Козьма Захарьич Минин-Сухорук

Пустыня прекрасная!

Меня многогрешную,

Как чадо свое, приими.

Любимая мать моя,

В пристанище тихое,

В безмолвные недра свои!

Стучится некто.

Отопри поди!

Здорова ли ты здесь?

Кажись, здорова.

Я прежде всех, и ладно; мы покуда

Поговорим с тобой да потолкуем.

Об чем бы нам? Давай о женихах.

Поговорим. Спасибо за заботу.

Пришел к тебе я сватом.

От кого же?

От Лыткина, у нас в ряду торгует,

Он пожилой и четверо ребят.

Ну, хорошо, мне пожилой-то лучше.

Да полно, так ли?

Только, Петр Аксеныч,

Ты попроси, чтоб он пообождал,

А отказать не откажи.

Ну, ладно.

Да чему же ты смеешься, Петр Аксеныч?

Я больно рад, что ты не отказала

Совсем ему; он человек нам нужный.

Вот видишь ли: деньжонки у него

В запасе есть, а на мирскую нужду

Он больно скуп, теперь в надежде будет,

Что за тобой приданое большое,

Так и для миру будет тороватей.

Какой шутник ты, Петр Аксеныч! право!

Ты шутишь-то! Ну, разве ты пойдешь

За Лыткина?

Кому судьба какая.

Как знать вперед, что будет.

А другого

Не хочешь ли? Велел Кузьма Захарьич

Поговорить с тобой о человеке,

Приятеле своем.

Кузьма Захарьич?

Ахти, беда!

Чего ты испугалась?

А кто таков?

Поспелов.

Эко горе!

Ни горя я не вижу, ни беды.

Покаяться уж разве, Петр Аксеныч!

Вот видишь ты: мое желанье было

Раздать казну, избавиться заботы

По мужниной душе — его добро,

Пусть за него и молятся сироты —

Да в келейку, на тихое житье.

Не думал я, ушам своим не верю.

Такая ты веселая, все шутишь,

Смеешься с нами, парней молодых

Не обегаешь…

Что же их бояться?

Подумают — горда. Греха-то больше;

А пусть болтают да смеются вдоволь,

Побалагурим, да и разойдемся,

Вот и беда и горе: обещала

Вдовой остаться, Божьей сиротой.

А отказать боюсь: Кузьма Захарьич

Рассердится, и Алексей Михайлыч

Во гнев взойдет и будет злобу мыслить,

И выйдет только грех один. Уж лучше

Скажи ему, что я душевно рада,

Пусть думает, что я его невеста,

Хоть обману, да в мире поживем.

А Лыткину?

Я не хочу обидеть

И Лыткина. Скажи, чтоб подождал,

Обману нет, вперед нельзя ручаться.

Гостей веду. Идет Кузьма Захарьич.

Один или ведет кого-нибудь?

Какие-то незнаемые люди.

Покорно просим, гости дорогие. (Домне.)

А ты поди да принеси медку!

С гостями, уж не осуди!

И, что ты!

Иван Кувшинников, из Балахны,

Начальный человек; а это Гриша

Лапша, из Решмы, тоже воевода.

Ну, вот спасибо за таких гостей!

Прошу садиться!

Ты, Кузьма Захарьич,

Садись вперед.

Вы гости, я здесь свой.

Лапша, садись.

Нет, мне не подобает.

Садись, я за тобой.

Ну, вот и ладно.

Тебе вперед.

Не местом, человеком.

Медку пожалуйте, честные гости!

У нас так все с хозяйки начинают.

Нет, батюшка, уволь! Пила довольно.

Неволить не могу, я не указчик

В чужом дому.

Уж просим обо всей!

Григорий… Как по отчеству, не знаю…

Петрович был.

Покорнейше прошу!

Уж мне-то пить ли?

Пей!

Оно как будто

Нескладно мужику-то?

Не осудим!

Желаю здравствовать на многи лета!

Кузьма Захарьич!

Больше не просите!

Ну, как угодно.

Кушай, Петр Аксеныч.

К тебе с поклоном, Алексей Михайлыч!

Не откажусь, до сладкого охоч.

Послушать бы теперь, Кузьма Захарьич,

Твоих речей. Сладка твоя беседа.

Да речь-то у меня одна все, Марфа Борисовна.

Ее-то нам и нужно.

Ну, так начнем! Москва разорена?

Разорена.

Так ей и оставаться?

Как можно!

Что ты!

Сохрани Господь!

Москва нам корень, прочим городам?

Известно, корень. Что и говорить!

А если корнем основанье крепко,

Тогда стоит и древо неподвижно;

А корени не будет — прилепиться

К чему?

Ну, что уж!

Господи помилуй!

Москва — кормилица, Москва нам мать!

Кормилица и мать.

Родная мать.

А разве дети могут мать покинуть

В беде и горе?

Мы не покидали.

Ты сам ходил с Алябьевым по Волге

И по Оке, и воры вас боялись.

