Неточные совпадения
Когда ружье было подано, братец Сашенька тотчас же отвинтил у него замок, смазал маслом, ствол продул, прочистил и, приведя
таким образом смертоносное орудие в порядок, сбегал к своей бричке и достал там порох и дробь.
— Герои романа французской писательницы Мари Коттен (1770—1807): «Матильда или Воспоминания, касающиеся истории Крестовых походов».], о странном трепете Жозефины,
когда она, бесчувственная, лежала на руках адъютанта, уносившего ее после объявления ей Наполеоном развода; но
так как во всем этом весьма мало осязаемого, а женщины, вряд ли еще не более мужчин, склонны в чем бы то ни было реализировать свое чувство (ну, хоть подушку шерстями начнет вышивать для милого), —
так и княгиня наконец начала чувствовать необходимую потребность наполнить чем-нибудь эту пустоту.
Ванька молчал. Дело в том, что он имел довольно хороший слух,
так что некоторые песни с голосу играл на балалайке. Точно
так же и склады он запоминал по порядку звуков, и
когда его спрашивали, какой это склад, он начинал в уме: ба, ва, га, пока доходил до того, на который ему пальцами указывали. Более же этого он ничего не мог ни припомнить, ни сообразить.
Симонов сейчас засветил свечку, и все они сначала прошли по темному каменному коридору, потом стали подниматься по каменной лестнице, приотворили затем какую-то таинственную маленькую дверцу и очутились в огромной зале. Мрак их обдал со всех сторон. Свечка едва освещала небольшое около них пространство,
так что,
когда все взглянули вверх, там вместо потолка виднелся только какой-то темный простор.
Когда они вошли в наугольную комнату, то в разбитое окно на них дунул ветер и загасил у них свечку. Они очутились в совершенной темноте,
так что Симонов взялся их назад вести за руку.
Результатом этого разговора было то, что,
когда вскоре после того губернатор и полицеймейстер проезжали мимо гимназии, Павел подговорил товарищей, и все они в один голос закричали в открытое окно: «Воры, воры!»,
так что те даже обернулись, но слов этих, конечно, на свой счет не приняли.
—
Когда вот дяденьке-то бывает получше немножко, — вмещалась в разговор Анна Гавриловна, обращаясь к Павлу, —
так такие начнут они разговоры между собою вести: все какие-то одеялы, да твердотеты-факультеты, что я ничего и не понимаю.
Он, по необходимости, тоже сделался слушателем и очутился в подлейшем положении: он совершенно не понимал того, что читала Мари; но вместе с тем, стыдясь в том признаться,
когда его собеседницы, по случаю прочитанного, переглядывались между собой, смеялись на известных местах, восхищались поэтическими страницами, — и он также смеялся, поддакивал им улыбкой,
так что те решительно и не заметили его обмана, но втайне самолюбие моего героя было сильно уязвлено.
— И вообразите, кузина, — продолжал Павел, — с месяц тому назад я ни йоты, ни бельмеса не знал по-французски; и
когда вы в прошлый раз читали madame Фатеевой вслух роман, то я был
такой подлец, что делал вид, будто бы понимаю, тогда как звука не уразумел из того, что вы прочли.
Павел от огорчения в продолжение двух дней не был даже у Имплевых. Рассудок, впрочем, говорил ему, что это даже хорошо, что Мари переезжает в Москву, потому что,
когда он сделается студентом и сам станет жить в Москве,
так уж не будет расставаться с ней; но, как бы то ни было, им овладело нестерпимое желание узнать от Мари что-нибудь определенное об ее чувствах к себе. Для этой цели он приготовил письмо, которое решился лично передать ей.
Он возвратился из церкви под влиянием сильнейшего религиозного настроения, и
когда потом, часу в двенадцатом, заблаговестили к преждеосвященной обедне, он первый отправился к службе; и его даже удивляло, каким образом
такие религиозные люди, как Семен Яковлевич и Евлампия Матвеевна, молились без всякого увлечения: сходят в церковь, покланяются там в пояс и в землю, возвратятся домой только несколько усталые, как бы после какого-то чисто физического труда.
—
Когда при мне какой-нибудь молодой человек, — продолжала она, как бы разъясняя свою мысль, — говорит много и говорит глупо,
так это для меня — нож вострый; вот теперь он смеется — это мне приятно, потому что свойственно его возрасту.
—
Когда лучше узнаю историю, то и обсужу это! — отвечал Павел тоже сухо и ушел; но куда было девать оставшиеся несколько часов до ночи? Павлу пришла в голову мысль сходить в дом к Есперу Иванычу и посмотреть на те места, где он
так счастливо и безмятежно провел около года, а вместе с тем узнать, нет ли каких известий и от Имплевых.
