Неточные совпадения
—
Ну, теперь я вижу, что у
вас не было детства: это кое-что объясняет мне… Учили
вас чему-нибудь? — спросил он.
—
Ну,
вы бросились к нему…
—
Ну, когда согласились и
вы остались с ним в первый раз одни… что он…
—
Ну, да, у
вас чуть из облаков спустишься — так пустое! — возразил обиженный Райский. — Ах,
вы, мертвецы!
Вы прежде во мне признавали дарование, Семен Семеныч…
— Что же:
вы бредили страстью для меня —
ну, вот я страстно влюблена, — смеялась она. — Разве мне не все равно — идти туда (она показала на улицу), что с Ельниным, что с графом? Ведь там я должна «увидеть счастье, упиться им»!
—
Ну, вот бабушка хочет уехать и увезти
вас обеих.
—
Ну, так
вы никогда не уедете отсюда, — прибавил Райский, —
вы обе здесь выйдете замуж, ты, Марфенька, будешь жить в этом доме, а Верочка в старом.
—
Ну, так это дело решенное:
вы с Верочкой принимаете от меня в подарок все это, да?
—
Ну, уж выдумают: труд! — с досадой отозвалась Ульяна Андреевна. — Состояние есть, собой молодец: только бы жить, а они — труд! Что это, право, скоро все на Леонтья будут похожи: тот уткнет нос в книги и знать ничего не хочет. Да пусть его! Вы-то зачем туда же!.. Пойдемте в сад… Помните наш сад!..
—
Ну, слава Богу, вот
вы и наш гость, благополучно доехали… — продолжал он. — А Татьяна Марковна опасались за
вас: и овраги, и разбойники… Надолго пожаловали?
— И
вы тоже!
Ну, хорошо, — развеселясь, сказала бабушка, — завтра, Марфенька, мы им велим потрохов наготовить, студеня, пирогов с морковью, не хочешь ли еще гуся…
— Да, да, следовательно,
вы делали, что
вам нравилось. А вот, как я вздумал захотеть, что мне нравится, это расстроило ваши распоряжения, оскорбило ваш деспотизм. Так, бабушка, да?
Ну, поцелуйте же меня, и дадим друг другу волю…
—
Ну, хорошо, бабушка: а помните, был какой-то буян, полицмейстер или исправник: у
вас крышу велел разломать, постой
вам поставил против правил, забор сломал и чего-чего не делал!
—
Ну, вот видите! Что же
вы сделали:
вы ли виноваты?
—
Ну, дремлете: вон у
вас и глаза закрыты. Я тоже, как лягу, сейчас засну, даже иногда не успею чулок снять, так и повалюсь. Верочка долго не спит: бабушка бранит ее, называет полунощницей. А в Петербурге рано ложатся?
— И то правда,
ну, так я за
вас!
—
Ну, я все уладил: куда переезжать? Марфенька приняла подарок, но только с тем, чтобы и
вы приняли. И бабушка поколебалась, но окончательно не решилась, ждет — кажется, что скажете
вы. А
вы что скажете? Примете, да? как сестра от брата?
— Как чем? Не велите знакомиться, с кем я хочу, деньгами мешаете распоряжаться, как вздумаю, везете, куда мне не хочется, а куда хочется, сами не едете.
Ну, к Марку не хотите, я и не приневоливаю
вас, и
вы меня не приневоливайте.
—
Ну, вот, бабушка, наконец
вы договорились до дела, до правды: «женись, не женись — как хочешь»! Давно бы так! Стало быть, и ваша и моя свадьба откладываются на неопределенное время.
—
Ну,
вы надерите! — сказал он ей, подставляя голову.
—
Вы говорите: не хорошо бегать, возиться с детьми, петь —
ну, не стану…
— И то правда, ведь
вы у бабушки живете.
Ну, что она: не выгнала
вас за то, что
вы дали мне ночлег?
— Так, хочется посмотреть, впору ли
вам. Пожалуйста, наденьте:
ну, чего
вам стоит?
—
Ну, так останьтесь так.
Вы ведь недолго проносите свое пальто, а мне оно года на два станет. Впрочем — рады
вы, нет ли, а я его теперь с плеч не сниму, — разве украдете у меня.
— Ей-богу, не придется.
Ну, так, если мое пророчество сбудется,
вы мне заплатите триста рублей… А мне как бы кстати их выиграть!
— Да, и опять и опять! «Красота, красота»! Далась
вам моя красота!
Ну, хорошо, красота: так что же? Разве это яблоки, которые висят через забор и которые может рвать каждый прохожий?
