Неточные совпадения
— О, как вы в моем случае ошибаетесь, — подхватил швейцарский пациент, тихим и примиряющим голосом, — конечно, я спорить
не могу, потому
что всего
не знаю, но мой доктор мне из своих последних еще на дорогу сюда дал, да два почти года там на свой счет содержал.
Он был как-то рассеян, что-то очень рассеян, чуть ли
не встревожен, даже становился как-то странен: иной раз слушал и
не слушал, глядел и
не глядел, смеялся и подчас сам
не знал и
не понимал,
чему смеялся.
— Князь Мышкин? Лев Николаевич?
Не знаю-с. Так
что даже и
не слыхивал-с, — отвечал в раздумье чиновник, — то есть я
не об имени, имя историческое, в Карамзина «Истории» найти можно и должно, я об лице-с, да и князей Мышкиных уж что-то нигде
не встречается, даже и слух затих-с.
— О, еще бы! — тотчас же ответил князь, — князей Мышкиных теперь и совсем нет, кроме меня; мне кажется, я последний. А
что касается до отцов и дедов, то они у нас и однодворцами бывали. Отец мой был, впрочем, армии подпоручик, из юнкеров. Да вот
не знаю, каким образом и генеральша Епанчина очутилась тоже из княжон Мышкиных, тоже последняя в своем роде…
— А ты откуда
узнал,
что он два с половиной миллиона чистого капиталу оставил? — перебил черномазый,
не удостоивая и в этот раз взглянуть на чиновника. — Ишь ведь! (мигнул он на него князю) и
что только им от этого толку,
что они прихвостнями тотчас же лезут? А это правда,
что вот родитель мой помер, а я из Пскова через месяц чуть
не без сапог домой еду. Ни брат подлец, ни мать ни денег, ни уведомления, — ничего
не прислали! Как собаке! В горячке в Пскове весь месяц пролежал.
А он
что же мне знать-то в свое время
не дал?
— Они всё думают,
что я еще болен, — продолжал Рогожин князю, — а я, ни слова
не говоря, потихоньку, еще больной, сел в вагон, да и еду; отворяй ворота, братец Семен Семеныч! Он родителю покойному на меня наговаривал, я
знаю. А
что я действительно чрез Настасью Филипповну тогда родителя раздражил, так это правда. Тут уж я один. Попутал грех.
Что у меня тогда под ногами,
что предо мною,
что по бокам, ничего я этого
не знаю и
не помню.
Он, например, имел систему
не выставляться, где надо стушевываться, и его многие ценили именно за его простоту, именно за то,
что он
знал всегда свое место.
Никто
не мог их упрекнуть в высокомерии и заносчивости, а между тем
знали,
что они горды и цену себе понимают.
— Гм. Я опасаюсь
не того, видите ли. Доложить я обязан, и к вам выйдет секретарь, окромя если вы… Вот то-то вот и есть,
что окромя. Вы
не по бедности просить к генералу, осмелюсь, если можно
узнать?
— В Петербурге? Совсем почти нет, так, только проездом. И прежде ничего здесь
не знал, а теперь столько, слышно, нового,
что, говорят, кто и знал-то, так сызнова
узнавать переучивается. Здесь про суды теперь много говорят.
А ведь главная, самая сильная боль, может,
не в ранах, а вот,
что вот
знаешь наверно,
что вот через час, потом через десять минут, потом через полминуты, потом теперь, вот сейчас — душа из тела вылетит, и
что человеком уж больше
не будешь, и
что это уж наверно; главное то,
что наверно.
Знаете ли,
что это
не моя фантазия, а
что так многие говорили?
— Дела неотлагательного я никакого
не имею; цель моя была просто познакомиться с вами.
Не желал бы беспокоить, так как я
не знаю ни вашего дня, ни ваших распоряжений… Но я только
что сам из вагона… приехал из Швейцарии…
— То, стало быть, вставать и уходить? — приподнялся князь, как-то даже весело рассмеявшись, несмотря на всю видимую затруднительность своих обстоятельств. — И вот, ей-богу же, генерал, хоть я ровно ничего
не знаю практически ни в здешних обычаях, ни вообще как здесь люди живут, но так я и думал,
что у нас непременно именно это и выйдет, как теперь вышло.