Мы с Репниным ходили и к Москве,

Да воротились оттого, что ладу

Бог не дал воеводам. Грех на них!

А вот теперь и воевод-то нету:

Пожарский ранен, Ляпунов убит.

Осиротела Русь! Ни воеводы,

Печальника о нас, сиротах бедных,

Ни патриарха, ни царя. Как стадо

Без пастыря, мы бродим, злому волку-

Губителю добыча.

Бить волков!

Известно, бить! Уж будет, потерпели!

Мы топоры и косы отточили,

Которые об них же притупили.

Душа кипит, давно простору просит,

И руки чешутся.

Зачем же дело

Откладывать? Благословясь, да с Богом,

Не мешкая!

Отложишь поневоле.

Что скоро, то не споро, говорят.

Ты правду молвил. Не такое дело,

Чтоб торопиться.

Надо рассудить

Да поразмыслить.

Думать — ваше дело.

Что есть у нас? Ни войска, ни казны,

Ни воеводы. Прежде нужны деньги;

Сберем казну, и люди соберутся,

Стрельцы, казаки. Всякого народу

По свету белому довольно бродит

Без дела и без хлеба; рады будут

Трудом себе копейку заработать.

Не все же грабить! Надо душу вспомнить!

А воеводу миром изберем.

Кого излюбим, тот у нас и будет.

Казна всего нужнее.

Верно слово.

Где взять казны?

Собрать, Кузьма Захарьич.

Да много ли сберешь! На разговоры

Все тороваты, а коснись до дела,

Так и попрячутся. Не то что денег,

И тех, что посулили, не найдешь.

А ты не обижай, Кузьма Захарьич!

Не обижает, дело говорит.

Вот все, что есть, возьмите, коли нужно.

Душа святая! О тебе нет речи!

Твои достатки и тебя мы знаем.

Ты все отдашь, и я отдам, и он, —

Все будет мало. С чем тут приниматься!

И только что обидим мы без пользы

Самих себя, а делу не поможем.

Кто нас послушает! В бедах и в горе

Сердца окаменели. О себе

Печется каждый, ближних забывая.

Так что же делать нам, Кузьма Захарьич?

Себя забудь и дел своих не делай!

Проси у Бога разума и слова,

Сухим очам проси источник слез!

На улицу, на площадь, на базары,

Где есть народ, туда и ты иди!

Высокая апостольская доля —

Будить от сна своих уснувших братий

И Божьим словом зажигать сердца!

Когда увидишь, что сердца и народе

Затеплятся, как свечи пред иконой,

Тогда сбирать казну на помощь ратным!

Сбирать людей на выручку Москвы!

Пошли, Господь, в моем дому начаться

Великому и праведному делу.

Хозяюшка, прощай! Пойдем, Аксеныч!

Пора идти на воеводский двор,

Сбирают нас и выборныих старост

О грамоте подумать патриарха

И рассудить, что делать, что начать.

Ступай вперед, я мигом за тобою.

Хозяюшка, прости.

Прощенья просим.

За угощенье!

Ну, уж не взыщите!

Чем Бог послал.

За ласковое слово!

Напредки не забудьте!

Ваши гости!

Ты, Алексей Михайлыч, на дорожку

Медку не хочешь ли?

Пожалуй, выпью,

Да не об меде речь! Мне слаще меда

Твой разговор.

Какой проказник! Право!

Я говорил.

Ну, что ж она сказала?

Сказала-то? Она сказала: люб.

Ну, люб, так ладно! Вот спасибо, Марфа

Борисовна! Сказал бы я словечко

Еще тебе; боюсь — не прогневить бы.

Как не грешно тебе! Да чем же можешь

Ты прогневить меня!

Своей любовью.

Ах!.. Нет… я, право… Что тебе смотреть

На гнев мой! Что же, разве что дурное

Ты говоришь! В любви обиды нет!

Благодарить тебя за это надо.

А по рукам когда?

Да вот что, милый:

То нездоровится, то дела много

По дому, знаешь. Как-то все не время…

Поверишь ли, с ног сбилась от заботы.

Мы лучше уж немного подождем.

Ты не печалься, Алексей Михайлыч!

Голубушка! Зачем себя ты губишь?

В твоей поре тебе бы только ласку!

Тебя бы целовать, да миловать,

Да крепко к сердцу прижимать!

Ну, будет!

Мы после как-нибудь поговорим.

Не до того мне, Алексей Михайлыч!

Так голова с чего-то разболелась,

Уж и не знаю. Лучше не тревожь.

Прощенья просим!

И меня прости.

Господь с тобой!

Бог даст, коль живы будем,

Увидимся.

Ну, как не увидаться!

Какие речи! Господи, помилуй!

Не слушать бы! А как же их не слушать!

В миру живешь, с людями; по-мирски

И надо жить, — все видеть и все слышать.

Куда бежать от суеты мирской?

О юность, юность, молодое время!

Куда бежать мне! Господи, помилуй!