Неточные совпадения
Потом
свою вахлацкую,
Родную, хором грянули,
Протяжную, печальную,
Иных покамест нет.
Не диво ли? широкая
Сторонка Русь крещеная,
Народу
в ней тьма тём,
А ни
в одной-то душеньке
Спокон веков до нашего
Не загорелась песенка
Веселая и ясная,
Как вёдреный денек.
Не дивно ли? не страшно ли?
О
время,
время новое!
Ты тоже
в песне скажешься,
Но как?.. Душа народная!
Воссмейся ж наконец!
— По
времени Шалашников
Удумал штуку новую,
Приходит к нам приказ:
«Явиться!» Не явились мы,
Притихли, не шелохнемся
В болотине
своей.
Была засу́ха сильная,
Наехала полиция...
В то
время существовало мнение, что градоначальник есть хозяин города, обыватели же суть как бы его гости. Разница между"хозяином"
в общепринятом значении этого слова и"хозяином города"полагалась лишь
в том, что последний имел право сечь
своих гостей, что относительно хозяина обыкновенного приличиями не допускалось. Грустилов вспомнил об этом праве и задумался еще слаще.
"Была
в то
время, — так начинает он
свое повествование, —
в одном из городских храмов картина, изображавшая мучения грешников
в присутствии врага рода человеческого.
Они тем легче могли успеть
в своем намерении, что
в это
время своеволие глуповцев дошло до размеров неслыханных. Мало того что они
в один день сбросили с раската и утопили
в реке целые десятки излюбленных граждан, но на заставе самовольно остановили ехавшего из губернии, по казенной подорожной, чиновника.
— Вам, старички-братики, и книги
в руки! — либерально прибавил он, — какое количество по душе назначите, я наперед согласен! Потому теперь у нас
время такое: всякому
свое, лишь бы поронцы были!
Строился новый город на новом месте, но одновременно с ним выползало на свет что-то иное, чему еще не было
в то
время придумано названия и что лишь
в позднейшее
время сделалось известным под довольно определенным названием"дурных страстей"и"неблагонадежных элементов". Неправильно было бы, впрочем, полагать, что это"иное"появилось тогда
в первый раз; нет, оно уже имело
свою историю…
Но
в том-то именно и заключалась доброкачественность наших предков, что как ни потрясло их описанное выше зрелище, они не увлеклись ни модными
в то
время революционными идеями, ни соблазнами, представляемыми анархией, но остались верными начальстволюбию и только слегка позволили себе пособолезновать и попенять на
своего более чем странного градоначальника.
— Вот и ты, чертов угодник,
в аду с братцем
своим сатаной калеными угольями трапезовать станешь, а я, Семен, тем
временем на лоне Авраамлем почивать буду.
Уже при первом свидании с градоначальником предводитель почувствовал, что
в этом сановнике таится что-то не совсем обыкновенное, а именно, что от него пахнет трюфелями. Долгое
время он боролся с
своею догадкою, принимая ее за мечту воспаленного съестными припасами воображения, но чем чаще повторялись свидания, тем мучительнее становились сомнения. Наконец он не выдержал и сообщил о
своих подозрениях письмоводителю дворянской опеки Половинкину.
Тут же, кстати, он доведался, что глуповцы, по упущению, совсем отстали от употребления горчицы, а потому на первый раз ограничился тем, что объявил это употребление обязательным;
в наказание же за ослушание прибавил еще прованское масло. И
в то же
время положил
в сердце
своем: дотоле не класть оружия, доколе
в городе останется хоть один недоумевающий.
Тем не менее нет никакого повода сомневаться, что Беневоленский рано или поздно привел бы
в исполнение
свое намерение, но
в это
время над ним уже нависли тучи.
Понятно, как должен был огорчиться бригадир, сведавши об таких похвальных словах. Но так как это было
время либеральное и
в публике ходили толки о пользе выборного начала, то распорядиться
своею единоличною властию старик поопасился. Собравши излюбленных глуповцев, он вкратце изложил перед ними дело и потребовал немедленного наказания ослушников.
Выслушав показание Байбакова, помощник градоначальника сообразил, что ежели однажды допущено, чтобы
в Глупове был городничий, имеющий вместо головы простую укладку, то, стало быть, это так и следует. Поэтому он решился выжидать, но
в то же
время послал к Винтергальтеру понудительную телеграмму [Изумительно!! — Прим. издателя.] и, заперев градоначальниково тело на ключ, устремил всю
свою деятельность на успокоение общественного мнения.
Отписав таким образом, бригадир сел у окошечка и стал поджидать, не послышится ли откуда:"ту-ру! ту-ру!"Но
в то же
время с гражданами был приветлив и обходителен, так что даже едва совсем не обворожил их
своими ласками.
Положим, что прецедент этот не представлял ничего особенно твердого; положим, что
в дальнейшем
своем развитии он подвергался многим случайностям более или менее жестоким; но нельзя отрицать, что, будучи однажды введен, он уже никогда не умирал совершенно, а
время от
времени даже довольно вразумительно напоминал о
своем существовании.