Что ж, может быть, оно так и надо… Да и тогда мне тоже на письмо
не ответили… Ну, прощайте и извините,
что обеспокоил.
И наконец, мне кажется, мы такие розные люди на вид… по многим обстоятельствам,
что, у нас, пожалуй, и
не может быть много точек общих, но,
знаете, я в эту последнюю идею сам
не верю, потому очень часто только так кажется,
что нет точек общих, а они очень есть… это от лености людской происходит,
что люди так промеж собой на глаз сортируются и ничего
не могут найти…
— Сейчас, когда я был с поздравлением, дала. Я давно уже просил.
Не знаю, уж
не намек ли это с ее стороны,
что я сам приехал с пустыми руками, без подарка, в такой день, — прибавил Ганя, неприятно улыбаясь.
— Помню, помню, конечно, и буду. Еще бы, день рождения, двадцать пять лет! Гм… А
знаешь, Ганя, я уж, так и быть, тебе открою, приготовься. Афанасию Ивановичу и мне она обещала,
что сегодня у себя вечером скажет последнее слово: быть или
не быть! Так смотри же,
знай.
—
Не знаю, как вам сказать, — ответил князь, — только мне показалось,
что в нем много страсти, и даже какой-то больной страсти. Да он и сам еще совсем как будто больной. Очень может быть,
что с первых же дней в Петербурге и опять сляжет, особенно если закутит.
— Благодарю вас, генерал, вы поступили со мной как чрезвычайно добрый человек, тем более
что я даже и
не просил; я
не из гордости это говорю; я и действительно
не знал, куда голову приклонить. Меня, правда, давеча позвал Рогожин.
— Удивительное лицо! — ответил князь, — и я уверен,
что судьба ее
не из обыкновенных. — Лицо веселое, а она ведь ужасно страдала, а? Об этом глаза говорят, вот эти две косточки, две точки под глазами в начале щек. Это гордое лицо, ужасно гордое, и вот
не знаю, добра ли она? Ах, кабы добра! Всё было бы спасено!
Родители
знали об этом соглашении двух старших сестер, и потому, когда Тоцкий попросил совета, между ними почти и сомнений
не было,
что одна из старших сестер наверно
не откажется увенчать их желания, тем более
что Афанасий Иванович
не мог затрудниться насчет приданого.
Если б он
знал, например,
что его убьют под венцом, или произойдет что-нибудь в этом роде, чрезвычайно неприличное, смешное и непринятое в обществе, то он, конечно бы, испугался, но при этом
не столько того,
что его убьют и ранят до крови, или плюнут всепублично в лицо и пр., и пр., а того,
что это произойдет с ним в такой неестественной и непринятой форме.
Кончилось тем,
что про Настасью Филипповну установилась странная слава: о красоте ее
знали все, но и только; никто
не мог ничем похвалиться, никто
не мог ничего рассказать.
Афанасий Иванович говорил долго и красноречиво, присовокупив, так сказать мимоходом, очень любопытное сведение,
что об этих семидесяти пяти тысячах он заикнулся теперь в первый раз и
что о них
не знал даже и сам Иван Федорович, который вот тут сидит; одним словом,
не знает никто.
Она благодарит Афанасия Ивановича за его деликатность, за то,
что он даже и генералу об этом
не говорил,
не только Гавриле Ардалионовичу, но, однако ж, почему же и ему
не знать об этом заранее?
Во всяком случае, она ни у кого
не намерена просить прощения ни в
чем и желает, чтоб это
знали.
Во всяком случае, она ни в
чем не считает себя виновною, и пусть бы лучше Гаврила Ардалионович
узнал, на каких основаниях она прожила все эти пять лет в Петербурге, в каких отношениях к Афанасию Ивановичу, и много ли скопила состояния.
Вскоре Ганя
узнал положительно, чрез услужливый случай,
что недоброжелательство всей его семьи к этому браку и к Настасье Филипповне лично, обнаруживавшееся домашними сценами, уже известно Настасье Филипповне в большой подробности; сама она с ним об этом
не заговаривала, хотя он и ждал ежедневно.
