Неточные совпадения
—
Ну и что же такое? я же в прибыли: я, значит, начитываюсь и умнею, а
вы выбалтываетесь.
—
Ну, не женились бы
вы, например, на Александрине?
— Не велик комплимент тете Кате!
Ну, а на мне бы
вы разве не женились? Я ведь не так умна, как Александрина.
— Вот одолжил! — воскликнула, рассмеявшись, Лариса, —
ну, позвольте, кого бы
вам еще из наших посватать?
—
Ну, а бодростинская золотая лягушка-то что же
вам такое милое напоминает? — дружески подшучивая над майором, спросил Подозеров.
—
Ну, нет,
вы больше всех других, кого я давно не видала.
—
Ну да, — быстро перебила его на полуслове генеральша, — конечно, года идут и для меня, но между тем меня еще до сей поры никто не звал старухой,
вы разве первый будете так нелюбезны?
—
Ну, в таком случае
вы наша опора!
Вы позволите нам побывать у
вас на днях?
—
Ну ты непременно, чай, пред ней балет протанцевал, дескать: «ничтожество
вам имя», а она тебе за это стречка по носу?
—
Ну да, да, Иосаф Платоныч, непременно «все в мире»,
вы меньшею мерой не меряете!
Ну и валяй теперь, сыпь весь свой дикционер: «всякую штуку», «батеньку» и «голубушку»… Эх, любезный друг! сколько мне раз тебе повторять: отучайся ты от этого поганого нигилистического жаргона. Теперь настало время, что с порядочными людьми надо знаться.
—
Ну полно, брат Жозеф, я ведь давно читаю тебя насквозь. А ты скажи, что это у
вас, родовое, что ли? И сестра твоя такая?
—
Ну, делать нечего, прощайте, господа, — повторил Висленев, — но я во всяком случае надеюсь, что мы будем часто видеться. А как
вам, Филетер Иванович, показался мой приятель Горданов? Не правда ли, умница?
—
Ну, а
вам, Андрей Иванович, понравился этот барин?
—
Ну да! А это ложь. На самом деле я так же богата, как церковная мышь. Это могло быть иначе, но ты это расстроил, а вот это и есть твой долг, который ты должен мне заплатить, и тогда будет мне хорошо, а тебе в особенности… Надеюсь, что могу с
вами говорить, не боясь
вас встревожить?
— А-а! По-вашему, имена Бог дает;
ну тогда это другое дело. А отец и мать у
вас живы?
—
Ну вот видите: какое же уж это зеленое! Нет,
вам к лету надо настоящее зеленое, — как травка-муравка.
Ну да погодите, — моргнул он, — я барышню попрошу, чтоб она
вам свое подарила: у нее ведь уж наверное есть зеленое платье?
—
Ну, однако же, покорно
вас благодарю. Я вовсе не желаю испытывать, понравился я ей или не понравился; а
вы лучше проведите меня до саду.
— Скажите, пожалуйста, вот
вам и провинциальная простота жизни! А тут, чтобы жить, надо еще и коровам нравиться!
Ну, краек!
ну, сторонушка!
— Вона!
Ну смешливы же
вы!
—
Ну, не все равно. Да что же
вы не спросите, кто мне шляпу обработал?
—
Ну вот и чудак! Я чудак да не красен, а
вы не чудак да спламенели не знай чего. Пойдемте-ка лучше закусывать.
—
Ну, так и быть: для
вас рюмку хересу выпью.
—
Ну, я вижу,
вы совсем подозеровский партизан здесь!
—
Ну так вот же я
вам подарок припас: это уж не о бревне, упавшем и никого не убившем, а о бревне, упавшем и убившем свободу.
— Да
вы с критикой согласны?
Ну а ее-то у него и нет. Какая же критика при односторонности взгляда? Это в некоторых теперешних светских журналах ведется подобная критика, так ведь guod licet bovi, non licet Jovi, что приличествует быку, то не приличествует Юпитеру. Нет,
вы Ламене почитайте. Он хоть нашего брата пробирает, христианство, а он лучше, последовательней Фейербаха понимает. Христианство — это-с ведь дело слишком серьезное и великое: его не повалить.
