Неточные совпадения
Поверхность воды была бы совершенно гладкая, если бы на ней то
тут, то
там не появлялись беспрестанно маленькие кружки, которые расходились все больше
и больше, пока не пропадали совсем, а на место их появлялся новый кружок.
Еспер Иваныч когда ему полтинник, когда целковый даст;
и теперешний раз пришел было; я сюда его не пустила, выслала ему рубль
и велела идти домой; а он заместо того — прямо в кабак… напился
там, идет домой, во все горло дерет песни; только как подошел к нашему дому,
и говорит сам себе: «Кубанцев, цыц, не смей петь:
тут твой благодетель живет
и хворает!..» Потом еще пуще того заорал песни
и опять закричал на себя: «Цыц, Кубанцев, не смей благодетеля обеспокоить!..» Усмирильщик какой — самого себя!
Павел пробовал было хоть на минуту остаться с ней наедине, но решительно это было невозможно, потому что она то укладывала свои ноты, книги, то разговаривала с прислугой; кроме того,
тут же в комнате сидела, не сходя с места, m-me Фатеева с прежним могильным выражением в лице;
и, в заключение всего, пришла Анна Гавриловна
и сказала моему герою: «Пожалуйте, батюшка, к барину; он один
там у нас сидит
и дожидается вас».
— Нет, не был! Со всеми с ними дружен был, а
тут как-то перед самым их заговором, на счастье свое, перессорился с ними! Когда государю подали список всех этих злодеев, первое слово его было: «А Коптин —
тут, в числе их?» — «Нет», — говорят. — «Ну, говорит, слава богу!» Любил, знаешь, его, дорожил им. Вскоре после того в флигель-адъютанты было предложено ему — отказался: «Я, говорит, желаю служить отечеству, а не на паркете!» Его
и послали на Кавказ: на, служи
там отечеству!
В мире все имеет смешную
и великую сторону, а он
там, каналья, навараксал каких-то карикатур на чиновников
и помещиков,
и мой друг, Степан Петрович Шевырев, уверяет, что это поэма,
и что
тут вся Россия!
— Я как-то
тут читала, — начала она своим тихим
и скромным голосом, — одну старинную историю Кавказа
и там прочла, что жена какого-то грузинского царя, непокорная нам…
— А именно, что благочинный
тут наш, очень злобствуя на меня, при объезде владыки отметил меня, что поведеньем я слаб
и катехизиса пространного не знаю; ну, тот меня
и назначил под начал в Тотский монастырь; я, делать нечего, покорился, прибыл туда
и ради скуки великой стал
там делать монахам тавлинки с разными этакими изображениями!
— Ну,
и грубили тоже немало, топором даже граживали, но все до случая как-то бог берег его; а
тут, в последнее время, он взял к себе девчорушечку что ни есть у самой бедной вдовы-бобылки,
и девчурка-то действительно плакала очень сильно; ну, а мать-то попервоначалу говорила: «Что, говорит, за важность: продержит, да
и отпустит же когда-нибудь!» У этого же самого барина была еще
и другая повадка: любил он, чтобы ему крестьяне носили все, что у кого хорошее какое есть: капуста
там у мужика хороша уродилась, сейчас кочень капусты ему несут на поклон; пирог ли у кого хорошо испекся, пирога ему середки две несут, — все это кушать изволит
и похваливает.
— Нет, нельзя
тут, — отвечал Кергель
и, отправляясь к третьей группе,
там тоже постоит, а около некоторых не скажет даже ничего
и отойдет.
— Я вовсе не злая по натуре женщина, — заговорила она, — но, ей-богу, выхожу из себя, когда слышу, что
тут происходит. Вообрази себе, какой-то
там один из важных особ стал обвинять министра народного просвещения, что что-то такое было напечатано. Тот
и возражает на это: «Помилуйте, говорит, да это в евангелии сказано!..» Вдруг этот господин говорит: «Так неужели, говорит, вы думаете, что евангелия не следовало бы запретить, если бы оно не было так распространено!»
— Да
тут прочтут
и поймут сразу, что
там за нелепость происходит.
