Неточные совпадения
Сама хозяйка, женщина уже
лет за пятьдесят, вдова александровского генерал-адъютанта, Александра Григорьевна Абреева, — совершенная блондинка,
с лицом холодным и малоподвижным, — по тогдашней моде в буклях, в щеголеватом капоте-распашонке, в вышитой юбке, сидела и вязала бисерный шнурок.
При этом ему невольно припомнилось, как его самого, — мальчишку
лет пятнадцати, — ни в чем не виновного, поставили в полку под ранцы
с песком, и как он терпел, терпел эти мученья, наконец, упал, кровь хлынула у него из гортани; и как он потом сам, уже в чине капитана, нагрубившего ему солдата велел наказать; солдат продолжал грубить; он велел его наказывать больше, больше; наконец, того на шинели снесли без чувств в лазарет; как потом, проходя по лазарету, он видел этого солдата
с впалыми глазами,
с искаженным лицом, и затем солдат этот через несколько дней умер, явно им засеченный…
Года с полтора тому назад, между горничною прислугою прошел слух, что к полковнику приедет погостить родная сестра его, небогатая помещица, и привезет
с собою к Павлу братца Сашеньку.
— Как же-с! Третьего
года такого медведища уложил матерого, что и боже упаси!
У него никогда не было никакой гувернантки, изобретающей приличные для его возраста causeries [легкий разговор, болтовня (франц.).]
с ним; ему никогда никто не читал детских книжек, а он прямо схватился за кой-какие романы и путешествия, которые нашел на полке у отца в кабинете; словом, ничто как бы не лелеяло и не поддерживало в нем детского возраста, а скорей игра и учение все задавали ему задачи больше его
лет.
Лицо Захаревского уже явно исказилось. Александра Григорьевна несколько
лет вела процесс, и не для выгоды какой-нибудь, а
с целью только показать, что она юристка и может писать деловые бумаги. Ардальон Васильевич в этом случае был больше всех ее жертвой: она читала ему все сочиняемые ею бумаги, которые в смысле деловом представляли совершенную чушь; требовала совета у него на них, ожидала от него похвалы им и наконец давала ему тысячу вздорнейших поручений.
— Коли не примет, так вели у него здешнюю моленную [Моленная — помещение для общественной молитвы старообрядцев, или раскольников. Моленные до революции 1905
года существовали
с разрешения полиции и часто негласно.] опечатать!..
По третьей стене шел длинный диван, заваленный книгами, и кроме того, на нем стояли без рамок две отличные копии: одна
с Сикстовой Мадонны [Сикстова Мадонна — знаменитая картина Рафаэля, написанная между 1515 и 1519
годами.
Моряк по воспитанию, он
с двадцати пяти
лет оставил службу и посвятил всю свою жизнь матери.
— Сегодня отличное представление! — сказал он, развертывая и подавая заскорузлой рукой афишу. — Днепровская русалка [«Днепровская русалка» — пьеса была переделана Н.
С.Краснопольским из либретто Фердинанда Кауера (1751—1831). Впервые поставлена на петербургской сцене в 1803
году.], — прибавил он, тыкая пальцем на заглавие.
В учителя он себе выбрал, по случаю крайней дешевизны, того же Видостана, который, впрочем, мог ему растолковать одни только ноты, а затем Павел уже сам стал разучивать, как бог на разум послал, небольшие пьески; и таким образом к концу
года он играл довольно бойко; у него даже нашелся обожатель его музыки, один из его товарищей, по фамилии Живин, который прослушивал его иногда по целым вечерам и совершенно искренно уверял, что такой игры на фортепьянах
с подобной экспрессией он не слыхивал.
Тот, оставшись один, вошел в следующую комнату и почему-то опять поприфрантился перед зеркалом. Затем, услышав шелест женского шелкового платья, он обернулся: вошла, сопровождаемая Анной Гавриловной, белокурая, чрезвычайно миловидная девушка,
лет восемнадцати,
с нежным цветом лица,
с темно-голубыми глазами, которые она постоянно держала несколько прищуренными.
Однажды он
с некоторою краскою в лице и
с блистающими глазами принес Мари какой-то,
года два уже вышедший, номер журнала, в котором отыскал стихотворение к N.N.
