Неточные совпадения
— Нет, Ченцов этого не
думал! — возразил он, притворно рассмеявшись. —
Как игрок, и игрок серьезный, Ченцов понимает, что карточный долг священнее всякого!..
Я с ним играл не на щепки, а на чистые деньги, которые у него лежали перед глазами.
— Любопытно бы было видеть эту инструкцию, — сказал насмешливо Крапчик, — но, кроме того, слух слуху рознь. Это уж
я говорю не
как помещик, а
как губернский предводитель дворянства: назначать неосмотрительно дознания по этого рода делам значит прямо вызывать крестьян на бунт против помещиков, а это
я не
думаю, чтобы было приятно государю.
— И
я не знаю,
как это у них произойдет, — продолжала Миропа Дмитриевна, — здесь ли?.. Что будет
мне очень неприятно, потому что, сами согласитесь, у
меня в доме девушка производит на свет ребенка!.. Другие, пожалуй, могут
подумать, что
я тут из корыстных целей чем-нибудь способствовала…
— Нечего вам об этой пустой девчонке и
думать! — благоразумно посоветовала ему Миропа Дмитриевна и потом,
как бы что-то такое сообразив, она вдруг сказала: — А
я все-таки хочу выпить за ваше повышение!.. Шампанского, конечно, у
меня нет, но есть отличная, собственной стряпни, наливка — вишневка!..
— По-моему, страх этот хоть и всеобщий, но по меньшей мере рановременный, — отвечал ему спокойно Михаил Михайлыч: — ибо,
как я всегда
думал, явлению мужа беззакония будет предшествовать в продолжение довольно значительного течения времени величайшее излияние духа благодати…
— Насчет здоровья,
я не
думаю, чтобы нам, военным, было вредно плотно поесть:
как прошагаешь в день верст пятнадцать, так и не почувствуешь даже, что ел; конечно, почитать что-нибудь не захочешь, а скорей бы спать после того.
— Ни то, ни другое, ни третье! — начала ему возражать по пунктам gnadige Frau. — Вы еще вовсе не старик. Конечно, Людмила к вам была несколько ближе по возрасту, но,
как я слышала, только года на два, а это разница,
думаю, небольшая!
— Этому браку,
я полагаю, есть другая причина, — продолжал Егор Егорыч, имевший,
как мы знаем, привычку всегда обвинять прежде всего самого себя. — Валерьян, вероятно, промотался вконец, и ему, может быть, есть было нечего, а
я не
подумал об этом. Но и то сказать, — принялся он далее рассуждать, —
как же
я мог это предотвратить? Валерьян, наделав всевозможных безумств, не писал ко
мне и не уведомлял
меня о себе ни единым словом, а
я не бог, чтобы
мне все ведать и знать!
— А у
меня, Василий Иваныч,
как вы
думаете, есть настолько денег, чтобы их достало на ваше пожертвование, за которое бы дали вам дворянство?
— И
как же вы говорите, что у вас нет денег?
Я думаю, что мои деньги и ваши, при наших отношениях, одно и то же!
Мне еще в молодости, когда
я ездил по дорогам и смотрел на звездное небо, казалось, что в сочетании звезд было
как бы предначертано: «Ты спасешься женщиной!» — и прежде
я думал найти это спасение в моей первой жене, чаял, что обрету это спасение свое в Людмиле,
думал, наконец, что встречу свое успокоение в Вашей любви!»
Как помещица, Вы всегда можете отпустить ко
мне Аксюшу в Петербург, дав ей паспорт; а раз она здесь, супругу ее не удастся нас разлучить, или
я его убью; но ежели и Вы, Катрин, не сжалитесь надо
мною и не внемлете моей мольбе, то против Вас
я не решусь ничего предпринять: достаточно и того, что
я совершил в отношении Вас; но клянусь Вам всем святым для
меня, что
я от тоски и отчаяния себя убью, и тогда смерть моя безраздельно ляжет на Ваше некогда любившее
меня сердце; а
мне хорошо известно,
как тяжело носить в душе подобные воспоминания: у
меня до сих пор волос дыбом поднимается на голове, когда
я подумаю о смерти Людмилы; а потому, для Вашего собственного душевного спокойствия, Катрин, остерегитесь подводить
меня к давно уже ожидаемой
мною пропасти, и еще раз повторяю Вам, что
я застрелюсь, если Вы не возвратите
мне Аксюты».
— Не я-с говорю это,
я во сне бы никогда не посмел
подумать того, — отвечал ей немного уже опешивший Тулузов, — но это могут сказать другие, и, главное, может таким образом понять правительство, которое зорко следит за подобными отношениями и обеспечивает крепостных людей от подобного самоуправства: сын этого Власия,
как вы сами видели, не из смирных; грубиян и проходимец великий; он найдет себе заступу, и вам может угрожать опасность, что у вас отберут ваше имение в опеку.
Собственно говоря,
я,
как автор, не
думаю, чтобы сей весьма просвещенный, способный и честолюбивый служитель алтаря был в корень искренним масоном.
— Супруга моя — вот какова у
меня оказалась! Вот она
какая!.. Людмила Николаевна не была бы,
я думаю, такая!
— Мой милый доктор, — отнеслась к нему
как бы с мольбой Сусанна Николаевна, —
я подумать боюсь,
как это подействует на Егора Егорыча.
— Содействия в том отношении, чтобы вы повлияли на дворян, которые,
как мне известно, все очень вас уважают и любят; достаточно,
я думаю, вам сказать им слово за
меня, чтобы
я был выбран на должность, которую
мне необходимо получить.