—
Ну, если б и любила: что же, грех, нельзя, стыдно…
вы не позволите, братец? — с насмешкой сказала она.
— Похвально! Люблю за правду!
Ну, как
вы, например, меня понимаете?
— Да взгляните же на меня: право, посватаюсь, — приставал Нил Андреич, — мне нужна хозяйка в доме, скромная, не кокетка, не баловница, не охотница до нарядов… чтобы на другого мужчину, кроме меня, и глазом не повела…
Ну, а
вы у нас ведь пример…
—
Ну, ветреность, легкомыслие, кокетство еще не важные преступления, — сказал Райский, — а вот про
вас тоже весь город знает, что
вы взятками награбили кучу денег да обобрали и заперли в сумасшедший дом родную племянницу, — однако же и бабушка, и я пустили
вас, а ведь это важнее кокетства! Вот за это пожурите нас!
—
Ну, где
вам разбить ночью трактир! Да и не нужно — у бабушки вечный трактир. Нет, спасибо и на том, что выгнали из дома старую свинью. Говорят, вдвоем с бабушкой: молодцы!
—
Ну, я пришел с
вами проститься — скоро еду! — сказал Райский.
—
Ну, когда я стану погибать, так перед тем попрошу у
вас или у бабушки позволения! — сказала она и пошла.
—
Вы не только эгоист, но
вы и деспот, брат: я лишь открыла рот, сказала, что люблю — чтоб испытать
вас, а
вы — посмотрите, что с
вами сделалось: грозно сдвинули брови и приступили к допросу.
Вы, развитой ум, homme blase, grand coeur, [человек многоопытный, великодушный (фр.).] рыцарь свободы — стыдитесь! Нет, я вижу,
вы не годитесь и в друзья!
Ну, если я люблю, — решительно прибавила она, понижая голос и закрывая окно, — тогда что?
—
Ну, вот, а я думал, что
вы уж уехали! — сказал он насмешливо.
—
Ну, что
вы выпучили на меня глаза?
—
Ну, так не мудрено, что
вы можете влюбиться и плакать… Зачем же
вы выгнали Тычкова: он тоже — верующий!
—
Ну, я сказал, что… у
вас: что одни
вы привезли с собой, а другие я нашел в вашей библиотеке — вон Вольтера…
—
Ну так, не хочу. После я пойду сам и скажу, что книги мои. Если потом
вы какое-нибудь преступление сделаете, скажите на меня: я возьму на себя…
—
Ну, а попадья что? Скажите мне про нее: за что любит ее Вера, если у ней, как
вы говорите, даже характера нет?
— Ведь это верно, бабушка:
вы мудрец. Да здесь, я вижу, — непочатый угол мудрости! Бабушка, я отказываюсь перевоспитывать
вас и отныне ваш послушный ученик, только прошу об одном — не жените меня. Во всем остальном буду слушаться
вас.
Ну, так что же попадья?
— Я заметил то же, что и
вы, — говорил он, — не больше.
Ну скажет ли она мне, если от всех
вас таится? Я даже, видите, не знал, куда она ездит, что это за попадья такая — спрашивал, спрашивал — ни слова!
Вы же мне рассказали.
— Какой вздор
вы говорите — тошно слушать! — сказала она, вдруг обернувшись к нему и взяв его за руки. —
Ну кто его оскорбляет? Что
вы мне мораль читаете! Леонтий не жалуется, ничего не говорит… Я ему отдала всю жизнь, пожертвовала собой: ему покойно, больше ничего не надо, а мне-то каково без любви! Какая бы другая связалась с ним!..
—
Ну, Бог
вас простит! — смеясь, сказала бабушка. —
Вам — ничего, я знаю. Вон
вас каким Господь создал — да Вера-то: как на нее нет страха! Ты что у меня за богатырь такой!
—
Ну, бабушка, — заметил Райский, — Веру
вы уже наставили на путь. Теперь если Егорка с Мариной прочитают эту «аллегорию» — тогда от добродетели некуда будет деваться в доме!
—
Ну, говорите по-соловьиному… — сказала она, смеясь. — Почем
вы знаете, что он поет?
Ну… мы их накажем вместе, Марья Егоровна: женим — у меня будет еще внук, а у
вас дочь.
— Теперь оно и начинается: полно скакать и бегать, ты не мальчик, да и она не дитя. Ведь сам говоришь, что соловей
вам растолковал обоим, что
вы «созрели» —
ну, так и остепенись!
—
Ну, что же
вы, Марфа Васильевна? — спросил Викентьев.
—
Ну, так
вы верите же в истины, что преподала
вам бабушка…