Таким образом взаимно разорили они
свои земли, взаимно надругались над
своими женами и девами и
в то же
время гордились тем, что радушны и гостеприимны.
Так окончил
свое административное поприще градоначальник,
в котором страсть к законодательству находилась
в непрерывной борьбе с страстью к пирогам. Изданные им законы
в настоящее
время, впрочем, действия не имеют.
В то
время, когда Ираида беспечно торжествовала победу, неустрашимый штаб-офицер не дремал и, руководясь пословицей: «Выбивай клин клином», — научил некоторую авантюристку, Клемантинку де Бурбо, предъявить
свои права.
К удивлению, бригадир не только не обиделся этими словами, но, напротив того, еще ничего не видя, подарил Аленке вяземский пряник и банку помады. Увидев эти дары, Аленка как будто опешила; кричать — не кричала, а только потихоньку всхлипывала. Тогда бригадир приказал принести
свой новый мундир, надел его и во всей красе показался Аленке.
В это же
время выбежала
в дверь старая бригадирова экономка и начала Аленку усовещивать.
В этой крайности Бородавкин понял, что для политических предприятий
время еще не наступило и что ему следует ограничить
свои задачи только так называемыми насущными потребностями края.
В числе этих потребностей первое место занимала, конечно, цивилизация, или, как он сам определял это слово,"наука о том, колико каждому Российской Империи доблестному сыну отечества быть твердым
в бедствиях надлежит".
Каким образом об этих сношениях было узнано — это известно одному богу; но кажется, что сам Наполеон разболтал о том князю Куракину во
время одного из
своих petits levе́s. [Интимных утренних приемов (франц.).] И вот
в одно прекрасное утро Глупов был изумлен, узнав, что им управляет не градоначальник, а изменник, и что из губернии едет особенная комиссия ревизовать его измену.
На третий день сделали привал
в слободе Навозной; но тут, наученные опытом, уже потребовали заложников. Затем, переловив обывательских кур, устроили поминки по убиенным. Странно показалось слобожанам это последнее обстоятельство, что вот человек игру играет, а
в то же
время и кур ловит; но так как Бородавкин секрета
своего не разглашал, то подумали, что так следует"по игре", и успокоились.
Только что перед этим он сочинил повесть под названием: «Сатурн, останавливающий
свой бег
в объятиях Венеры»,
в которой, по выражению критиков того
времени, счастливо сочеталась нежность Апулея с игривостью Парни.
Но здесь я увидел, что напрасно понадеялся на
свое усердие, ибо как ни старался я выпавшие колки утвердить, но столь мало успел
в своем предприятии, что при малейшей неосторожности или простуде колки вновь вываливались, и
в последнее
время господин градоначальник могли произнести только „П-плю!“.
Долгое
время находилась я
в состоянии томления, долгое
время безуспешно стремилась к свету, но князь тьмы слишком искусен, чтобы разом упустить из рук
свою жертву!
Но Прыщ был совершенно искренен
в своих заявлениях и твердо решился следовать по избранному пути. Прекратив все дела, он ходил по гостям, принимал обеды и балы и даже завел стаю борзых и гончих собак, с которыми травил на городском выгоне зайцев, лисиц, а однажды заполевал [Заполева́ть — добыть на охоте.] очень хорошенькую мещаночку. Не без иронии отзывался он о
своем предместнике, томившемся
в то
время в заточении.
Щедрин имеет
в виду представителей религиозно-мистического движения
в протестантизме.] того
времени и что Лабзин, например, посвящал ей те избраннейшие
свои сочинения, которые не предназначались для печати.
Они охотнее преклонялись перед Волосом или Ярилою, но
в то же
время мотали себе на ус, что если долгое
время не будет у них дождя или будут дожди слишком продолжительные, то они могут
своих излюбленных богов высечь, обмазать нечистотами и вообще сорвать на них досаду.
В то
время как он подходил к ней, красивые глаза его особенно нежно заблестели, и с чуть-заметною счастливою и скромно-торжествующею улыбкой (так показалось Левину), почтительно и осторожно наклонясь над нею, он протянул ей
свою небольшую, но широкую руку.
Первое
время в Москве Левина занимали лошади, приведенные из деревни. Ему хотелось устроить эту часть как можно лучше и дешевле; но оказалось, что
свои лошади обходились дороже извозчичьих, и извозчика всё-таки брали.
Но он не сделал ни того, ни другого, а продолжал жить, мыслить и чувствовать и даже
в это самое
время женился и испытал много радостей и был счастлив, когда не думал о значении
своей жизни.
Гладиатор и Диана подходили вместе, и почти
в один и тот же момент: раз-раз, поднялись над рекой и перелетели на другую сторону; незаметно, как бы летя, взвилась за ними Фру-Фру, но
в то самое
время, как Вронский чувствовал себя на воздухе, он вдруг увидал, почти под ногами
своей лошади, Кузовлева, который барахтался с Дианой на той стороне реки (Кузовлев пустил поводья после прыжка, и лошадь полетела с ним через голову).
