Неточные совпадения
— Да, прошу тебя, пожалуй усни, — и с этими словами отец протопоп, оседлав
свой гордый римский нос большими серебряными очками, начал медленно перелистывать
свою синюю книгу. Он не читал, а только перелистывал эту книгу и при том останавливался не на том, что
в ней было напечатано, а лишь просматривал его собственной рукой исписанные прокладные страницы. Все эти записки были сделаны разновременно и воскрешали пред старым протопопом целый мир воспоминаний, к которым он любил по
временам обращаться.
Попадья моя не унялась сегодня проказничать, хотя теперь уже двенадцатый час ночи, и хотя она за обычай всегда
в это
время спит, и хотя я это и люблю, чтоб она к полуночи всегда спала, ибо ей то здорово, а я люблю слегка освежать себя
в ночной тишине каким удобно чтением, а иною порой пишу
свои нотатки, и нередко, пописав несколько, подхожу к ней спящей и спящую ее целую, и если чем огорчен, то
в сем отрадном поцелуе почерпаю снова бодрость и силу и тогда засыпаю покойно.
„Нужды, — говорит, —
в работе, благодаря благодетельнице моей, не имея и не будучи ничему иному обучен, я постоянно занимаюсь вязанием, чтобы
в праздности
время не проводить и иметь удовольствие кому-нибудь нечто презентовать от трудов
своих“.
2-е октября. Слухи о визитной распре подтверждаются. Губернатор, бывая
в царские дни
в соборе, имеет обычай
в сие
время довольно громко разговаривать. Владыка положили прекратить сие обыкновение и послали
своего костыльника просить его превосходительство вести себя благопристойнее. Губернатор принял замечание весьма амбиционно и чрез малое
время снова возобновил
свои громкие с жандармским полковником собеседования; но на сей раз владыка уже сами остановились и громко сказали...
20-го июня. Ездил
в Благодухово и картину велел состругать при себе:
в глупом народному духу потворствовать не нахожу нужным. Узнавал о художнике; оказалось, что это пономарь Павел упражнялся. Гармонируя с духом
времени в шутливости, велел сему художнику сесть с моим кучером на облучок и, прокатив его сорок верст, отпустил пешечком обратно, чтобы имел
время в сей проходке поразмыслить о
своей живописной фантазии.
Тяжел, скучен и утомителен вид пустынных улиц наших уездных городов во всякое
время; но особенно убийствен он
своею мертвенностью
в жаркий летний полдень.
В то самое
время, как вдова понеслась с неизвестными целями за
своим ученым сыном, откуда-то сверху раздалось громкое и веселое...
Он пугал
в это
время своих турманов и не упустил случая, смеха ради, испугать и учителя.
— Перебью вас, еретики! — взревел Ахилла и сгреб
в обе руки лежавший у фундамента большой булыжный камень с непременным намерением бросить эту шестипудовую бомбу
в своих оскорбителей, но
в это самое
время, как он, сверкая глазами, готов был вергнуть поднятую глыбу, его сзади кто-то сжал за руку, и знакомый голос повелительно произнес...
— Да что и хранить-то из тех
времен, когда только
в спички стучали да карликов для
своей потехи женили.
Лошадиная голова Термосесова была им слегка опущена на грудь, и он как будто почтительно прислушивался к тому, что думает
в это
время в своей голове его начальник.
Хозяйка сидела и не трогалась. Она
в это
время только вспомнила, как неуместен должен показаться гостям стоящий на окне цветок и, при всем
своем замешательстве, соображала, как бы ловчее сбросить его за открытое окошко? Мысль эта так ее занимала, что она даже не вслушалась
в первый вопрос, с которым отнесся к ней один из ее новоприезжих гостей, что ей и придало вид особы, непритворно занятой чтением до самозабвения.
Однако Термосесов
в это короткое
время уже успел окинуть поле
своим орлиным оком и не упустил случая утешить Бизюкину
своим появлением без вихрястого князя. Он появился
в накинутом наопашь саке
своем и, держа за ухо Ермошку, выпихнул его
в переднюю, крикнув вслед ему...