— В кабаке! За вином всего в третий раз с Сарапкой пришли, —
тут и захватили, а прочую шайку взяли уж по приказу от Сарапки: он им с нищим рукавицу свою послал —
и будто бы приказывает, чтобы они выходили в такое-то место; те
и вышли, а
там солдаты были
и переловили их.
—
Тут не один был Кошка, — отвечал он простодушно, — их, может быть, были сотни, тысячи!.. Что такое наши солдатики выделывали. — уму невообразимо; иду я раз около траншеи
и вижу, взвод идет с этим покойным моим капитаном с вылазки, слышу — кричит он: «Где Петров?.. Убит Петров?» Никто не знает; только вдруг минут через пять, как из-под земли, является Петров. «Где был?» — «Да я, говорит, ваше высокородие, на место вылазки бегал, трубку
там обронил
и забыл». А, как это вам покажется?
— Если то, чтобы я избегал каких-нибудь опасных поручений, из страха не выполнял приказаний начальства, отступал, когда можно еще было держаться против неприятеля, — в этом, видит бог
и моя совесть, я никогда не был повинен; но что неприятно всегда бывало, особенно в этой проклятой севастопольской жарне: бомбы нижут вверх, словно ракеты на фейерверке,
тут видишь кровь,
там мозг человеческий,
там стонут, — так не то что уж сам, а лошадь под тобой дрожит
и прядает ушами, видевши
и, может быть, понимая, что
тут происходит.
— А то, что я человек, по пословице: «Не
тут, так
там!» Ну,
и она знает теперь, что это существует.
Положимте, что так. // Блажен, кто верует, тепло ему на свете! — // Ах! боже мой! ужли я здесь опять, // В Москве! у вас! да как же вас узнать! // Где время то? где возраст тот невинный, // Когда, бывало, в вечер длинный // Мы с вами явимся, исчезнем
тут и там, // Играем и шумим по стульям и столам. // А тут ваш батюшка с мадамой, за пикетом; // Мы в темном уголке, и кажется, что в этом! // Вы помните? вздрогнём, что скрипнет столик, // дверь…
Неточные совпадения
— Коли всем миром велено: // «Бей!» — стало, есть за что! — // Прикрикнул Влас на странников. — // Не ветрогоны тисковцы, // Давно ли
там десятого // Пороли?.. Не до шуток им. // Гнусь-человек! — Не бить его, // Так уж кого
и бить? // Не нам одним наказано: // От Тискова по Волге-то //
Тут деревень четырнадцать, — // Чай, через все четырнадцать // Прогнали, как сквозь строй! —
Он прошел вдоль почти занятых уже столов, оглядывая гостей. То
там, то сям попадались ему самые разнообразные,
и старые
и молодые,
и едва знакомые
и близкие люди. Ни одного не было сердитого
и озабоченного лица. Все, казалось, оставили в швейцарской с шапками свои тревоги
и заботы
и собирались неторопливо пользоваться материальными благами жизни.
Тут был
и Свияжский,
и Щербацкий,
и Неведовский,
и старый князь,
и Вронский,
и Сергей Иваныч.
Кити видела, что с мужем что-то сделалось. Она хотела улучить минутку поговорить с ним наедине, но он поспешил уйти от нее, сказав, что ему нужно в контору. Давно уже ему хозяйственные дела не казались так важны, как нынче. «Им
там всё праздник — думал он, — а
тут дела не праздничные, которые не ждут
и без которых жить нельзя».
Степан Аркадьич вышел посмотреть. Это был помолодевший Петр Облонский. Он был так пьян, что не мог войти на лестницу; но он велел себя поставить на ноги, увидав Степана Аркадьича,
и, уцепившись за него, пошел с ним в его комнату
и там стал рассказывать ему про то, как он провел вечер,
и тут же заснул.
— А вот так: несмотря на запрещение Печорина, она вышла из крепости к речке. Было, знаете, очень жарко; она села на камень
и опустила ноги в воду. Вот Казбич подкрался — цап-царап ее, зажал рот
и потащил в кусты, а
там вскочил на коня, да
и тягу! Она между тем успела закричать; часовые всполошились, выстрелили, да мимо, а мы
тут и подоспели.