Неточные совпадения
Аммос Федорович. Нет, этого уже невозможно выгнать: он
говорит,
что в детстве мамка его ушибла,
и с тех пор от него отдает немного водкою.
Хлестаков. Да к
чему же
говорить? я
и без того их знаю.
Городничий (бьет себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох
и плутов таких,
что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!..
Что губернаторов! (махнул рукой)нечего
и говорить про губернаторов…
— Анна Андреевна именно ожидала хорошей партии для своей дочери, а вот теперь такая судьба: именно так сделалось, как она хотела», —
и так, право, обрадовалась,
что не могла
говорить.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет
и в то же время
говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать,
что он такое
и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается
и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли,
что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери?
Что? а?
что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да
и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе…
И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы,
говорит,
и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Анна Андреевна. Где ж, где ж они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)Муж! Антоша! Антон! (
Говорит скоро.)А все ты, а всё за тобой.
И пошла копаться: «Я булавочку, я косынку». (Подбегает к окну
и кричит.)Антон, куда, куда?
Что, приехал? ревизор? с усами! с какими усами?
«Ах, боже мой!» — думаю себе
и так обрадовалась,
что говорю мужу: «Послушай, Луканчик, вот какое счастие Анне Андреевне!» «Ну, — думаю себе, — слава богу!»
И говорю ему: «Я так восхищена,
что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой! — думаю себе.
Анна Андреевна. Очень почтительным
и самым тонким образом. Все чрезвычайно хорошо
говорил.
Говорит: «Я, Анна Андреевна, из одного только уважения к вашим достоинствам…»
И такой прекрасный, воспитанный человек, самых благороднейших правил! «Мне, верите ли, Анна Андреевна, мне жизнь — копейка; я только потому,
что уважаю ваши редкие качества».
Городничий.
И так даже напугал:
говорил,
что застрелится. «Застрелюсь, застрелюсь!» —
говорит.
Анна Андреевна. Пустяки, совершенные пустяки! Я никогда не была червонная дама. (Поспешно уходит вместе с Марьей Антоновной
и говорит за сценою.)Этакое вдруг вообразится! червонная дама! Бог знает
что такое!
Городничий. Там купцы жаловались вашему превосходительству. Честью уверяю,
и наполовину нет того,
что они
говорят. Они сами обманывают
и обмеривают народ. Унтер-офицерша налгала вам, будто бы я ее высек; она врет, ей-богу врет. Она сама себя высекла.
Добчинский. Молодой, молодой человек; лет двадцати трех; а
говорит совсем так, как старик: «Извольте,
говорит, я поеду
и туда,
и туда…» (размахивает руками),так это все славно. «Я,
говорит,
и написать
и почитать люблю, но мешает,
что в комнате,
говорит, немножко темно».
Осип (в сторону).А
что говорить? Коли теперь накормили хорошо, значит, после еще лучше накормят. (Вслух.)Да, бывают
и графы.
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все
и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж
говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой,
что лет уже по семи лежит в бочке,
что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона,
и уж, кажись, всего нанесешь, ни в
чем не нуждается; нет, ему еще подавай:
говорит,
и на Онуфрия его именины.
Что делать?
и на Онуфрия несешь.
Говорят,
что я им солоно пришелся, а я, вот ей-богу, если
и взял с иного, то, право, без всякой ненависти.
Городничий.
И не рад,
что напоил. Ну
что, если хоть одна половина из того,
что он
говорил, правда? (Задумывается.)Да как же
и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то
и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет
и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Городничий. Да, там,
говорят, есть две рыбицы: ряпушка
и корюшка, такие,
что только слюнка потечет, как начнешь есть.
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат
и, как
говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими.
Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста,
и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно.
Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия
и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения
и того,
что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать. Да
и странно
говорить: нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено,
и волтерианцы напрасно против этого
говорят.