— Тут все дело в ревности, — начал Постен с прежней улыбкой и, по-видимому, стараясь придать всему разговору несколько легкий оттенок. —
Когда Клеопатра Петровна переехала в деревню, я тоже в это время был в своем имении и, разумеется, как сосед, бывал у нее; она
так была больна,
так скучала…
— Он говорит, что
когда этот вексель будет у меня,
так я не выдержу и возвращу его мужу, а между тем он необходим для спокойствия всей моей будущей жизни!
— Превосходно! — воскликнул Павел, которому сам Неведомов показался в эти минуты
таким же монахом-францисканцем, обнимающим своим умом и сердцем всю природу, и особенно его приятно поразили черты лица того, которые загорались какою-то восторженностью и вдохновением,
когда он произносил некоторые слова монолога.
— Кто это
такой? — спросил он потихоньку Неведомова,
когда Марьеновский встал, чтобы закурить сигару.
— За неволю вам люди будут худо делать, если вы их,
когда они даже не виноваты,
так браните, — заметил ему Павел.
Становая своею полною фигурой напомнила ему г-жу Захаревскую, а солидными манерами — жену Крестовникова.
Когда вышли из церкви, то господин в синем сюртуке подал ей манто и сам уселся на маленькую лошаденку,
так что ноги его почти доставали до земли. На этой лошаденке он отворил для господ ворота. Становая, звеня колокольцами, понеслась марш-марш вперед. Павел поехал рядом с господином в синем сюртуке.
«Уж не та ли эта особа, в которую мне сегодня предназначено влюбиться?» — подумал Павел, вспомнив свое давешнее предчувствие, но
когда девица обернулась к нему, то у ней открылся
такой огромный нос и
такие рябины на лице, что влюбиться в нее не было никакой возможности.
Когда трезв,
так напротив весьма вежлив и приветлив; ну, а как выпьет,
так занесет немного…
— А вот что
такое военная служба!.. — воскликнул Александр Иванович, продолжая ходить и подходя по временам к водке и выпивая по четверть рюмки. — Я-с был девятнадцати лет от роду, титулярный советник, чиновник министерства иностранных дел, но
когда в двенадцатом году моей матери объявили, что я поступил солдатом в полк, она встала и перекрестилась: «Благодарю тебя, боже, — сказала она, — я узнаю в нем сына моего!»
— Вот, вы не хотели ко мне приехать,
так я к вам приехала, — говорила Фатеева, слегка опираясь на руку Павла,
когда выскакивала из коляски, а потом дружески пожала ему руку.
Полковник наконец понял, что все это она ему врала, но
так как он терпеть не мог всякой лжи, то очень был рад,
когда их позвали обедать и дали ему возможность отделаться от своей собеседницы. За обедом, впрочем, его вздумала также занять и m-me Фатеева, но только сделала это гораздо поумнее, чем m-lle Прыхина.
—
Так так-то-с, молодой сосед! — воскликнула она и ударила уже Павла рукою по ноге,
так что он поотстранился даже от нее несколько. —
Когда же вы к нам опять приедете? Мальчик ваш сказал, что вы совсем уже от нас уезжаете.
Все пошли за ней, и — чем ужин более приближался к концу, тем Павел более начинал чувствовать волнение и даже какой-то страх,
так что он почти не рад был,
когда встали из-за стола и начали прощаться.
В
такого рода размышлениях Павел, сам того не замечая, дошел с Дмитровки на Тверскую и, порядком устав, запыхавшись, подошел к своему номеру, но
когда отворил дверь, то поражен был: у него перед письменным столом сидела, глубоко задумавшись, m-me Фатеева в дорожном платье. При его приходе она вздрогнула и обернулась.
— Да вы не прижимайте
так уж очень, — говорила горничная,
когда Иван, внося с нею чемодан, совсем и вряд ли не нарочно прижал ее к стене.
Так что,
когда я сегодня выбежала от Салова, думаю: «Что ж, я одна теперь осталась на свете», — и хотела было утопиться и подбежала было уж к Москве-реке; но мне вдруг страшно-страшно сделалось,
так что я воротилась поскорее назад и пришла вот сюда…
— Какая откровенность к совершенно постороннему мужчине! Вам бы, кажется,
когда пришла к вам
такая несчастная женщина, прийти ко мне и сказать: я бы, как женщина, лучше сумела ее успокоить.
— Сделайте милость! — сказал Павел, смотря с удовольствием на ее черные глаза, которые
так и горели к нему страстью. — Только зачем, друг мой, все эти мучения, вся эта ревность, для которой нет никакого повода? — сказал он,
когда они ехали домой.
— Ужасный, — повторила Фатеева. —
Когда мы с ним переехали в Петербург, он стал требовать, чтобы я вексель этот представила на мужа — и на эти деньги стала бы, разумеется, содержать себя; но я никак не хотела этого сделать, потому что вышла бы
такая огласка… Тогда он перестал меня кормить, комнаты моей не топил.