— Нет, не то, врешь, не то!.. — возразил полковник, грозя Павлу пальцем, и не хотел, кажется, далее продолжать своей мысли. — Я жизни, а не то что денег, не пожалею тебе; возьми вон мою голову, руби ее, коли надо она тебе! — прибавил он почти
с всхлипыванием в голосе. Ему очень уж было обидно, что сын как будто бы совсем не понимает его горячей любви. — Не пятьсот рублей я тебе дам, а тысячу и полторы в
год, только не одолжайся ничем дяденьке и изволь возвратить ему его деньги.
В гостиной Вихровы застали довольно большое общество: самую хозяйку, хоть и очень постаревшую, но по-прежнему
с претензиями одетую и в тех же буклях 30-х
годов, сына ее в расстегнутом вицмундире и в эполетах и монаха в клобуке,
с пресыщенным несколько лицом, в шелковой гроденаплевой [Гроденапль — плотная ткань, род тафты, от франц. gros de Naples.] рясе,
с красивыми четками в руках и в чищенных сапогах, — это был настоятель ближайшего монастыря, отец Иоаким, человек ученый, магистр богословия.
Павел догадался, что это был старший сын Захаревского — правовед; другой сын его — в безобразных кадетских штанах, в выворотных сапогах, остриженный под гребенку — сидел рядом
с самим Ардальоном Васильевичем, который все еще был исправником и сидел в той же самой позе, как мы видели его в первый раз, только от
лет он очень потучнел, обрюзг, сделался еще более сутуловат и совершенно поседел.
Александра Григорьевна взглянула на Павла.
С одной стороны, ей понравилась речь его, потому что она услышала в ней несколько витиеватых слов, а
с другой — она ей показалась по тону, по крайней мере, несколько дерзкою от мальчика таких
лет.
— А я вот-с, — продолжал Павел, начиная уже горячиться, — если
с неба звезды буду хватать, то выйду только десятым классом, и то еще через четыре
года только!
— Господин Сперанский, как, может быть, небезызвестно вам, первый возымел мысль о сем училище,
с тем намерением, чтобы господа семинаристы, по окончании своего курса наук в академии, поступали в оное для изучения юриспруденции и, так как они и без того уже имели ученую степень, а также и число
лет достаточное, то чтобы сообразно
с сим и получали высший чин — 9-го класса; но богатые аристократы и дворянство наше позарились на сие и захватили себе…
— Ужасная! — отвечал Абреев. — Он жил
с madame Сомо. Та бросила его, бежала за границу и оставила триста тысяч векселей за его поручительством… Полковой командир два
года спасал его, но последнее время скверно вышло: государь узнал и велел его исключить из службы… Теперь его, значит, прямо в тюрьму посадят… Эти женщины, я вам говорю, хуже змей жалят!.. Хоть и говорят, что денежные раны не смертельны, но благодарю покорно!..
— Когда лучше узнаю историю, то и обсужу это! — отвечал Павел тоже сухо и ушел; но куда было девать оставшиеся несколько часов до ночи? Павлу пришла в голову мысль сходить в дом к Есперу Иванычу и посмотреть на те места, где он так счастливо и безмятежно провел около
года, а вместе
с тем узнать, нет ли каких известий и от Имплевых.
— Venez donc! [Идите же! (франц.).] — повторяла Фатеева еще настоятельнее и через несколько мгновений она вошла в сопровождении довольно молодцоватого, но
лет уже за сорок мужчины, —
с лицом, видно, некогда красивым, но теперь истощенным, в щеголеватом штатском платье и
с военным крестиком в петличке. Он, кажется, старался улыбаться своему положению.
В настоящую минуту Макар Григорьев, старик уж
лет за шестьдесят,
с оплывшими руками,
с большим животом, в одной рубахе и плисовых штанах, стоял нехотя перед своим молодым барином.
На зов этот в комнату проворно вошел малый —
лет двадцати пяти, в одной рубахе,
с ремешком в волосах и в хлябающих сапожных опорках на ногах.
— Что же это они священный союз [Священный Союз — союз, заключенный в Париже в 1815
году Россией, Австрией и Пруссией
с целью подавления революционных и национально-освободительных движений.], что ли, хотят вспомнить? — заметил Еспер Иваныч.