Хлестаков. Да
что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы
говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому
и сижу здесь,
что у меня нет ни копейки.
И точно: час без малого
Последыш
говорил!
Язык его не слушался:
Старик слюною брызгался,
Шипел!
И так расстроился,
Что правый глаз задергало,
А левый вдруг расширился
И — круглый, как у филина, —
Вертелся колесом.
Права свои дворянские,
Веками освященные,
Заслуги, имя древнее
Помещик поминал,
Царевым гневом, Божиим
Грозил крестьянам, ежели
Взбунтуются они,
И накрепко приказывал,
Чтоб пустяков не думала,
Не баловалась вотчина,
А слушалась господ!
Вот раз
и говорю:
«За
что тебя, Савельюшка,
Зовут клейменым, каторжным...
Пришел солдат с медалями,
Чуть жив, а выпить хочется:
— Я счастлив! —
говорит.
«Ну, открывай, старинушка,
В
чем счастие солдатское?
Да не таись, смотри!»
— А в том, во-первых, счастие,
Что в двадцати сражениях
Я был, а не убит!
А во-вторых, важней того,
Я
и во время мирное
Ходил ни сыт ни голоден,
А смерти не дался!
А в-третьих — за провинности,
Великие
и малые,
Нещадно бит я палками,
А хоть пощупай — жив!
Г-жа Простакова (к Софье). Убирала покои для твоего любезного дядюшки. Умираю, хочу видеть этого почтенного старичка. Я об нем много наслышалась.
И злодеи его
говорят только,
что он немножечко угрюм, а такой-де преразумный, да коли-де кого уж
и полюбит, так прямо полюбит.
—
И так это меня обидело, — продолжала она, всхлипывая, — уж
и не знаю как!"За
что же, мол, ты бога-то обидел?" —
говорю я ему. А он не то чтобы
что, плюнул мне прямо в глаза:"Утрись,
говорит, может, будешь видеть", —
и был таков.
—
Что ж это такое? фыркнул —
и затылок показал! нешто мы затылков не видали! а ты по душе с нами
поговори! ты лаской-то, лаской-то пронимай! ты пригрозить-то пригрози, да потом
и помилуй!
Говорили,
что новый градоначальник совсем даже не градоначальник, а оборотень, присланный в Глупов по легкомыслию;
что он по ночам, в виде ненасытного упыря, парит над городом
и сосет у сонных обывателей кровь.
«Хитро это они сделали, —
говорит летописец, — знали,
что головы у них на плечах растут крепкие, — вот
и предложили».
Прыщ был уже не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем, он всею своею фигурой так, казалось,
и говорил: не смотрите на то,
что у меня седые усы: я могу! я еще очень могу! Он был румян, имел алые
и сочные губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у него была деятельная
и бодрая, жест быстрый.
И все это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так
и играли на плечах при малейшем его движении.
Столько вмещал он в себе крику, —
говорит по этому поводу летописец, —
что от оного многие глуповцы
и за себя
и за детей навсегда испугались".
— Валом валит солдат! —
говорили глуповцы,
и казалось им,
что это люди какие-то особенные,
что они самой природой созданы для того, чтоб ходить без конца, ходить по всем направлениям.
Что они спускаются с одной плоской возвышенности для того, чтобы лезть на другую плоскую возвышенность, переходят через один мост для того, чтобы перейти вслед за тем через другой мост.
И еще мост,
и еще плоская возвышенность,
и еще,
и еще…
Базары опустели, продавать было нечего, да
и некому, потому
что город обезлюдел. «Кои померли, —
говорит летописец, — кои, обеспамятев, разбежались кто куда». А бригадир между тем все не прекращал своих беззаконий
и купил Аленке новый драдедамовый [Драдедамовый — сделанный из особого тонкого шерстяного драпа (от франц. «drap des dames»).] платок. Сведавши об этом, глуповцы опять встревожились
и целой громадой ввалили на бригадиров двор.
