Неточные совпадения
— Надеюсь, что вы позволите мне
быть у вас, — продолжал Янсутский, слегка кланяясь, —
у меня тоже здесь свой дом, который и вы,
может быть, знаете: на Тверской, против церкви; хатка этакая небольшая — на три улицы выходит… Сам я, впрочем, не живу в нем, так как бываю в Москве на время только…
Конечно, ничего, как и оказалось потом: через неделю же после того я стала слышать, что он всюду с этой госпожой ездит в коляске, что она является то в одном дорогом платье, то в другом… один молодой человек семь шляпок мне
у ней насчитал, так что в этом даже отношении я не
могла соперничать с ней, потому что муж мне все говорил, что
у него денег нет, и какие-то гроши выдавал мне на туалет; наконец, терпение мое истощилось… я говорю ему, что так нельзя, что пусть оставит меня совершенно; но он и тут
было: «Зачем, для чего это?» Однако я такой ему сделала ад из жизни, что он не выдержал и сам уехал от меня.
В доме
у него
было около двадцати комнат, которые Бегушев занимал один-одинехонек с своими пятью лакеями и толстым поваром Семеном — великим мастером своего дела, которого переманивали к себе все клубы и не
могли переманить: очень Семену покойно и прибыльно
было жить
у своего господина. Убранство в доме Бегушева, хоть и очень богатое,
было все старое: более десяти лет он не покупал ни одной вещички из предметов роскоши, уверяя, что на нынешних рынках даже бронзы порядочной нет, а все это крашеная медь.
Болото теперь
у вас на пути; вы в него, положим, рассчитали вбить две тысячи свай; а вам,
может быть, придется вбить их двадцать тысяч.
—
Будет! — отвечал Янсутский и обратился уже к графу Хвостикову: —
У Бегушева я встретил Тюменева;
может, вы знаете его?
— Нет, не хочу!.. — отвечал отрывисто Янсутский (надменный вид Тюменева никак не
мог выйти из его головы). — А
у меня еще гость
будет — этот Тюменев, — присовокупил он.
— Так надо сказать-с, — продолжал он, явно разгорячившись, — тут кругом всего этого стена каменная построена: кто попал за нее и узнал тамошние порядки — ну и сиди, благоденствуй; сору только из избы не выноси да гляди на все сквозь пальцы; а уж свежего человека не пустят туда. Вот теперь про себя мне сказать: уроженец я какой бы то ни
было там губернии;
у меня нет ни роду, ни племени; человек я богатый, хотел бы,
может, для своей родины невесть сколько добра сделать, но мне не позволят того!
По-моему, это мало что свинство, но это даже не расчет коммерческий: сделай он обед
у Дюссо, пусть он ему стоит полторы — две тысячи, но устрой самое дело, которое,
может быть, впоследствии
будет приносить ему сотни тысяч.
Она, конечно,
могла настоять, чтобы Бегушев взял ее с собою, и дорогою сейчас же бы его успокоила; но для Домны Осиповны, по ее характеру, дела
были прежде всего, а она находила нужным заставить Хмурина повторить еще раз свое обещание дать ей акций по номинальной цене, и потому, как кошки ни скребли
у ней на сердце, она выдержала себя и ни слова больше не сказала Бегушеву.
— Но главное, — возразила Домна Осиповна, пожимая плечами, — на обеде
у Янсутского ничего такого не
было, что бы
могло женщину шокировать!.. Все
было очень прилично!
— Мне в глаза, каналья, говорит, что он три тысячи душ промотал, тогда как
у него трех сот душонок никогда не бывало; на моих глазах всю молодость
был на содержании
у старых барынь; за лакейство и за целование ручек и ножек
у начальства терпели его на какой-то службе, а теперь он оскорбляется, что ему еще пенсии не дали. До какой степени в людях нахальство и лживость
могут доходить!.. За это убить его можно!
Бегушев остался один, как громом пришибленный. Он все задавал себе вопрос: зачем приехал муж к Домне Осиповне? Она несколько раз, и особенно последнее время, говорила ему, что
у ней с ее супругом прерваны всякие человеческие сношения! Но,
может быть, по какому-нибудь совершенно случайному обстоятельству он заехал сюда на короткое время? Однако он приехал с какой-то госпожой своей — это что значит? Тут Бегушев терял всякую нить к объяснению.
Родом из сибиряков, неизвестно как и на что существовавши в университете, Перехватов, тем не менее, однако, кончив курс, успел где-то добыть себе пять тысяч;
может быть, занял их
у кого-нибудь из добрых людей, или ему помогла в этом случае его красивая наружность…
— Кроме того, madame Мерова желает
у тебя
быть, а
может быть, даже и Янсутский, — присовокупила Домна Осиповна.
«Идеал не высоконький!» — сказал сам себе Бегушев и в то же время решил в своих мыслях, что
у Домны Осиповны ни на копейку не
было фантазии и что она, по теории Бенеке [Бенеке Фридрих Эдуард (1798–1854) — немецкий философ.],
могла идти только до той черты, до которой способен достигать ум, а что за этой линией
было, — для нее ничего не существовало.
—
Может быть, она уж не совсем посторонняя ему женщина! Он давно влюблен в нее — с первой же встречи на обеде
у Янсутского.
Возвратясь же из Сибири и сделавшись обладателем пяти миллионов, Олухов, несмотря на ничтожность своего характера, уверовал, однако, в одно: что когда
у него денег много, так он
может командовать людьми как хочет! Первоначальное и главное его намерение
было заставить Домну Осиповну бросить Бегушева, которого Олухов начал считать единственным разрушителем его семейного счастья.