— Ну, и черт с тобой! — произнес Павел,
когда Плавин ушел. — Но каков, однако, пролаза, — прибавил он, — на два дня приехал в Москву, успел уже съездить к генерал-губернатору и получить от него приглашение на бал. У него и маменька
такая была, шлендой и звали; по всем важным господам таскалась, вот и он наследовал от нее это милое свойство.
Когда улажено было
таким образом это дело, приятели разошлись наконец по домам.
Когда Павел и Анна Ивановна вошли в сени, арап снял с нее салоп и, перекинув его на руку, видимо, оставался несколько мгновений в недоумении:
таких мехов он еще не видывал: салоп у Анны Ивановны был на крашеном заячьем меху.
— Вот-с за это больше всего и надобно благодарить бога! — подхватил генерал. — А
когда нет состояния,
так рассуждать
таким образом человеку нельзя!
Вихров глядел на него с некоторым недоумением: он тут только заметил, что его превосходительство был сильно простоват; затем он посмотрел и на Мари. Та старательно намазывала масло на хлеб, хотя этого хлеба никому и не нужно было. Эйсмонд, как все замечали, гораздо казался умнее,
когда был полковником, но как произвели его в генералы,
так и поглупел… Это, впрочем, тогда было почти общим явлением: развязнее, что ли, эти господа становились в этих чинах и больше высказывались…
Павел,
когда он был гимназистом, студентом, все ей казался еще мальчиком, но теперь она слышала до мельчайших подробностей его историю с m-me Фатеевой и поэтому очень хорошо понимала, что он — не мальчик, и особенно,
когда он явился в настоящий визит
таким красивым, умным молодым человеком, — и в то же время она вспомнила, что он был когда-то ее горячим поклонником, и ей стало невыносимо жаль этого времени и ужасно захотелось заглянуть кузену в душу и посмотреть, что теперь там
такое.
—
Так, не знаю: перед отъездом ее в деревню я очень к ней охладел, но,
когда она уехала, мне по ней грустно сделалось.
« Мать моя родилась в роскоши, и я не знаю как была избалована успехами в свете, и
когда прожила состояние и молодость, все-таки думала, что она может еще нравиться мужчинам.
Я по крайности знала, что
когда Постен у нас, то он физически меня никогда не убьет и не оскорбит:
так это и случилось,
когда он в истории этого глупого векселя заслонил меня собой от его удара ножом.
В одну из
таких минут,
когда он несколько часов ходил взад и вперед у себя по комнатам и приходил почти в бешенство оттого, что никак не мог придумать, где бы ему убить вечер, — к нему пришел Салов.
Вихров писал
таким образом целый день; все выводимые им образы все больше и больше яснели в его воображении,
так что он до мельчайших подробностей видел их лица, слышал тон голоса, которым они говорили, чувствовал их походку, совершенно знал все, что у них в душе происходило в тот момент,
когда он их описывал.
— Да! — отвечал тот. — Это место, например,
когда влюбленные сидят на берегу реки и видят вдали большой лес, и им представляется, что если бы они туда ушли,
так скрылись бы от всех в мире глаз, — это очень поэтично и верно.
— А
так бы думал, что за здоровье господина моего надо выпить! — отвечал Макар Григорьев и,
когда вино было разлито, он сам пошел за официантом и каждому гостю кланялся, говоря: «Пожалуйте!» Все чокнулись с ним, выпили и крепко пожали ему руку. Он кланялся всем гостям и тотчас же махнул официантам, чтоб они подавали еще.
Когда вино было подано, он взял свой стакан и прямо подошел уже к Вихрову.
Вихров невольно засмотрелся на него:
так он хорошо и отчетливо все делал… Живописец и сам, кажется, чувствовал удовольствие от своей работы: нарисует что-нибудь окончательно, отодвинется на спине по лесам как можно подальше, сожмет кулак в трубку и смотрит в него на то, что сделал; а потом,
когда придет час обеда или завтрака, проворно-проворно слезет с лесов, сбегает в кухню пообедать и сейчас же опять прибежит и начнет работать.
Вследствие этого Иван был в меланхолическом и печальном настроении.
Когда он стоял у барина за стулом с тарелкой, а горничная в это время находилась в буфете, он делал какое-то глупое, печальное лицо, поднимал глаза вверх и вздыхал; Груня,
так звали горничную, видеть этого равнодушно не могла.
— Происходило то… — отвечала ему Фатеева, —
когда Катя написала ко мне в Москву, разные приближенные госпожи, боясь моего возвращения,
так успели его восстановить против меня, что,
когда я приехала и вошла к нему, он не глядит на меня, не отвечает на мои слова, — каково мне было это вынести и сделать вид, что как будто бы я не замечаю ничего этого.
Когда они вышли в переднюю, оказалось, что столь срамимые плисовые сапоги принадлежали Катишь, и никто из лакеев не хотел даже нагнуться и подать их ей,
так что она сама поспешила, отвернувшись к стене, кое-как натянуть их на ногу.
— Да, это было
так,
когда я думала, что вы любите меня, а теперь не то…