Неточные совпадения
Вся картина, которая рождается при этом в воображении автора, носит
на себе чисто уж исторический характер: от деревянного, во вкусе итальянских вилл, дома остались теперь одни только развалины; вместо сада, в котором некогда
были и подстриженные деревья, и гладко убитые дорожки,
вам представляются группы бестолково растущих деревьев; в левой стороне сада, самой поэтической, где прежде устроен
был «Парнас», в последнее время один аферист построил винный завод; но и аферист уж этот лопнул, и завод его стоял без окон и без дверей — словом, все, что
было делом рук человеческих, в настоящее время или полуразрушилось, или совершенно
было уничтожено, и один только созданный богом вид
на подгородное озеро,
на самый городок,
на идущие по другую сторону озера луга, —
на которых, говорят, охотился Шемяка, — оставался по-прежнему прелестен.
Вы знаете, вся жизнь моя
была усыпана тернием, и самым колючим из них для меня
была лживость и лесть окружавших меня людей (в сущности, Александра Григорьевна только и дышала одной лестью!..); но
на склоне дней моих, — продолжала она писать, — я встретила человека, который не только сам не в состоянии раскрыть уст своих для лжи, но гневом и ужасом исполняется, когда слышит ее и в словах других.
— Не смею входить в ваши расчеты, — начала она с расстановкою и ударением, — но, с своей стороны, могу сказать только одно, что дружба, по-моему, не должна выражаться
на одних словах, а доказываться и
на деле: если
вы действительно не в состоянии
будете поддерживать вашего сына в гвардии, то я
буду его содержать, — не роскошно, конечно, но прилично!.. Умру я, сыну моему
будет поставлено это в первом пункте моего завещания.
— Что
вы изволите беспокоиться, — произнес Ардальон Васильевич, и вслед затем довольно покойно поместился
на передней лавочке коляски; но смущению супруги его пределов не
было: посаженная, как дама, с Александрой Григорьевной рядом, она краснела, обдергивалась, пыхтела.
— А это что такое у
вас, дядя? — спросил Павел, показывая
на астролябию, которая очень возбуждала его любопытство; сам собою он никак уж не мог догадаться, что это
было такое.
— Очень
вам благодарен, я подумаю о том! — пробормотал он; смущение его так
было велико, что он сейчас же уехал домой и, здесь, дня через два только рассказал Анне Гавриловне о предложении княгини, не назвав даже при этом дочь, а объяснив только, что вот княгиня хочет из Спирова от Секлетея взять к себе девочку
на воспитание.
— Это вот квартира
вам, — продолжал полковник, показывая
на комнату: — а это вот человек при
вас останется (полковник показал
на Ваньку); малый он у меня смирный; Паша его любит; служить он
вам будет усердно.
Другие действующие лица тоже не замедлили явиться, за исключением Разумова, за которым Плавин принужден
был наконец послать Ивана
на извозчике, и тогда только этот юный кривляка явился; но и тут шел как-то нехотя, переваливаясь, и увидя в коридоре жену Симонова, вдруг стал с нею так нецеремонно шутить, что та сказала ему довольно сурово: «Пойдите, барин, от меня, что
вы!»
— Может
быть, затем, — продолжал Николай Силыч ровным и бесстрастным голосом, — чтобы спрашивать
вас на экзаменах и таким манером поверять ваши знания? — Видел это, может?
— Существует он, — продолжал Николай Силыч, — я полагаю, затем, чтобы красить полы и парты в гимназии. Везде у добрых людей красят краскою
на масле, а он
на квасу выкрасил, — выдумай-ка кто-нибудь другой!.. Химик он, должно
быть, и технолог. Долго ли у
вас краска
на полу держалась?
— Да, может
быть, — отвечал Еспер Иваныч, разводя в каком-то раздумьи руками. — А
вы как ваше время проводите? — прибавил он с возвратившеюся ему
на минуту любезностью.
— Ужасно скучаю, Еспер Иваныч; только и отдохнула душой немного, когда
была у
вас в деревне, а тут бог знает как живу!.. — При этих словах у m-me Фатеевой как будто бы даже навернулись слезы
на глазах.
Павел пробовал
было хоть
на минуту остаться с ней наедине, но решительно это
было невозможно, потому что она то укладывала свои ноты, книги, то разговаривала с прислугой; кроме того, тут же в комнате сидела, не сходя с места, m-me Фатеева с прежним могильным выражением в лице; и, в заключение всего, пришла Анна Гавриловна и сказала моему герою: «Пожалуйте, батюшка, к барину; он один там у нас сидит и дожидается
вас».
— Нет,
вы лучше хорошенько поговейте;
вам лучше бог поможет в учении, — вмешалась в разговор Евлампия Матвеевна, немного жеманничая. Она всегда, говоря с Павлом, немного жеманилась: велик уж он очень
был; совершенно
на мальчика не походил.
— Ну как уж не мешает, кто за этим пошел… Епитимью бы надо
на вас положить за то… «Ныне отпущаеши раба твоего, господи…» Ну, целуйте крест и ступайте. Посылайте, кто там еще
есть.