— Второй
год уж!.. Там профессора или пьянствуют или
с женами ссорятся: что же мне было при этом присутствовать? — проговорил поспешно Салов.
— Я не знаю, как у других едят и чье едят мужики — свое или наше, — возразил Павел, — но знаю только, что все эти люди работают на пользу вашу и мою, а потому вот в чем дело: вы были так милостивы ко мне, что подарили мне пятьсот рублей; я желаю, чтобы двести пятьдесят рублей были употреблены на улучшение пищи в нынешнем
году, а остальные двести пятьдесят — в следующем, а потом уж я из своих трудов буду высылать каждый
год по двести пятидесяти рублей, — иначе я
с ума сойду от мысли, что человек, работавший на меня — как лошадь, — целый день, не имеет возможности съесть куска говядины, и потому прошу вас завтрашний же день велеть купить говядины для всех.
«Нет, говорю, ваше превосходительство, это не так; я сам чрез эту гору переходил!» — «Где, говорит, вам переходить; может быть, как-нибудь пьяный перевалились через нее!» Я говорю: «Ваше превосходительство, я двадцать
лет здесь живу, и меня, благодаря бога, никто еще пьяным не видал; а вас — так, говорю, слыхивал, как
с праздника из Кузьминок, на руки подобрав, в коляску положили!» Засмеялся…
— А вот что такое военная служба!.. — воскликнул Александр Иванович, продолжая ходить и подходя по временам к водке и выпивая по четверть рюмки. — Я-с был девятнадцати
лет от роду, титулярный советник, чиновник министерства иностранных дел, но когда в двенадцатом
году моей матери объявили, что я поступил солдатом в полк, она встала и перекрестилась: «Благодарю тебя, боже, — сказала она, — я узнаю в нем сына моего!»
— Это, изволите видеть, — обратился Коптин уже прямо к Павлу, — они
с своей чудотворной иконой ездят каждый
год зачем-то за озеро!
— Точно так. Отец мой тридцать
лет казначеем! — проговорила она
с какою-то гордостью, обращаясь к Павлу, и затем, поведя как-то носом по воздуху, прибавила: — Какой вид тут у вас прекрасный — премиленький!
— Я сначала написала к нему… Я
года полтора жила уже у матери и оттуда написала ему, что — если он желает, то я к нему приеду. Он отвечал мне, чтобы я приезжала, но только
с тем, чтобы вперед ничего подобного не повторялось. В письмах, разумеется, я ничего не говорила против этого, но когда приехала к нему, то сказала, что
с моей стороны, конечно, никогда и ничего не повторится, если только
с его стороны не повторится.
— Писать-то, признаться, было нечего, — отвечал Павел, отчасти удивленный этим замечанием, почему Плавин думал, что он будет писать к нему… В гимназии они, перестав вместе жить, почти не встречались; потом Плавин
годами четырьмя раньше Павла поступил в Петербургский университет, и
с тех пор об нем ни слуху ни духу не было. Павел после догадался, что это был один только способ выражения, facon de parler, молодого человека.
— Послушайте, кузина, — начал он, — мы столько
лет с вами знакомы, и во все это время играем между собой какую-то притворную комедию.
— Во-первых, оттого, что она старше меня
годами, а потом — мы
с ней совершенно разных понятий и убеждений.
Обожатель ее m-r Leon, — мне тогда уже было 18
лет, и я была очень хорошенькая девушка, — вздумал не ограничиваться maman, а делать и мне куры; я
с ужасом, разумеется, отвергла его искания; тогда он начал наговаривать на меня и бранить меня и даже один раз осмелился ударить меня линейкой; я пошла и пожаловалась матери, но та меня же обвинила и приказывала мне безусловно повиноваться m-r Леону и быть ему покорной.
Эта, уж известная вам, m-me Фатеева, натура богатая, страстная, способная к беспредельной преданности к своему идолу, но которую все и всю жизнь ее за что-то оскорбляли и обвиняли; потому, есть еще у меня кузина, высокообразованная и умная женщина: она задыхается в обществе дурака-супруга во имя долга и ради принятых на себя священных обязанностей; и, наконец, общая наша любимица
с вами, Анна Ивановна, которая, вследствие своей милой семейной жизни, нынешний
год, вероятно, умрет, — потому что она худа и бледна как мертвая!..