— О, они
не повторяются так часто, и притом он почти как ребенок, впрочем образованный. Я было вас, mesdames, — обратился он опять к дочерям, — хотел попросить проэкзаменовать его, все-таки хорошо бы
узнать, к
чему он способен.
— Швейцария тут
не помешает; а впрочем, повторяю, как хочешь. Я ведь потому,
что, во-первых, однофамилец и, может быть, даже родственник, а во-вторых,
не знает, где главу приклонить. Я даже подумал,
что тебе несколько интересно будет, так как все-таки из нашей фамилии.
Сочлись родней; оказалось,
что князь
знал свою родословную довольно хорошо; но как ни подводили, а между ним и генеральшей
не оказалось почти никакого родства.
— Почему?
Что тут странного? Отчего ему
не рассказывать? Язык есть. Я хочу
знать, как он умеет говорить. Ну, о чем-нибудь. Расскажите, как вам понравилась Швейцария, первое впечатление. Вот вы увидите, вот он сейчас начнет, и прекрасно начнет.
— Если сердитесь, то
не сердитесь, — сказал он, — я ведь сам
знаю,
что меньше других жил и меньше всех понимаю в жизни. Я, может быть, иногда очень странно говорю…
—
Не верьте ей, князь, — обратилась к нему генеральша, — она это нарочно с какой-то злости делает; она вовсе
не так глупо воспитана;
не подумайте чего-нибудь,
что они вас так тормошат. Они, верно, что-нибудь затеяли, но они уже вас любят. Я их лица
знаю.
От детей ничего
не надо утаивать, под предлогом,
что они маленькие и
что им рано
знать.
Большие
не знают,
что ребенок даже в самом трудном деле может дать чрезвычайно важный совет.
Мать в то время уж очень больна была и почти умирала; чрез два месяца она и в самом деле померла; она
знала,
что она умирает, но все-таки с дочерью помириться
не подумала до самой смерти, даже
не говорила с ней ни слова, гнала спать в сени, даже почти
не кормила.
Когда потом все меня обвиняли, — Шнейдер тоже, — зачем я с ними говорю как с большими и ничего от них
не скрываю, то я им отвечал,
что лгать им стыдно,
что они и без того всё
знают, как ни таи от них, и
узнают, пожалуй, скверно, а от меня
не скверно
узнают.
Я давеча уже подумал,
что, может быть, я и впрямь из счастливых: я ведь
знаю,
что таких, которых тотчас полюбишь,
не скоро встретишь, а я вас, только
что из вагона вышел, тотчас встретил.
Я очень хорошо
знаю,
что про свои чувства говорить всем стыдно, а вот вам я говорю, и с вами мне
не стыдно.
— Уверяю вас,
что вы ошибаетесь, — спокойно и вежливо отвечал князь, — я и
не знал,
что вы женитесь.
— Вы слышали давеча, как Иван Федорович говорил,
что сегодня вечером все решится у Настасьи Филипповны, вы это и передали! Лжете вы! Откуда они могли
узнать? Кто же, черт возьми, мог им передать, кроме вас? Разве старуха
не намекала мне?
— Вам лучше
знать, кто передал, если вам только кажется,
что вам намекали, я ни слова про это
не говорил.
— Ведь я
знаю же,
что вы ее
не читали и
не можете быть поверенным этого человека. Читайте, я хочу, чтобы вы прочли.
Он, впрочем,
знает,
что если б он разорвал все, но сам, один,
не ожидая моего слова и даже
не говоря мне об этом, без всякой надежды на меня, то я бы тогда переменила мои чувства к нему и, может быть, стала бы его другом.
Князь
узнал потом,
что этот господин как будто по обязанности взял на себя задачу изумлять всех оригинальностью и веселостью, но у него как-то никогда
не выходило.
— Отец мой ведь умер под судом, — заметил князь снова, — хоть я и никогда
не мог
узнать, за
что именно; он умер в госпитале.
— Вы
знаете,
что мы уж целый месяц почти ни слова
не говорим. Птицын мне про все сказал, а портрет там у стола на полу уж валялся; я подняла.