленников, каковым в его глазах теперь был и Князев, отстояло в двадцати верстах от станции железной дороги и было ничто иное, как грязный, малолюдный посад.

Петр Петрович Царевский принял приезжих с распростертыми объятиями и, после непродолжительного совещания с Николаем Леопольдовичем, согласился принять их под свой надзор, рекомендовав для той же роли в помощь себе местного станового пристава, с которым и познакомил Гиршфельда. Князев и Луганский очутились, таким образом, незаметно для себя, почти под домашним арестом. Им отвели маленькую комнату, бывшую под канцелярией, набили сеном два тюфяка и этим окончили заботу о них.

Николай Леопольдович пробыл с ними три дня, взяв с Василия Васильевича удостоверение, что он признает правильным все предшествующие его распоряжения и подтверждает его полномочие, выраженное в доверенности, на залог имения в той сумме, в какой ему заблагорассудится. Подпись Луганского на этом удостоверении засвидетельствовал, как мировой судья, Петр Петрович Царевский.

Оставив Князеву и Луганскому деньги на расходы, Гиршфельд покатил в Москву, где по его распоряжению ждали его жена, Арефьев и Неведомый. Туда же, к этому же времени, должен был прибыть Егор Анатольевич Винтер и поверенный Антонины Луганской Карл Карлович Обермейер. Слабоумный Василий Васильевич проводил своего «благодетеля» всевозможными благословениями и пожеланиями.

В Москве дело по залогу имения Луганского затянулось месяца на два, а когда день выдачи ссуды уже был назначен, вдруг из г. В-ны получена была на имя банка телеграмма Василия Васильевича, которой он просил банк приостановиться выдачею ссуды до его приезда. Узнав об этом, Николай Леопольдович был положительно ошеломлен. Он не мог понять, как Луганский мог очутиться в В-не.

Дело объяснилось лишь через три дня. В Москву прибыли Луганский с женой, Деметр и Князев. Гиршфельд тотчас же потребовал от последнего объяснения.

— Я тут не причем, — я положительно не в силах был удержать его. В этом пархатом жидовском логовище еще скучнее, чем в Макарихе. У Царевского с утра до ночи только и делают, что дуются в карты. Василию Васильевичу это надоело, он стал опять слоняться по трактирам и харчевням, пьянствовать и выдавать векселя, и наконец потребовал, чтобы я с ним ехал в Москву — к вам. Я его уговаривать — куда тебе, слышать не хочет. Тайком, по его желанию, мы и удрали. Я, впрочем, успел шепнуть Царевскому и они нас со становым на станции железной дороги догнали и стали его уговаривать остаться. Ни за что! Так вчетвером в В-ну и покатили. Не успели приехать, как в тот же день в гостиницу явились Егор Егорович и Надежда Петровна. Мы туда, сюда — хотели Василия Васильевича в другой номер перевести — спрятать, а он на дыбы — хочу с женой видеться, соскучился. Что же мы могли поделать. Стали они втроем шептаться, и я о телеграмме узнал, когда уже ее послали.

Каким образом Надежда Петровна и Деметр узнали о местопребывании Луганского осталось невыясненным. Николай Леопольдович сильно заподозрил самого Князева в сообщении жене Луганского адреса мужа, но не высказал ему этого.

«Я с ним сведу счеты после!» — решил он и деятельно принялся ухаживать за Василием Васильевичем, его женой и даже Деметром.

Залог в банке состоялся. Ссуда была выдана в размере четыреста пятидесяти тысяч рублей; из которых двести пятьдесят тысяч получил Обермейер и укатил с ними в Берлин. Гиршфельду, по договору, следовало получить триста двадцать пять тысяч рублей, но он великодушно согласился получить лишь сто пятьдесят тысяч, из которых семьдесят две тысячи передал Винтеру, как поверенному Базисова, пятнадцать тысяч лично ему за поездку в Берлин, пять тысяч — Арефьеву и шесть тысяч пятьсот сунул Деметру. Князев и Неведомый получили по тысяче рублей. Из остальных денег ему предстояло погасить некоторые другие векселя Луганского с его бланками и пять тысяч выдать по условию Милашевичу — в остатке наличный гонорар составлял сравнительно небольшую сумму. Пятьдесят тысяч рублей получила Надежда Петровна.

Луганский сделался собственником богатых имений, но не получил ни гроша. Это не мешало ему быть добродушно довольным. Недовольны остались Князев и Неведомый, но последний ни жестом, ни словом не выдал себя. В возмещение остальной части гонорара Николая Леопольдовича Луганский совершил вторую закладную на имение Комаровка на имя Стефании Павловны Гиршфельд, на сумму сто пятьдесят тысяч рублей и арендный договор на то же имение на четыре года, по пяти тысяч рублей в год, расписавшись в получении за все время аренды вперед.

После дележа вся компания отправилась в гости к новой арендаторше в Комаровку. Гиршфельд распорядился отслужить молебен и представился священнику, как новый владелец именья. Прожив там около двух недель и сделав хозяйственные распоряжения, они с женой, Арефьевым и Князевым отправились обратно в Петербург.

Дмитрий Вячеславович Неведомый объявил, что едет в Москву, куда его призывают дела. Николай Леопольдович без малейшего подозрения дружески простился с ним. Луганский с женой и Деметр уезжали в соседнее именье Сушкино. Неведомый, после отъезда Гиршфельда с компанией, поехал с ними.

— Однако и пообчистил же вас этот живодер, — начал он возмущаться еще дорогой. — А я вас как путных, — обратился он к Надежде Петровне и Деметру, — уведомил, где найти Василия Васильевича, что ж, найти — нашли, а от глупостей удержать не сумели, при вас почти последнюю рубашку с него сняли, чуть самого не проглотил и не подавился.

Оказалось, что в сношениях с Деметром был Дмитрий Вячеславович, давно уже недовольный Гиршфельдом; он расспросил у Николая Леопольдовича, когда тот приехал в Москву, о местопребывании Луганского, уведомил письмом Егора Егоровича, который вместе с Надеждой Петровной, узнав из того же письма, что не нынче завтра должны получить деньги из банка, поехали за ним и случайно встретились в г. В-не.

— Что же нам было делать — он его совсем оплел: сами видите, каким он вернулся из путешествия.

Василий Васильевич на самом деле, видимо, ничего не понимал из их разговора, сидел и глупо-блаженно улыбался.

— Теперь, по крайней мере, надо действовать — надо заставить его подать жалобу прокурору, я напишу, а Егор Егорович перепишет… Заставить его подписаться, а затем постепенно настроить против Гиршфельда будет теперь не трудно…

На этом и порешили.

Через несколько дней по приезде в Сушкино, жалоба была изготовлена и полетела по почте в Петербург на имя Прокурора Окружного Суда. Недели через две Дмитрий Вячеславович, как ни в чем ни бывало, явился к Николаю Леопольдовичу и поселился в его квартире, где продолжал скрываться от розысков, опеки и судебного следователя и Александр Александрович Князев.