Неточные совпадения
— Ну, зато, Олеша, на привале, на отдыхе, летним вечером в Жигулях, где-нибудь, под зеленой горой, поразложим, бывалоче, костры — кашицу варить, да
как заведет горевой бурлак сердечную песню, да
как вступится, грянет вся артель, — аж мороз по коже дернет, и будто Волга вся быстрей пойдет, — так
бы, чай, конем и встала на дыбы, до самых облаков!
— Эх, кабы голос мне, — пел
бы я
как, господи!
— Сволочи!
Какого вы парня зря извели! Ведь ему
бы цены не было лет через пяток…
— Варваре-то улыбнулся
бы радостью
какой! Чем она тебя прогневала, чем грешней других? Что это: женщина молодая, здоровая, а в печали живет. И вспомяни, господи, Григорья, — глаза-то у него всё хуже. Ослепнет, — по миру пойдет, нехорошо! Всю свою силу он на дедушку истратил, а дедушка разве поможет… О господи, господи…
А около господа ангелы летают во множестве, —
как снег идет али пчелы роятся, — али
бы белые голуби летают с неба на землю да опять на небо и обо всем богу сказывают про нас, про людей.
— Не сказал
бы — горе нудит… Эх,
какая девка заплуталась…
— Со всячинкой. При помещиках лучше были; кованый был народ. А теперь вот все на воле, — ни хлеба, ни соли! Баре, конечно, немилостивы, зато у них разума больше накоплено; не про всех это скажешь, но коли барин хорош, так уж залюбуешься! А иной и барин, да дурак,
как мешок, — что в него сунут, то и несет. Скорлупы у нас много; взглянешь — человек, а узнаешь, — скорлупа одна, ядра-то нет, съедено. Надо
бы нас учить, ум точить, а точила тоже нет настоящего…
Невидимо течет по улице сонная усталость и жмет, давит сердце, глаза.
Как хорошо, если б бабушка пришла! Или хотя
бы дед. Что за человек был отец мой, почему дед и дядья не любили его, а бабушка, Григорий и нянька Евгенья говорят о нем так хорошо? А где мать моя?
— Вот оно, чего ради жили, грешили, добро копили! Кабы не стыд, не срам, позвать
бы полицию, а завтра к губернатору… Срамно!
Какие же это родители полицией детей своих травят? Ну, значит, лежи, старик.
— Кабы всё-то знал, так
бы многого, поди, люди-то не делали
бы. Он, чай, батюшка, глядит-глядит с небеси-то на землю, — на всех нас, да в иную минуту
как восплачет да
как возрыдает: «Люди вы мои, люди, милые мои люди! Ох,
как мне вас жалко!»
— Ну да, еще
бы! А
как же? Ты кого не простишь, ты — всех простишь, ну да-а, эх вы-и…
— Ты
бы, Яша, другое что играл, верную
бы песню, а? Помнишь, Мотря,
какие, бывало, песни-то пели?
— Ну — засох! Вот те и разогрела! Ах, демоны, чтоб вас разорвало всех! Ты чего вытаращил буркалы, сыч? Так
бы всех вас и перебила,
как худые горшки!
Иду я домой во слезах — вдруг встречу мне этот человек, да и говорит, подлец: «Я, говорит, добрый, судьбе мешать не стану, только ты, Акулина Ивановна, дай мне за это полсотни рублей!» А у меня денег нет, я их не любила, не копила, вот я, сдуру, и скажи ему: «Нет у меня денег и не дам!» — «Ты, говорит, обещай!» — «
Как это — обещать, а где я их после-то возьму?» — «Ну, говорит, али трудно у богатого мужа украсть?» Мне
бы, дурехе, поговорить с ним, задержать его, а я плюнула в рожу-то ему да и пошла себе!
— «А
как ты догадалась, что про них?» — «Полно-ко, говорю, отец, дурить-то, бросил
бы ты эту игру, ну — кому от нее весело?» Вздыхает он: «Ах вы, говорит, черти, серые вы черти!» Потом — выспрашивает: что, дескать, дурак этот большой, — это про отца твоего, — верно, что дурак?
«
Как ты, говорит, могла обольститься человеком, неведомо откуда, неизвестно
каким?» Я себе молчу, а
как устал он, говорю: «Пошел
бы ты, поглядел,
как они живут, хорошо ведь живут».
С первым пароходом поплыли они;
как с душой рассталась я с ними, он тоже печален был и всё уговаривал меня — ехала
бы я в Астрахань-то.
— Послушай, — зачем ты злишься? Знал
бы ты,
какое это горе для меня!
— Это она второй раз запивает, — когда Михайле выпало в солдаты идти — она тоже запила. И уговорила меня, дура старая, купить ему рекрутскую квитанцию. Может, он в солдатах-то другим стал
бы… Эх вы-и… А я скоро помру. Значит — останешься ты один, сам про себя — весь тут, своей жизни добытчик — понял? Ну, вот. Учись быть самому себе работником, а другим — не поддавайся! Живи тихонько, спокойненько, а — упрямо! Слушай всех, а делай
как тебе лучше…
Оба они
как будто долго бежали, утомились, всё на них смялось, вытерлось, и ничего им не нужно, а только
бы лечь да отдохнуть.
Я совершенно искренно и вполне понимая, что говорю, сказал ей, что зарежу вотчима и сам тоже зарежусь. Я думаю, что сделал
бы это, во всяком случае попробовал
бы. Даже сейчас я вижу эту подлую длинную ногу, с ярким кантом вдоль штанины, вижу,
как она раскачивается в воздухе и бьет носком в грудь женщины.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё
бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно
бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах,
как хорошо!
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были
какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто
бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие были! Ямщикам скажи, что я буду давать по целковому; чтобы так,
как фельдъегеря, катили и песни
бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Хлестаков. Я — признаюсь, это моя слабость, — люблю хорошую кухню. Скажите, пожалуйста, мне кажется,
как будто
бы вчера вы были немножко ниже ростом, не правда ли?
Чудно все завелось теперь на свете: хоть
бы народ-то уж был видный, а то худенький, тоненький —
как его узнаешь, кто он?