Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё
бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно
бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах,
как хорошо!
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были
какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто
бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие были! Ямщикам скажи, что я буду давать по целковому; чтобы так,
как фельдъегеря, катили и песни
бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Хлестаков. Я — признаюсь, это моя слабость, — люблю хорошую кухню. Скажите, пожалуйста, мне кажется,
как будто
бы вчера вы были немножко ниже ростом, не правда ли?
Чудно все завелось теперь на свете: хоть
бы народ-то уж был видный, а то худенький, тоненький —
как его узнаешь, кто он?
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим,
как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только
бы мне узнать, что он такое и в
какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Почтмейстер.
Как же
бы я стал писать?
Хлестаков. Покорно благодарю. Я сам тоже — я не люблю людей двуличных. Мне очень нравится ваша откровенность и радушие, и я
бы, признаюсь, больше
бы ничего и не требовал,
как только оказывай мне преданность и уваженье, уваженье и преданность.
Городничий. Жаловаться? А кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и написал дерева на двадцать тысяч, тогда
как его и на сто рублей не было? Я помог тебе, козлиная борода! Ты позабыл это? Я, показавши это на тебя, мог
бы тебя также спровадить в Сибирь. Что скажешь? а?
Также заседатель ваш… он, конечно, человек сведущий, но от него такой запах,
как будто
бы он сейчас вышел из винокуренного завода, это тоже нехорошо.
—
Думал он сам, на Аришу-то глядя:
«Только
бы ноги Господь воротил!»
Как ни просил за племянника дядя,
Барин соперника в рекруты сбыл.
Ой! ночка, ночка пьяная!
Не светлая, а звездная,
Не жаркая, а с ласковым
Весенним ветерком!
И нашим добрым молодцам
Ты даром не прошла!
Сгрустнулось им по женушкам,
Оно и правда: с женушкой
Теперь
бы веселей!
Иван кричит: «Я спать хочу»,
А Марьюшка: — И я с тобой! —
Иван кричит: «Постель узка»,
А Марьюшка: — Уляжемся! —
Иван кричит: «Ой, холодно»,
А Марьюшка: — Угреемся! —
Как вспомнили ту песенку,
Без слова — согласилися
Ларец свой попытать.
Подите кто-нибудь!»
Замялись наши странники,
Желательно
бы выручить
Несчастных вахлаков,
Да барин глуп: судись потом,
Как влепит сотню добрую
При всем честном миру!
Ему
бы в Питер надобно
До Комитета раненых.
Пеш до Москвы дотянется,
А дальше
как? Чугунка-то
Кусаться начала!
«И рад
бы в рай, да дверь-то
где?» —
Такая речь врывается
В лавчонку неожиданно.
— Тебе
какую дверь? —
«Да в балаган. Чу! музыка!..»
— Пойдем, я укажу...
А ты
бы поглядел меня,
Как лен треплю,
как снопики
На риге молочу…
Стародум. О сударыня! До моих ушей уже дошло, что он теперь только и отучиться изволил. Я слышал об его учителях и вижу наперед,
какому грамотею ему быть надобно, учася у Кутейкина, и
какому математику, учася у Цыфиркина. (К Правдину.) Любопытен
бы я был послушать, чему немец-то его выучил.
Г-жа Простакова (обробев и иструсясь).
Как! Это ты! Ты, батюшка! Гость наш бесценный! Ах, я дура бессчетная! Да так ли
бы надобно было встретить отца родного, на которого вся надежда, который у нас один,
как порох в глазе. Батюшка! Прости меня. Я дура. Образумиться не могу. Где муж? Где сын?
Как в пустой дом приехал! Наказание Божие! Все обезумели. Девка! Девка! Палашка! Девка!
Еремеевна(заплакав). Я не усердна вам, матушка! Уж
как больше служить, не знаешь… рада
бы не токмо что… живота не жалеешь… а все не угодно.
— Уж
как мне этого Бонапарта захотелось! — говаривала она Беневоленскому, — кажется, ничего
бы не пожалела, только
бы глазком на него взглянуть!
Один только раз он выражается так:"Много было от него порчи женам и девам глуповским", и этим
как будто дает понять, что, и по его мнению, все-таки было
бы лучше, если б порчи не было.