— Ужли, братцы, всамделе такая игра есть? —
говорили они промеж себя, но так тихо,
что даже Бородавкин, зорко следивший за направлением умов,
и тот ничего не расслышал.
— А ведь это поди ты не ладно, бригадир, делаешь,
что с мужней женой уводом живешь! —
говорили они ему, — да
и не затем ты сюда от начальства прислан, чтоб мы, сироты, за твою дурость напасти терпели!
— Миленькие вы, миленькие! —
говорил он им, — ну,
чего вы, глупенькие, на меня рассердились! Ну, взял бог — ну,
и опять даст бог! У него, у царя небесного, милостей много! Так-то, братики-сударики!
— А
что, братцы! ведь она, Клемантинка, хоть
и беспутная, а правду молвила! —
говорили одни.
«Бежали-бежали, —
говорит летописец, — многие, ни до
чего не добежав, венец приняли; [Венец принять — умереть мученической смертью.] многих изловили
и заключили в узы; сии почитали себя благополучными».
Произошло объяснение; откупщик доказывал,
что он
и прежде был готов по мере возможности; Беневоленский же возражал,
что он в прежнем неопределенном положении оставаться не может;
что такое выражение, как"мера возможности", ничего не
говорит ни уму, ни сердцу
и что ясен только закон.
Так, например, он
говорит,
что на первом градоначальнике была надета та самая голова, которую выбросил из телеги посланный Винтергальтера
и которую капитан-исправник приставил к туловищу неизвестного лейб-кампанца; на втором же градоначальнике была надета прежняя голова, которую наскоро исправил Байбаков, по приказанию помощника городничего, набивши ее, по ошибке, вместо музыки вышедшими из употребления предписаниями.
— Нет, сердце
говорит, но вы подумайте: вы, мужчины, имеете виды на девушку, вы ездите в дом, вы сближаетесь, высматриваете, выжидаете, найдете ли вы то,
что вы любите,
и потом, когда вы убеждены,
что любите, вы делаете предложение…
Осматривание достопримечательностей, не
говоря о том,
что всё уже было видено, не имело для него, как для Русского
и умного человека, той необъяснимой значительности, которую умеют приписывать этому делу Англичане.
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее,
и говорил,
что ему хорошо, нигде не больно
и что он чувствует аппетит
и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп,
и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него,
что он не может выздороветь, Левин
и Кити находились этот час в одном
и том же счастливом
и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
«Но
что же делать?
что делать?» с отчаянием
говорил он себе
и не находил ответа.
Она была уверена,
что она танцует мазурку с ним, как
и на прежних балах,
и пятерым отказала мазурку,
говоря,
что танцует.
Он, как Алексей
говорит, один из тех людей, которые очень приятны, если их принимать за то,
чем они хотят казаться, et puis, il est comme il faut, [
и затем — он порядочен,] как
говорит княжна Варвара.
Анна
говорила,
что приходило ей на язык,
и сама удивлялась, слушая себя, своей способности лжи. Как просты, естественны были ее слова
и как похоже было,
что ей просто хочется спать! Она чувствовала себя одетою в непроницаемую броню лжи. Она чувствовала,
что какая-то невидимая сила помогала ей
и поддерживала ее.
Он приписывал это своему достоинству, не зная того,
что Метров, переговорив со всеми своими близкими, особенно охотно
говорил об этом предмете с каждым новым человеком, да
и вообще охотно
говорил со всеми о занимавшем его, неясном еще ему самому предмете.
«Не торопиться
и ничего не упускать»,
говорил себе Левин, чувствуя всё больший
и больший подъем физических сил
и внимания ко всему тому,
что предстояло сделать.
Само собою разумеется,
что он не
говорил ни с кем из товарищей о своей любви, не проговаривался
и в самых сильных попойках (впрочем, он никогда не бывал так пьян, чтобы терять власть над собой)
и затыкал рот тем из легкомысленных товарищей, которые пытались намекать ему на его связь.