— Господин Сперанский, как, может
быть, небезызвестно
вам, первый возымел мысль о сем училище, с тем намерением, чтобы господа семинаристы, по окончании своего курса наук в академии, поступали в оное для изучения юриспруденции и, так как они и без того уже имели ученую степень, а также и число лет достаточное, то чтобы сообразно с сим и получали высший чин — 9-го класса; но богатые аристократы и дворянство наше позарились
на сие и захватили себе…
— Вот
вы были так снисходительны, что рассуждали с этим молодым человеком, — и она указала
на Павла, — но мне
было так грустно и неприятно все это слышать, что и сказать не могу.
— Что же,
вы будете в Москве бывать у Еспера Иваныча и у молодых, когда их свадьба состоится? — спросила она, глядя
на него с участием.
—
Была, — отвечал Макар Григорьев и потом, заметив, что утомление и тоска
на лице Павла как бы увеличились, он прибавил: — Что же я за дурак этакой,
вам покушать, чай, надо.
— Надо
быть, что отобедал: вечерни уж
были. Съездите, что тут
вам валяться-то
на диване! Послать, что ли,
вам камердинера-то вашего?
— Д-да, — протянул тот. — Убранство комнат, — продолжал он с обычной своей мягкой улыбкой, — тоже, как и одежда, может
быть двоякое: или очень богатое и изящное — ну,
на это у меня денег нет; а потом другое, составленное только с некоторым смыслом, или, как
вы очень ловко выразились, символическое.
— Мне про
вас очень много говорили, — начал Салов, устремляя
на Павла довольно проницательный взгляд, — а именно — ваш товарищ Живин, с которым я
был вместе в Демидовском.
— А, это уж, видно, такая повальная
на всех! — произнес насмешливо Салов. — Только у одних народов, а именно у южных, как, например, у испанцев и итальянцев, она больше развивается, а у северных меньше. Но не в этом дело: не
будем уклоняться от прежнего нашего разговора и станем говорить о Конте.
Вы ведь его не читали? Так, да? — прибавил он ядовито, обращаясь к Неведомову.
— Я больше перелагаю-с, — подхватил Салов, — и для первого знакомства, извольте, я скажу
вам одно мое новое стихотворение. Господин Пушкин, как, может
быть,
вам небезызвестно, написал стихотворение «Ангел»: «В дверях Эдема ангел нежный» и проч. Я
на сию же тему изъяснился так… — И затем Салов зачитал нараспев...
— Я не знаю, как у других
едят и чье
едят мужики — свое или наше, — возразил Павел, — но знаю только, что все эти люди работают
на пользу вашу и мою, а потому вот в чем дело:
вы были так милостивы ко мне, что подарили мне пятьсот рублей; я желаю, чтобы двести пятьдесят рублей
были употреблены
на улучшение пищи в нынешнем году, а остальные двести пятьдесят — в следующем, а потом уж я из своих трудов
буду высылать каждый год по двести пятидесяти рублей, — иначе я с ума сойду от мысли, что человек, работавший
на меня — как лошадь, — целый день, не имеет возможности съесть куска говядины, и потому прошу
вас завтрашний же день велеть купить говядины для всех.
— Батюшка,
вы подарили мне эти деньги, и я их мог профрантить, прокутить, а я хочу их издержать таким образом, и
вы, я полагаю, в этом случае не имеете уж права останавливать меня! Вот
вам деньги-с! — прибавил он и, проворно сходя в свою комнату, принес оттуда двести пятьдесят рублей и подал
было их отцу. — Прошу
вас, сейчас же
на них распорядиться, как я
вас просил!
«Нет, говорю, ваше превосходительство, это не так; я сам чрез эту гору переходил!» — «Где, говорит,
вам переходить; может
быть, как-нибудь пьяный перевалились через нее!» Я говорю: «Ваше превосходительство, я двадцать лет здесь живу, и меня, благодаря бога, никто еще пьяным не видал; а
вас — так, говорю, слыхивал, как с праздника из Кузьминок,
на руки подобрав, в коляску положили!» Засмеялся…
— У меня написана басня-с, — продолжал он, исключительно уже обращаясь к нему, — что одного лацароне [Лацароне (итальян.) — нищий, босяк.] подкупили в Риме англичанина убить; он раз встречает его ночью в глухом переулке и говорит ему: «Послушай, я взял деньги, чтобы тебя убить, но завтра день святого Амвросия, а патер наш мне
на исповеди строго запретил людей под праздник резать, а потому
будь так добр, зарежься сам, а ножик у меня вострый, не намает уж никак!..» Ну, как
вы думаете — наш мужик русский побоялся ли бы патера, или нет?..
— Дурно-с
вы делаете! — произнес Александр Иванович. — У нас еще Владимир, наше красное солнышко, сказал: «Руси
есть веселие пити!» Я не знаю — я ужасно люблю князя Владимира. Он ничего особенно путного не сделал, переменил лишь одно идолопоклонство
на другое, но — красное солнышко, да и только!