—
Думать долго тут невозможно, — сказал он, — потому что баллотировка назначена в начале будущего года: если вы удостоите
меня чести быть вашим супругом, то
я буду выбран, а если нет, то не решусь баллотироваться и принужден буду,
как ни тяжело
мне это, оставить службу вашего управляющего и уехать куда-нибудь в другое место, чтобы устроить себе хоть бы маленькую карьеру.
— Да
я и сам не знаю
как! — отвечал наивно Аггей Никитич. — Она замуж выходила в этом городишке, и
мне вместе с другими было прислано приглашение…
Я думаю, что ж, неловко не ехать, так
как она родственница ваша!..
— Что ж из того, что она племянница ему? — почти крикнул на жену Сверстов. — Неужели ты
думаешь, что Егор Егорыч для
какой бы ни было племянницы захочет покрывать убийство?.. Хорошо ты об нем
думаешь!.. Тут
я думаю так сделать… Слушай внимательно и скажи
мне твое мнение!.. Аггей Никитич упомянул, что Тулузов учителем был, стало быть, сведения об нем должны находиться в гимназии здешней… Так?..
— Вследствие того-с, — начал Аггей Никитич неторопливо и
как бы обдумывая свои слова, — что
я, ища этого места, не знал себя и совершенно забыл, что
я человек военный и привык служить на воздухе, а тут целый день почти сиди в душной комнате, которая, ей-богу, нисколько не лучше нашей полковой канцелярии, куда
я и заглядывать-то всегда боялся,
думая, что эти стрекулисты-писаря так тебе сейчас и впишут в формуляр какую-нибудь гадость…
— Может, вначале
я успела бы это сделать, но ты знаешь,
какая я была молодая и неопытная; теперь же и
думать нечего: он совершенно в их руках. Последнее время у него появился еще новый знакомый, Янгуржеев, который, по-моему, просто злодей: он убивает молодых людей на дуэлях, обыгрывает всех почти наверное…
— Вы извольте
думать или нет, это
как вам угодно, но отец
мне все рассказывал;
я даже знаю, о чем они теперь беседуют.
— Да
как же?.. Люди обыкновенно любят друг друга, когда у них есть что-нибудь общее; но,
я думаю, ничего не может быть общего между стареньким грибком и сильфидой.
— Почему же неумным? Бог есть разум всего, высший ум! — возразила Зинаида Ираклиевна, вероятно, при этом думавшая: «А
я вот тебя немножко и прихлопнула!». В то же время она взглянула на своего молодого друга,
как бы желая знать, одобряет ли он ее; но тот молчал, и можно было
думать, что все эти старички с их мнениями казались ему смешны: откровенный Егор Егорыч успел, однако, вызвать его на разговор.
— Нет, она слишком на мой счет написана и
как будто бы для того и дается, чтобы сделать
мне нравоучение… Даже ты,
я думаю, ради этого пожелала быть в театре.
— Если ты хочешь, то произошло, — начала она тихо, — но посуди ты мое положение: Углаков,
я не спорю, очень милый, добрый, умный мальчик, и с ним всегда приятно видаться, но последнее время он вздумал ездить к нам каждый день и именно по утрам, когда Егор Егорыч ходит гулять… говорит
мне, разумеется, разные разности, и хоть
я в этом случае,
как добрая маменька, держу его всегда в границах, однако
думаю, что все-таки это может не понравиться Егору Егорычу, которому
я, конечно, говорю, что у нас был Углаков; и раз
я увидела, что Егор Егорыч уж и поморщился…
— Не
думала я, Егор Егорыч, что вы будете так жестокосерды ко
мне! — сказала она со ртом, искаженным печалью и досадой. — Вы, конечно,
мне мстите за Валерьяна, что вам,
как доброму родственнику, извинительно; но вы тут в одном ошибаетесь: против Валерьяна
я ни в чем не виновата, кроме любви моей к нему, а он виноват передо
мной во всем!
— Очень рад, очень! — отозвался на это Марфин. — Ну, а
как у вас в Петербурге масонство процветает? Все,
я думаю, на попятный двор удрали?
— Скандалов
я не боюсь, — возразила она по-прежнему злобно-насмешливым тоном, —
я столько их имела в жизни,
как и вы,
я думаю, тоже!..
Не нужно,
я думаю, говорить, что он на другой же день с одиннадцати еще часов принялся ездить по длинной улице, на которой часов в двенадцать встретил пани-аптекаршу на скромных саночках, но одетою с тою прелестью, с
какой умеют одеваться польки.
— Вы,
я думаю, не подозреваете,
как я люблю вашу супругу, это такая умная женщина, что, ей-богу,
я редко таких встречала, и вы должны быть очень счастливы в вашей семейной жизни.
— Не
думаю, чтобы вдруг; но,
как мне писали, он сам был причиной своей смерти: кутил и пил,
как я не знаю кто!
— Непременно переписавшись! — подхватила Сусанна Николаевна, и всю дорогу до Кузьмищева она
думала: «Господи,
какая я грешница!»
— Только не для Сусанны;
я скажу тебе прямо, что
я намекала ей не о Терхове, конечно, а так вообще,
как она будет располагать свою жизнь,
думает ли выйти когда-нибудь замуж, и она
мне на это утвердительно отвечала, что она ни на что не решится, пока не прочтет завещания Егора Егорыча.
— Прошу вас оставить ваши глупые шутки!
Я не такая,
как, может, вы
думаете, — остановила его с сердцем горничная.
— Да это
как вам угодно, а
я об вас ничего худого не
думаю, — проговорил тем же насмешливым голосом Иван Дорофеев и продолжал ехать средней рысцой.