Таким образом оказывалось, что Бородавкин поспел
как раз кстати, чтобы спасти погибавшую цивилизацию. Страсть строить на"песце"была доведена в нем почти до исступления. Дни и ночи он все выдумывал, что
бы такое выстроить, чтобы оно вдруг, по выстройке, грохнулось и наполнило вселенную пылью и мусором. И так думал и этак, но настоящим манером додуматься все-таки не мог. Наконец, за недостатком оригинальных мыслей, остановился на том, что буквально пошел по стопам своего знаменитого предшественника.
Но если
бы ты знал,
как жестока была борьба!
Но бумага не приходила, а бригадир плел да плел свою сеть и доплел до того, что помаленьку опутал ею весь город. Нет ничего опаснее,
как корни и нити, когда примутся за них вплотную. С помощью двух инвалидов бригадир перепутал и перетаскал на съезжую почти весь город, так что не было дома, который не считал
бы одного или двух злоумышленников.
Но так
как он все-таки был сыном XVIII века, то в болтовне его нередко прорывался дух исследования, который мог
бы дать очень горькие плоды, если б он не был в значительной степени смягчен духом легкомыслия.
И если б не подоспели тут будочники, то несдобровать
бы «толстомясой», полететь
бы ей вниз головой с раската! Но так
как будочники были строгие, то дело порядка оттянулось, и атаманы-молодцы, пошумев еще с малость, разошлись по домам.
— Состояние у меня, благодарение богу, изрядное. Командовал-с; стало быть, не растратил, а умножил-с. Следственно,
какие есть насчет этого законы — те знаю, а новых издавать не желаю. Конечно, многие на моем месте понеслись
бы в атаку, а может быть, даже устроили
бы бомбардировку, но я человек простой и утешения для себя в атаках не вижу-с!
— Вам, старички-братики, и книги в руки! — либерально прибавил он, —
какое количество по душе назначите, я наперед согласен! Потому теперь у нас время такое: всякому свое, лишь
бы поронцы были!
Но на седьмом году правления Фердыщенку смутил бес. Этот добродушный и несколько ленивый правитель вдруг сделался деятелен и настойчив до крайности: скинул замасленный халат и стал ходить по городу в вицмундире. Начал требовать, чтоб обыватели по сторонам не зевали, а смотрели в оба, и к довершению всего устроил такую кутерьму, которая могла
бы очень дурно для него кончиться, если б, в минуту крайнего раздражения глуповцев, их не осенила мысль: «А ну
как, братцы, нас за это не похвалят!»
Дома он через минуту уже решил дело по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так
как не было той силы в природе, которая могла
бы убедить прохвоста в неведении чего
бы то ни было, то в этом случае невежество являлось не только равносильным знанию, но даже в известном смысле было прочнее его.
Да и кто же может сказать, долго ли просуществовала
бы построенная Бородавкиным академия и
какие принесла
бы она плоды?
Тут открылось все: и то, что Беневоленский тайно призывал Наполеона в Глупов, и то, что он издавал свои собственные законы. В оправдание свое он мог сказать только то, что никогда глуповцы в столь тучном состоянии не были,
как при нем, но оправдание это не приняли, или, лучше сказать, ответили на него так, что"правее
бы он был, если б глуповцев совсем в отощание привел, лишь
бы от издания нелепых своих строчек, кои предерзостно законами именует, воздержался".
Очевидно, фельетонист понял всю книгу так,
как невозможно было понять ее. Но он так ловко подобрал выписки, что для тех, которые не читали книги (а очевидно, почти никто не читал ее), совершенно было ясно, что вся книга была не что иное,
как набор высокопарных слов, да еще некстати употребленных (что показывали вопросительные знаки), и что автор книги был человек совершенно невежественный. И всё это было так остроумно, что Сергей Иванович и сам
бы не отказался от такого остроумия; но это-то и было ужасно.
— То есть
как тебе сказать… Стой, стой в углу! — обратилась она к Маше, которая, увидав чуть заметную улыбку на лице матери, повернулась было. — Светское мнение было
бы то, что он ведет себя,
как ведут себя все молодые люди. Il fait lа сour à une jeune et jolie femme, [Он ухаживает зa молодой и красивой женщиной,] a муж светский должен быть только польщен этим.
— Ах,
какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. — Да дайте мне ее, девочку, дайте! Он еще не приехал. Вы оттого говорите, что не простит, что вы не знаете его. Никто не знал. Одна я, и то мне тяжело стало. Его глаза, надо знать, у Сережи точно такие же, и я их видеть не могу от этого. Дали ли Сереже обедать? Ведь я знаю, все забудут. Он
бы не забыл. Надо Сережу перевести в угольную и Mariette попросить с ним лечь.