— Вот это честно! — воскликнул Термосесов и, расспросив у
своей дамы, чем и как досаждали ей ее враги Туберозов и Ахилла, пожал с улыбкой ее руку и удалился
в комнату, где оставался во все это
время его компаньон.
Туберозов вспыхнул и крепко сжал рукав
своей рясы; но
в это
время Туганов возразил учителю, что он ошибается, и указал на то, что вера согревает лучше, чем водка, что все добрые дела наш мужик начинает помолившись, а все худые, за которые
в Сибирь ссылают, делает водки напившись.
— Да. Мошенники ведь всегда заключают
своею узурпациею все сумятицы,
в которые им небезвыгодно вмешаться. У нас долго возились с этими… нигилистами, что ли? Возилось с ними одно
время и правительство, возится до сих пор и общество и печать, а пошабашат их не эти, а просто-напросто мошенники, которые откликнутся
в их кличку, мошенники и превзойдут их, а затем наступит поворот.
— Ну так ты, я вижу, петербургский мерзавец, — молвил дьякон, нагибаясь за
своею шляпою, но
в это же самое
время неожиданно получил оглушительный удар по затылку и очутился носом на садовой дорожке, на которой
в ту же минуту явилась и его шляпа, а немного подальше сидел на коленях Препотенский. Дьякон даже не сразу понял, как все это случилось, но, увидав
в дверях Термосесова, погрозившего ему садовою лопатой, понял, отчего удар был широк и тяжек, и протянул...
Один Варнава хотел остаться
в это
время при
своем занятии и продолжать упитываться, но Ахилла поднял его насильно и, держа его за руку, пел: «Многая, многая, мно-о-о-гая лета, многая лета!»
Старушка указала рукой по направлению к пустым подставкам, на которых до недавнего
времени висел скелет, и, прошептав: «Мертвецы!», она убежала, крестясь,
в свою каморку.
Быстрая езда по ровной, крепкой дороге имела на петербургскую даму то приятное освежающее действие,
в котором человек нуждается, проведя долгое
время в шуме и говоре, при необходимости принимать во всем этом
свою долю участия. Мордоконаки не смеялась над тем, что она видела. Она просто отбыла
свой визит
в низменные сферы и уходила от них с тем самым чувством, с каким она уходила с крестин
своей экономки, упросившей ее когда-то быть восприемницей
своего ребенка.
По
своей аккуратности и бережливости, протопопица все
время своего пребывания при муже
в его ссылке обходилась без прислуги и брала на себя труды, вовсе ей непривычные и непосильные.
Во
время дороги они мало разговаривали, и то заводил речи только Николай Афанасьевич. Стараясь развлечь и рассеять протопопа, сидевшего
в молчании со сложенными на коленях руками
в старых замшевых перчатках, он заговаривал и про то и про другое, но Туберозов молчал или отзывался самыми краткими словами. Карлик рассказывал, как скучал и плакал по Туберозове его приход, как почтмейстерша, желая избить
своего мужа, избила Препотенского, как учитель бежал из города, гонимый Бизюкиной, — старик все отмалчивался.
Войдя
в свой дом, где
в течение довольно долгого
времени оставался хозяином и единственным жильцом дьякон Ахилла, протопоп поцеловал стихийного исполина
в сухой пробор его курчавой головы и, обойдя вместе с ним все комнатки, перекрестил пустую осиротелую кроватку Натальи Николаевны и сказал...
Старый Туберозов с качающеюся головой во все
время молитвы Ахиллы сидел,
в своем сером подрясничке, на крыльце бани и считал его поклоны. Отсчитав их, сколько разумел нужным, он встал, взял дьякона за руку, и они мирно возвратились
в дом, но дьякон, прежде чем лечь
в постель, подошел к Савелию и сказал...
Только во
время надгробного слова, сказанного одним из священников, Ахилла смирил скорбь
свою и, слушая, тихо плакал
в платок; но зато, когда он вышел из церкви и увидел те места, где так много лет ходил вместе с Туберозовым, которого теперь несут заключенным
в гробе, Ахилла почувствовал необходимость не только рыдать, но вопить и кричать.
На душе его стало грустно и
в то же
время бодро; он вспомнил старые годы
своей минувшей удали и, взглянув на луну, послал ей шутливый привет...