Неточные совпадения
Добчинский. При мне-с
не имеется, потому
что деньги мои, если изволите
знать, положены в приказ общественного призрения.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло!
Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в
чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я
не могу жить без Петербурга. За
что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я
не хочу после… Мне только одно слово:
что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и
не узнали! А все проклятое кокетство; услышала,
что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает,
что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Как бы, я воображаю, все переполошились: «Кто такой,
что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?» Они, пентюхи, и
не знают,
что такое значит «прикажете принять».
Хлестаков. Оробели? А в моих глазах точно есть что-то такое,
что внушает робость. По крайней мере, я
знаю,
что ни одна женщина
не может их выдержать,
не так ли?
Хлестаков. Черт его
знает,
что такое, только
не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи,
чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
Да объяви всем, чтоб
знали:
что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, —
что выдает дочь свою
не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого,
что и на свете еще
не было,
что может все сделать, все, все, все!
Анна Андреевна. Совсем нет; я давно это
знала. Это тебе в диковинку, потому
что ты простой человек, никогда
не видел порядочных людей.
Анна Андреевна. Ну
что ты? к
чему? зачем?
Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну
что ты нашла такого удивительного? Ну
что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее.
Не похоже,
не похоже, совершенно
не похоже на то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я
не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь
знать,
что такое хорошие правила и солидность в поступках.
Городничий (с неудовольствием).А,
не до слов теперь!
Знаете ли,
что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери?
Что? а?
что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б
знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его
не тронь. «Мы, говорит, и дворянам
не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Городничий (робея).Извините, я, право,
не виноват. На рынке у меня говядина всегда хорошая. Привозят холмогорские купцы, люди трезвые и поведения хорошего. Я уж
не знаю, откуда он берет такую. А если
что не так, то… Позвольте мне предложить вам переехать со мною на другую квартиру.
Анна Андреевна. Пустяки, совершенные пустяки! Я никогда
не была червонная дама. (Поспешно уходит вместе с Марьей Антоновной и говорит за сценою.)Этакое вдруг вообразится! червонная дама! Бог
знает что такое!
Хорошо, подпустим и мы турусы: прикинемся, как будто совсем и
не знаем,
что он за человек.
Почтмейстер. Сам
не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда
не чувствовал.
Не могу,
не могу! слышу,
что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй,
не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Осип. Да на
что мне она?
Не знаю я разве,
что такое кровать? У меня есть ноги; я и постою. Зачем мне ваша кровать?
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он
знал полезное. А ты
что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то,
что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша»
не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого,
что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Городничий. И
не рад,
что напоил. Ну
что, если хоть одна половина из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и
не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь
не прилгнувши
не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его
знает,
не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Хлестаков. Да
что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я
не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы
не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь,
что у меня нет ни копейки.
Городничий. Ах, боже мой! Я, ей-ей,
не виноват ни душою, ни телом.
Не извольте гневаться! Извольте поступать так, как вашей милости угодно! У меня, право, в голове теперь… я и сам
не знаю,
что делается. Такой дурак теперь сделался, каким еще никогда
не бывал.
Не знаешь сам,
что сделал ты:
Ты снес один по крайности
Четырнадцать пудов!»
Ой,
знаю! сердце молотом
Стучит в груди, кровавые
В глазах круги стоят,
Спина как будто треснула…
Знать не хочу господ!..»
Тем только успокоили,
Что штоф вина поставили
(Винцо-то он любил).
Мужик я пьяный, ветреный,
В амбаре крысы с голоду
Подохли, дом пустехонек,
А
не взял бы, свидетель Бог,
Я за такую каторгу
И тысячи рублей,
Когда б
не знал доподлинно,
Что я перед последышем
Стою…
что он куражится
По воле по моей...
«
Что за мужчина? — старосту
Допытывали странники. —
За
что его тузят?»
—
Не знаем, так наказано
Нам из села из Тискова,
Что буде где покажется
Егорка Шутов — бить его!
И бьем. Подъедут тисковцы.
Расскажут. Удоволили? —
Спросил старик вернувшихся
С погони молодцов.
Замолкла Тимофеевна.
Конечно, наши странники
Не пропустили случая
За здравье губернаторши
По чарке осушить.
И видя,
что хозяюшка
Ко стогу приклонилася,
К ней подошли гуськом:
«
Что ж дальше?»
— Сами
знаете:
Ославили счастливицей,
Прозвали губернаторшей
Матрену с той поры…
Что дальше? Домом правлю я,
Ращу детей… На радость ли?
Вам тоже надо
знать.
Пять сыновей! Крестьянские
Порядки нескончаемы, —
Уж взяли одного!
Сама лисица хитрая,
По любопытству бабьему,
Подкралась к мужикам,
Послушала, послушала
И прочь пошла, подумавши:
«И черт их
не поймет!»
И вправду: сами спорщики
Едва ли
знали, помнили —
О
чем они шумят…
Г-жа Простакова. Ах, мой батюшка! Да извозчики-то на
что ж? Это их дело. Это таки и наука-то
не дворянская. Дворянин только скажи: повези меня туда, — свезут, куда изволишь. Мне поверь, батюшка,
что, конечно, то вздор,
чего не знает Митрофанушка.
Стародум.
Знаю,
знаю,
что человеку нельзя быть ангелом. Да и
не надобно быть и чертом.