—
Ну и садись. Володя, подвигайся, брат! Возьмем сего Язона, — добавил он, отстраня кавалериста. — Это мой племянник, сестры Агаты сын, Кюлевейн.
Ну я беру у
вас господина этого городского воробья! — добавил он, втягивая Висленева за руку к себе в экипаж, — он
вам не к перу и не к шерсти.
— Парчевский! Путеец!..
Ну молодчина
вы, Пасиянсова! — воскликнули все снова хором.
—
Ну, все равно, но дело в том, что ведь ему сотню тысяч негде было взять, чтобы развертывать большие дела. Это
вы, дитя мое, легкомысленностью увлекаетесь.
— Что, это
вас удивляет?
Ну да, она украла.
—
Ну, Горданов,
вы меня не надуете.
— И потом… чего
вы хотите потом? Говорите, говорите, чего
вы хотите?.. Или, постойте,
вы гнушаетесь доносом,
ну не надо доноса…
— Что
вам от меня нужно? — спросил он. — Ах, да… ваши деньги…
Ну, извините,
вы их не заслужили, — и с этим Павел Николаевич, едва заметно улыбнувшись, сжал в руке билет и сунул его в жилетный карман.
— Да;
ну да уж бог с
вами, берите… Что
вы на меня остервенились как черт на попа? Не опасайтесь, это не фальшивые деньги, я на это тоже неспособен.
— Ну-с, а теперь
вы, извошшик, держите хорошенько вот этот яшшик!
— А-а,
ну спасибо
вам, а я зачитался и не сообразил.
—
Ну Ванскок, а я все забываю, да зову ее «щелчок», да это все равно. Я все слышал, что она тут у
вас чеготала, и не шел. Эх, бросьте
вы, сэр Висленев, водиться с этими нигилисточками.
—
Ну, так я
вам скажу, что я
вам удивляюсь, что
вы мне это говорите, я никогда себя не продавал ни за большие деньги, ни за малые, и на княжеских любовницах жениться не способен.
—
Ну, и позвольте же… не горячитесь…
вы продаете человека… образованного?
—
Ну, вот сами изволите видеть, еще и с именем! А между тем
вы ему ни отец, ни дядя, ни опекун.
—
Ну, извините меня, но я
вас не понимаю.
—
Ну и очень рад, что угодил по вкусу. Рукописание его у меня, я не понес его к
вам в подлиннике для того…
—
Ну, да, так веруй же и спасешься: во-первых,
вы теперь, я думаю, на ножах?
—
Ну, так я
вам скажу: потому что она любит Ларису.
—
Ну так я повторяю
вам и даже ручаюсь, что здесь возможна большая ошибка, и во всем том, что случилось, виноваты
вы, и
вы же виноваты будете, если вперед случится что-нибудь нежеланное.
Вы что ей ответили при этом разговоре?
—
Ну да,
ну да! — утвердила Форова. — Ни слова ей… А я пришла
вам сказать, что мне из окна показалось, будто рубежом едут два тюльбюри: это, конечно, Бодростина с компанией и наша Лариса Платоновна с ними.
—
Ну, нет: я расположена его дослушать, история не кончена, и я прошу
вас найти его и удержать.
—
Ну да;
вы к нам попали на финал, а впрочем, ведь рассказ, мне кажется, ничем не кончен, или он, как все, как сам Водопьянов, вечен и бесконечен. Лета выбила табакерку и засыпала нам глаза, а дальше что же было, я желаю знать это, Светозар Владенович?
— Да, конечно,
вы должны делать все, что я хочу! Иначе за что же, за что я могу
вам позволять надеяться на какое-нибудь мое внимание?
Ну сами скажите: за что? что такое
вы могли бы мне дать, чего сторицей не дал бы мне всякий другой?
Вы сказали: «каприз». Так знайте, что и то, что я с
вами здесь говорю, тоже каприз, и его сейчас не будет.