— Нет, не встретится, если я уеду в деревню на
год, на два, на три… Госпожа, которая жила здесь со мной, теперь, вероятно, уже овдовела, следовательно, совершенно свободна. Будем мы
с ней жить в дружеских отношениях, что нисколько не станет меня отвлекать от моих занятий, и сверх того у меня перед глазами будет для наблюдения деревенская и провинциальная жизнь, и, таким образом, открывается масса свободного времени и масса фактов!
Я
с пятидесяти
годов только стал ночи спать, а допрежь того все, бывало, подушки вертятся под головой; ну, а тут тоже деньжонок-то поприобрел и стар тоже уж становлюсь.
У Вихрова в это время сидел священник из их прежнего прихода, где похоронен был его отец, — священник еще молодой,
года два только поставленный в свой сан и, как видно, очень робкий и застенчивый. Павел разговаривал
с ним
с уважением, потому что все-таки ожидал в нем видеть хоть несколько образованного человека.
— Нету-ти!.. Что ж?..
Летом работы полевые, а зимнее время по приходу со славой и
с требами ездим, — отвечал священник.
M-lle Прыхина, возвратясь от подружки своей Фатеевой в уездный городок, где родитель ее именно и был сорок
лет казначеем, сейчас же побежала к m-lle Захаревской, дочери Ардальона Васильича, и застала ту, по обыкновению, гордо сидящею
с книгою в руках у окна, выходящего на улицу, одетою, как и всегда, нарядно и причесанною по последней моде.
— Нет, другой
год не пью! Что!.. Черт
с ним, надоело: сколько я тоже к этому проклятому вину ни приноравливался, все думал его сломить, а выходило так, что оно меня побеждало.
— Вот у него
с маменькой своей какая по любви-то история была, сильнеющая; он
года с три, что ли, тому назад приезжал сюда на целое
лето, да и втюрился тут в одну крестьянскую девушку свою.
Живин, например,
с первого
года выписывал «Отечественные Записки» [«Отечественные записки» — ежемесячный литературно-политический журнал прогрессивного направления;
с 1839 по 1867
год его редактором-издателем был А.А.Краевский.], читал их
с начала до конца, знал почти наизусть все статьи Белинского; а Кергель, воспитывавшийся в корпусе, был более наклонен к тогдашней «Библиотеке для чтения» и «Северной Пчеле» [«Северная пчела» — реакционная политическая и литературная газета,
с 1825
года издававшаяся Ф.В.Булгариным и Н.И.Гречем.].
Скопин-Шуйский» впервые была поставлена в 1835
году в Александринском (ныне имени А.
С.Пушкина) театре Кергель неточно цитирует слова Ляпунова, обращенные к шведскому воеводе Делагарди:] тоже растет не по дням, а по часам!..
— Больше
году с ней амурничал! — подхватил Живин.
Жениться на мне вы не хотите, так как считаете меня недостойною этой чести, и потому — что я такое теперь? — потерянная женщина, живущая в любовницах, и, кроме того, дела мои все запутаны; сама я ничего в них не смыслю, пройдет еще
год, и я совсем нищей могу остаться, а потому я хочу теперь найти человека, который бы хоть сколько-нибудь поправил мою репутацию и, наконец, занялся бы
с теплым участием и моим состоянием…
— Имеются в виду вышедшие в январе 1847
года «Выбранные места из переписки
с друзьями» Гоголя, которые вызвали протест у большинства писателей и читающей публики.
— Ну да, знаешь вот эту эпиграмму, что Лев Пушкин [Лев Пушкин — так ошибочно назван дядя А.
С.Пушкина, поэт Василий Львович Пушкин (1767—1830), которому принадлежит эпиграмма:], кажется, написал, что какой вот стихотворец был? «А сколько ему
лет?» — спрашивал Феб. — «Ему пятнадцать
лет», — Эрато отвечает. — «Пятнадцать только
лет, не более того, — так розгами его!»