Стародум(один). Он, конечно, пишет ко мне о том же, о
чем в Москве сделал предложение. Я
не знаю Милона; но когда дядя его мой истинный друг, когда вся публика считает его честным и достойным человеком… Если свободно ее сердце…
Еремеевна(заплакав). Я
не усердна вам, матушка! Уж как больше служить,
не знаешь… рада бы
не токмо
что… живота
не жалеешь… а все
не угодно.
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я
не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать
не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то,
что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете быть возможно.
Стародум(читает). «…Я теперь только
узнал… ведет в Москву свою команду… Он с вами должен встретиться… Сердечно буду рад, если он увидится с вами… Возьмите труд
узнать образ мыслей его». (В сторону.) Конечно. Без того ее
не выдам… «Вы найдете… Ваш истинный друг…» Хорошо. Это письмо до тебя принадлежит. Я сказывал тебе,
что молодой человек, похвальных свойств, представлен… Слова мои тебя смущают, друг мой сердечный. Я это и давеча приметил и теперь вижу. Доверенность твоя ко мне…
— И так это меня обидело, — продолжала она, всхлипывая, — уж и
не знаю как!"За
что же, мол, ты бога-то обидел?" — говорю я ему. А он
не то чтобы
что, плюнул мне прямо в глаза:"Утрись, говорит, может, будешь видеть", — и был таков.
Узнал бригадир,
что Митька затеял бунтовство, и вдвое против прежнего огорчился. Бунтовщика заковали и увели на съезжую. Как полоумная, бросилась Аленка на бригадирский двор, но путного ничего выговорить
не могла, а только рвала на себе сарафан и безобразно кричала...
— Ваше я,
что ли, пила? — огрызалась беспутная Клемантинка, — кабы
не моя несчастная слабость, да
не покинули меня паны мои милые,
узнали бы вы у меня ужо, какова я есть!
Был, после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на то
что внутренние враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то
не по себе, так как о новом градоначальнике все еще
не было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и
не смели ни за какое дело приняться, потому
что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
Он
не был ни технолог, ни инженер; но он был твердой души прохвост, а это тоже своего рода сила, обладая которою можно покорить мир. Он ничего
не знал ни о процессе образования рек, ни о законах, по которому они текут вниз, а
не вверх, но был убежден,
что стоит только указать: от сих мест до сих — и на протяжении отмеренного пространства наверное возникнет материк, а затем по-прежнему, и направо и налево, будет продолжать течь река.
Другого градоначальника я
знал весьма тощего, который тоже
не имел успеха, потому
что едва появился в своем городе, как сразу же был прозван от обывателей одною из тощих фараоновых коров, и затем уж ни одно из его распоряжений действительной силы иметь
не могло.
Из рассказов летописца видно,
что они и рады были
не бунтовать, но никак
не могли устроить это, ибо
не знали, в
чем заключается бунт.
Я
знал одного градоначальника, который хотя и отлично
знал законы, но успеха
не имел, потому
что от туков, во множестве скопленных в его внутренностях, задыхался.
— Я столько раз думала,
что теперь ничего
не думаю и
не знаю.
«Я ничего
не открыл. Я только
узнал то,
что я
знаю. Я понял ту силу, которая
не в одном прошедшем дала мне жизнь, но теперь дает мне жизнь. Я освободился от обмана, я
узнал хозяина».
Они поворачивались, чтоб итти назад, как вдруг услыхали уже
не громкий говор, а крик. Левин, остановившись, кричал, и доктор тоже горячился. Толпа собиралась вокруг них. Княгиня с Кити поспешно удалились, а полковник присоединился к толпе, чтоб
узнать, в
чём дело.
Он
не верит и в мою любовь к сыну или презирает (как он всегда и подсмеивался), презирает это мое чувство, но он
знает,
что я
не брошу сына,
не могу бросить сына,
что без сына
не может быть для меня жизни даже с тем, кого я люблю, но
что, бросив сына и убежав от него, я поступлю как самая позорная, гадкая женщина, — это он
знает и
знает,
что я
не в силах буду сделать этого».
Я
знаю,
что это неправда, но
не могу отогнать этих мыслей.
— Куда ж торопиться? Посидим. Как ты измок однако! Хоть
не ловится, но хорошо. Всякая охота тем хороша,
что имеешь дело с природой. Ну,
что зa прелесть эта стальная вода! — сказал он. — Эти берега луговые, — продолжал он, — всегда напоминают мне загадку, —
знаешь? Трава говорит воде: а мы пошатаемся, пошатаемся.
Он приписывал это своему достоинству,
не зная того,
что Метров, переговорив со всеми своими близкими, особенно охотно говорил об этом предмете с каждым новым человеком, да и вообще охотно говорил со всеми о занимавшем его, неясном еще ему самому предмете.
— Он при мне звал ее на мазурку, — сказала Нордстон,
зная,
что Кити поймет, кто он и она. — Она сказала: разве вы
не танцуете с княжной Щербацкой?
Вообще Михайлов своим сдержанным и неприятным, как бы враждебным, отношением очень
не понравился им, когда они
узнали его ближе. И они рады были, когда сеансы кончились, в руках их остался прекрасный портрет, а он перестал ходить. Голенищев первый высказал мысль, которую все имели, именно,
что Михайлов просто завидовал Вронскому.
Николай Левин продолжал говорить: — Ты
знаешь,
что капитал давит работника, — работники у нас, мужики, несут всю тягость труда и поставлены так,
что сколько бы они ни трудились, они
не могут выйти из своего скотского положения.