Со
времени своего объяснения с Анной
в саду Вреде мысли Вронского много изменились.
Но
в последнее
время явились новые, внутренние отношения между ним и ею, пугавшие Вронского
своею неопределенностью.
Она вспоминала
свое усилие
в первое
время, чтобы преодолеть отвращение, которое она испытывала к нему, как и ко всем чахоточным, и старания, с которыми она придумывала, что сказать ему.
При взгляде на тендер и на рельсы, под влиянием разговора с знакомым, с которым он не встречался после
своего несчастия, ему вдруг вспомнилась она, то есть то, что оставалось еще от нее, когда он, как сумасшедший, вбежал
в казарму железнодорожной станции: на столе казармы бесстыдно растянутое посреди чужих окровавленное тело, еще полное недавней жизни; закинутая назад уцелевшая голова с
своими тяжелыми косами и вьющимися волосами на висках, и на прелестном лице, с полуоткрытым румяным ртом, застывшее странное, жалкое
в губках и ужасное
в остановившихся незакрытых глазах, выражение, как бы словами выговаривавшее то страшное слово — о том, что он раскается, — которое она во
время ссоры сказала ему.
В этот короткий промежуток
времени туче уже настолько надвинулась
своей серединой на солнце, что стало темно, как
в затмение.
Со смешанным чувством досады, что никуда не уйдешь от знакомых, и желания найти хоть какое-нибудь развлечение от однообразия
своей жизни Вронский еще раз оглянулся на отошедшего и остановившегося господина; и
в одно и то же
время у обоих просветлели глаза.
Она знала, что, несмотря на поглощающие почти всё его
время служебные обязанности, он считал
своим долгом следить за всем замечательным, появлявшимся
в умственной сфере.
И сколько бы ни внушали княгине, что
в наше
время молодые люди сами должны устраивать
свою судьбу, он не могла верить этому, как не могла бы верить тому, что
в какое бы то ни было
время для пятилетних детей самыми лучшими игрушками должны быть заряженные пистолеты.
Дорогой,
в вагоне, он разговаривал с соседями о политике, о новых железных дорогах, и, так же как
в Москве, его одолевала путаница понятий, недовольство собой, стыд пред чем-то; но когда он вышел на
своей станции, узнал кривого кучера Игната с поднятым воротником кафтана, когда увидал
в неярком свете, падающем из окон станции,
свои ковровые сани,
своих лошадей с подвязанными хвостами,
в сбруе с кольцами и мохрами, когда кучер Игнат, еще
в то
время как укладывались, рассказал ему деревенские новости, о приходе рядчика и о том, что отелилась Пава, — он почувствовал, что понемногу путаница разъясняется, и стыд и недовольство собой проходят.
Как всегда, у него за
время его уединения набралось пропасть мыслей и чувств, которых он не мог передать окружающим, и теперь он изливал
в Степана Аркадьича и поэтическую радость весны, и неудачи и планы хозяйства, и мысли и замечания о книгах, которые он читал, и
в особенности идею
своего сочинения, основу которого, хотя он сам не замечал этого, составляла критика всех старых сочинений о хозяйстве.
Узнав об этом, новая партия успела во
время прений о Флерове послать на извозчике
своих обмундировать дворянина и из двух напоенных привезти одного
в собрание.
В то
время как она отходила к большим часам, чтобы проверить
свои, кто-то подъехал. Взглянув из окна, она увидала его коляску. Но никто не шел на лестницу, и внизу слышны были голоса. Это был посланный, вернувшийся
в коляске. Она сошла к нему.
Только
в самое последнее
время, по поводу
своих отношений к Анне, Вронский начинал чувствовать, что свод его правил не вполне определял все условия, и
в будущем представлялись трудности и сомнения,
в которых Вронский уж не находил руководящей нити.
Кроме того, во
время родов жены с ним случилось необыкновенное для него событие. Он, неверующий, стал молиться и
в ту минуту, как молился, верил. Но прошла эта минута, и он не мог дать этому тогдашнему настроению никакого места
в своей жизни.
— Я полагаю… — начала было Дарья Александровна, но
в это
время Васенька Весловский, наладив коба на галоп с правой ноги, грузно шлепаясь
в своей коротенькой жакетке о замшу дамского седла, прогалопировал мимо них.
И, распорядившись послать за Левиным и о том, чтобы провести запыленных гостей умываться, одного
в кабинет, другого
в большую Доллину комнату, и о завтраке гостям, она, пользуясь правом быстрых движений, которых она была лишена во
время своей беременности, вбежала на балкон.
Левин помнил, как
в то
время, когда Николай был
в периоде набожности, постов, монахов, служб церковных, когда он искал
в религии помощи, узды на
свою страстную натуру, никто не только не поддержал его, но все, и он сам, смеялись над ним. Его дразнили, звали его Ноем, монахом; а когда его прорвало, никто не помог ему, а все с ужасом и омерзением отвернулись.