— Я не поеду с вами! — возразила ему твердо Домна Осиповна. —
У меня
есть от вас бумага, по которой я
могу жить, где хочу.
— Какой
у него
может быть серьезный проступок! — воскликнула m-me Мерова, продолжая рыдать. — Вероятно, взял чьи-нибудь чужие деньги и прожил их… Это все я, гадкая, скверная, виновата… Я мало ему помогала последнее время. В Москве он мне сам говорил, что по нескольку дней ему
есть было нечего! Я сейчас поеду к нему в Петербург!
—
Может быть, и полюбила кого-нибудь!.. — сказал Бегушев. —
У тебя кто часто бывал на даче?
— Неужели?.. Нет… Не
может быть!.. — воскликнул граф, и
у него голос даже захлебывался от радости.
— Как же
у тебя?.. Тебя не
было!.. Ты человек холостой!.. Приехал бы, и я
могла стеснить тебя.
Досадливого выражения в лице, которое
у него
было после потери им в банке восьми тысяч, следа не
было, —
может быть, потому, что Перехватов вполне успел пополнить практикой этот убыток.
— Кутит!.. Безобразничает!.. Этот ходатай по их делам, Грохов, опять свел его с прежнею привязанностью! Они все втроем пьянствуют;
у Олухова два раза
была белая горячка… Я по нескольку дней держал его в сумасшедшей рубашке!
Можете вообразить себе положение Домны Осиповны: она только
было поустроила свою семейную жизнь, как вдруг пошло хуже, чем когда-либо
было. Я просто советую ей уехать за границу, как и сделала она это прежде.
— Очень!.. — отвечал граф, но потом, спохватившись, прибавил: — Натурально, что любви к мужу
у ней не
было, но ее, сколько я
мог заметить, больше всего возмущает позор и срам смерти: женатый человек приезжает в сквернейший трактиришко с пьяной женщиной и в заключение делает какой-то глупый salto mortale!.. [смертельный прыжок!.. (лат.).]
Будь у меня половина его состояния, я бы даже совсем не умер, а разве живой бы взят
был на небо, и то против воли!
Лакей пригласил его войти. Бегушев вошел и сел на первый же попавшийся ему стул в передней. Наверх вела мраморная лестница, уставленная цветами и теперь покрытая черным сукном; лакей убежал по этой лестнице и довольно долго не возвращался; наконец он показался опять на лестнице. Бегушев думал, что в эти минуты
у него лопнет сердце, до того оно билось. Лакей доложил, что Домна Осиповна никак не
могут принять господина Бегушева, потому что очень больны, но что они
будут писать ему.
— Эти миллионы пока еще в воздухе! — воскликнул Янсутский. — Очень
может быть, что эти миллионы пообрежут
у ней.
— Не
может быть!.. Вы так еще молоды; конечно, вы с ним недолго жили, и какая, я думаю, это
была для вас потеря! — То, что о Меровой говорила прислуга, Аделаида Ивановна с первого же взгляда на нее отвергла. — Но где же вы жили?.. Граф ни разу не говорил мне, что
у него
есть дочь, и такая еще прелестная!
Долгов, разумеется, по своей непривычке писать, не изложил печатно ни одной мысли; но граф Хвостиков начал наполнять своим писанием каждый номер, по преимуществу склоняя общество к пожертвованиям и довольно прозрачно намекая, что эти пожертвования
могут быть производимы и через его особу; пожертвований, однако, к нему нисколько не стекалось, а потому граф решился лично на кого можно воздействовать и к первой обратился Аделаиде Ивановне,
у которой он знал, что нет денег; но она, по его соображениям,
могла бы пожертвовать какими-нибудь ценными вещами: к несчастью, при объяснении оказалось, что
у ней из ценных вещей остались только дорогие ей по воспоминаниям.
— Ссылается на голос… говорит, что голос
у ней слаб, а она желает, чтобы каждое слово из ее пьесы все слышали… Авторское, знаете, самолюбие, но трудность тут та, что подай ей непременно Чуйкину, которую, конечно, я видал, и она всегда мне напоминала парижскую кухарочку, а в то же время, по слухам, очень горда и вдруг на приглашение мое скажет: «Же не ве па, же не пе па, же не манж па де ля репа». [Эта рифмованная шутка означает: «Я не хочу, я не
могу, я не
ем репы».]
Бегушев несколько времени смотрел на актрису: он никогда не видал ее на сцене; но по одутловатой, румяной и тривиальной ее физиономии заключил, что вряд ли
у нее
мог быть настоящий талант.
— Нет, Бегушев, нет! — воскликнула Домна Осиповна. — Вам ко мне ездить нельзя!.. Нас с вами разделяет столько врагов… но постойте, где же они и какие?.. Муж, который мне изменил и бросил меня!.. Состояние мое, которого
у меня нет!.. Я сказала это вздор, что нет, — продолжала она, — состояние
есть, и большое!.. Его только надо «припрятать». Научите, куда я
могу уехать за границу, чтобы туда увезти мое состояние, — можно это?
Шить, впрочем, он уже ничего не
мог — по случаю слабости зрения и дрожания в руках; единственное его занятие
было, что он вязал шерстяные чулки, которые и продавал
у Иверских ворот, а при этом выпрашивал и подаянье, которое прямо и проносил в кабак; касательно табаку его обеспечивал Александр Иванович, велевший, по ходатайству Минодоры, каждый месяц выдавать Дормидонычу по два рубля серебром в месяц.