Если б Левин мог понять,
как он понимал, почему подходить к кассе на железной дороге нельзя иначе,
как становясь в ряд, ему
бы не было обидно и досадно; но в препятствиях, которые он встречал по делу, никто не мог объяснить ему, для чего они существуют.
И, несмотря на то, он чувствовал, что тогда, когда любовь его была сильнее, он мог, если
бы сильно захотел этого, вырвать эту любовь из своего сердца, но теперь, когда,
как в эту минуту, ему казалось, что он не чувствовал любви к ней, он знал, что связь его с ней не может быть разорвана.
Вронский понял по ее взгляду, что она не знала, в
каких отношениях он хочет быть с Голенищевым, и что она боится, так ли она вела себя,
как он
бы хотел.
Если
бы ты знал,
как я близка к несчастию в эти минуты,
как я боюсь, боюсь себя!
Увидев Алексея Александровича с его петербургски-свежим лицом и строго самоуверенною фигурой, в круглой шляпе, с немного-выдающеюся спиной, он поверил в него и испытал неприятное чувство, подобное тому,
какое испытал
бы человек, мучимый жаждою и добравшийся до источника и находящий в этом источнике собаку, овцу или свинью, которая и выпила и взмутила воду.
— А, и вы тут, — сказала она, увидав его. — Ну, что ваша бедная сестра? Вы не смотрите на меня так, — прибавила она. — С тех пор
как все набросились на нее, все те, которые хуже ее во сто тысяч раз, я нахожу, что она сделала прекрасно. Я не могу простить Вронскому, что он не дал мне знать, когда она была в Петербурге. Я
бы поехала к ней и с ней повсюду. Пожалуйста, передайте ей от меня мою любовь. Ну, расскажите же мне про нее.
«Вот положение! ― думал он, ― Если б он боролся, отстаивал свою честь, я
бы мог действовать, выразить свои чувства; но эта слабость или подлость… Он ставит меня в положение обманщика, тогда
как я не хотел и не хочу этим быть».
— Третье, чтоб она его любила. И это есть… То есть это так
бы хорошо было!.. Жду, что вот они явятся из леса, и всё решится. Я сейчас увижу по глазам. Я
бы так рада была!
Как ты думаешь, Долли?
— Да, если
бы ты любил меня,
как я, если
бы ты мучался,
как я… — сказала она, с выражением испуга взглядывая на него.
— Нет, — сказала она, раздражаясь тем, что он так очевидно этой переменой разговора показывал ей, что она раздражена, — почему же ты думаешь, что это известие так интересует меня, что надо даже скрывать? Я сказала, что не хочу об этом думать, и желала
бы, чтобы ты этим так же мало интересовался,
как и я.
Перебирая предметы разговора такие,
какие были
бы приятны Сергею Ивановичу и отвлекли
бы его от разговора о Сербской войне и Славянского вопроса, о котором он намекал упоминанием о занятиях в Москве, Левин заговорил о книге Сергея Ивановича.
— Потому что Алексей, я говорю про Алексея Александровича (
какая странная, ужасная судьба, что оба Алексеи, не правда ли?), Алексей не отказал
бы мне. Я
бы забыла, он
бы простил… Да что ж он не едет? Он добр, он сам не знает,
как он добр. Ах! Боже мой,
какая тоска! Дайте мне поскорей воды! Ах, это ей, девочке моей, будет вредно! Ну, хорошо, ну дайте ей кормилицу. Ну, я согласна, это даже лучше. Он приедет, ему больно будет видеть ее. Отдайте ее.
—
Как не думала? Если б я была мужчина, я
бы не могла любить никого, после того
как узнала вас. Я только не понимаю,
как он мог в угоду матери забыть вас и сделать вас несчастною; у него не было сердца.
Сначала он из одного чувства сострадания занялся тою новорожденною слабенькою девочкой, которая не была его дочь и которая была заброшена во время болезни матери и, наверно, умерла
бы, если б он о ней не позаботился, — и сам не заметил,
как он полюбил ее.
— Он всё не хочет давать мне развода! Ну что же мне делать? (Он был муж ее.) Я теперь хочу процесс начинать.
Как вы мне посоветуете? Камеровский, смотрите же за кофеем — ушел; вы видите, я занята делами! Я хочу процесс, потому что состояние мне нужно мое. Вы понимаете ли эту глупость, что я ему будто
бы неверна, с презрением сказала она, — и от этого он хочет пользоваться моим имением.