—
На этой же бы неделе
был у
вас, чтобы заплатить визит
вам и вашему милому юноше, — говорил любезно Александр Иванович, — но — увы! — еду в губернию к преосвященному владыке.
— А оттого, что, может
быть, я в
вас влюблена, — отвечала приставша и уставила
на него пристальный взгляд.
— Писать я
буду к
вам часто, и
вы пишите ко мне; но только — не
на мое имя.
—
На Катишь Прыхину. Она хоть и недальняя, но чрезвычайно мне предана; а теперь я
вас не задерживаю. Может
быть, что к обеду приедет муж.
«Матушка барышня, — говорит она мне потихоньку, — что
вы тут живете: наш барин
на другой хочет жениться; у него ужо вечером в гостях
будет невеста с матерью, чтоб посмотреть, как он живет».
— А то, что
вы прощаете ее, — потому что она без этого прощенья жить не может, и сейчас наложила
было на себя руки и хотела утопиться.
— Щепетильный
вы нравственник и узковзглядый брезгливец! — сказал Вихров и хотел
было уйти; но
на пороге остановился и обернулся: он увидел, что Неведомов упал
на диван и рыдал. Павел пожал плечами и ушел от него. Анне Ивановне он, впрочем, сказал, что Неведомов, вероятно, ее простит, потому что имени ее не может слышать, чтоб не зарыдать.
— Ну, а эта госпожа не такого сорта, а это несчастная жертва, которой, конечно, камень не отказал бы в участии, и я
вас прошу
на будущее время, — продолжал Павел несколько уже и строгим голосом, — если
вам кто-нибудь что-нибудь скажет про меня, то прежде, чем самой страдать и меня обвинять, расспросите лучше меня. Угодно ли
вам теперь знать, в чем
было вчера дело, или нет?
— Во всяком случае, — продолжала она, — я ни сама не хочу оставаться в этих номерах; ни
вас здесь оставлять с вашими приятелями и приятельницами-девицами. Поедем сейчас и наймем себе особую квартиру. Я
буду будто хозяйка, а ты у меня
на хлебах
будешь жить.
— Вот в этой келейке мы и
будем жить с
вами, как отшельники какие, — сказала Фатеева, — и я
на шаг не
буду вас отпускать от себя.
— Благодарю
вас, — неприлично! Что же, и смотреть так
на все сквозь пальцы, слепой
быть? — возразила Клеопатра Петровна.
Павел любил Фатееву, гордился некоторым образом победою над нею, понимал, что он теперь единственный защитник ее, — и потому можно судить, как оскорбило его это письмо; едва сдерживая себя от бешенства, он написал
на том же самом письме короткий ответ отцу: «Я вашего письма, по грубости и неприличию его тона, не дочитал и возвращаю его
вам обратно, предваряя
вас, что читать ваших писем я более не стану и
буду возвращать их к
вам нераспечатанными. Сын ваш Вихров».
— Вот как, и деньги отдадите и родных
на волю отпустите, — что-то уж больно много милостей-то
будет. Нечего тут заранее пустое дело болтать.
Есть у
вас теперь деньги или нет?
— Нет, — отвечал Плавин, дружески пожимая ему руку, — я после
вас заехал к генерал-губернатору с визитом, и он
был так любезен, что пригласил меня к себе
на вечер; и вот я отправляюсь к нему.
— Играть, я полагаю, — снова начал Павел, — «Ромео и Джульету». Я, если
вы позволите, возьму
на себя Ромео — молод еще, строен, немного трагического жара
есть… А
вы — Лоренцо, — отнесся он к Неведомову.
— Залой я
вам могу услужить, — сказал Марьеновский, — у меня одна тетка уехала и оставила
на мой присмотр свой дом, в котором
есть и прислуга и зала. Это именно дом
на Никитской князей Курских.
— Что делать-то, Вихров?.. Бедные
на мне не женятся, потому что я сама бедна. Главное, вот что —
вы ведь знаете мою историю. Каролина говорит, чтобы я называлась вдовой; но ведь он по бумагам моим увидит, что я замужем не
была; а потому я и сказала, чтобы сваха рассказала ему все: зачем же его обманывать!
—
Вам замужество, я полагаю, — начал Павел (у него в голове все-таки
было свое), — не может помешать сыграть
на театре;
вы сыграете, а потом выйдете замуж.
— «О, вижу ясно, что у тебя в гостях
была царица Маб!» — все тут же единогласно согласились, что они такого Меркуцио не видывали и не увидят никогда. Грустный Неведомов читал Лоренцо грустно, но с большим толком, и все поднимал глаза к небу. Замин, взявший
на себя роль Капулетти, говорил каким-то гортанным старческим голосом: «Привет
вам, дорогие гости!» — и больше походил
на мужицкого старосту, чем
на итальянского патриция.
— Ну,
будет на сегодня! — сказал, не вытерпев более этой пытки, Павел. — Я
вас, Анна Ивановна, довезу до дому, — прибавил он нарочно громко.
— Поэтому, если бы
вас полюбила Анна Ивановна и
вы бы женились
на ней, ваша любовь
была бы продолжительнее нашей? — захотелось Павлу кольнуть немного приятеля.