Неточные совпадения
— Касательно второго вашего ребенка, — продолжала Александра Григорьевна, — я хотела было писать прямо к графу. По дружественному нашему знакомству это было бы возможно; но сами согласитесь, что лиц,
так высоко поставленных, беспокоить о каком-нибудь определении в училище ребенка — совестно и неделикатно; а потому
вот вам письмо к лицу, гораздо низшему, но, пожалуй, не менее сильному… Он друг нашего дома, и вы ему прямо можете сказать, что Александра-де Григорьевна непременно велела вам это сделать!
—
Вот это
так, вернее, — согласилась с нею Александра Григорьевна. — «Ничто бо от вас есть, а все от меня!» — сочинила она сама текст.
— Для чего, на кой черт? Неужели ты думаешь, что если бы она смела написать,
так не написала бы? К самому царю бы накатала, чтобы только говорили, что
вот к кому она пишет; а то видно с ее письмом не только что до графа, и до дворника его не дойдешь!.. Ведь как надула-то, главное: из-за этого дела я пять тысяч казенной недоимки с нее не взыскивал, два строгих выговора получил за то; дадут еще третий, и под суд!
— Еще бы!.. Отец
вот твой, например, отличный человек: и умный, и добрый; а если имеет какие недостатки,
так чисто как человек необразованный: и скупенек немного, и не совсем благоразумно строг к людям…
— Теперь по границе владения ставят столбы и, вместо которого-нибудь из них, берут и уставляют астролябию, и начинают смотреть
вот в щелку этого подвижного диаметра, поворачивая его до тех пор, пока волосок его не совпадает с ближайшим столбом; точно
так же поворачивают другой диаметр к другому ближайшему столбу и какое пространство между ими — смотри
вот: 160 градусов, и записывают это, — это значит величина этого угла, — понял?
— Очень вам благодарен, я подумаю о том! — пробормотал он; смущение его
так было велико, что он сейчас же уехал домой и, здесь, дня через два только рассказал Анне Гавриловне о предложении княгини, не назвав даже при этом дочь, а объяснив только, что
вот княгиня хочет из Спирова от Секлетея взять к себе девочку на воспитание.
—
Вот бы мне желалось знать, в какой мой попадет. Кабы вы были
так добры, проэкзаменовали бы его…
—
Так за что же и судить его? Тему вы сами одобрили, а выполнена она — сколько
вот я, прочтя сочинение, вижу — прекрасно!
— Когда
вот дяденьке-то бывает получше немножко, — вмещалась в разговор Анна Гавриловна, обращаясь к Павлу, —
так такие начнут они разговоры между собою вести: все какие-то одеялы, да твердотеты-факультеты, что я ничего и не понимаю.
Вот что забавляло теперь этого человека. Анна Гавриловна очень хорошо это понимала, и хоть у ней кровью сердце обливалось, но она все-таки продолжала его забавлять подобным образом. Мари, все время, видимо, кого-то поджидавшая, вдруг как бы вся превратилась в слух. На дворе послышался легкий стук экипажа.
— А
вот, кстати, — начал Павел, — мне давно вас хотелось опросить: скажите, что значил, в первый день нашего знакомства, этот разговор ваш с Мари о том, что пишут ли ей из Коломны, и потом она сама вам что-то
такое говорила в саду, что если случится это — хорошо, а не случится — тоже хорошо.
Полковник по крайней мере с полчаса еще брюзжал, а потом, как бы сообразив что-то
такое и произнося больше сам с собой: «Разве
вот что сделать!» — вслед за тем крикнул во весь голос...
— Ну
так вот что, мой батюшка, господа мои милые, доложу вам, — начала старуха пунктуально, — раз мы,
так уж сказать, извините, поехали с Макаром Григорьичем чай пить. «
Вот, говорит, тут лекарев учат, мертвых режут и им показывают!» Я, согрешила грешная, перекрестилась и отплюнулась. «Экое место!» — думаю;
так,
так сказать, оно оченно близко около нас, — иной раз ночью лежишь, и мнится: «Ну как мертвые-то скочут и к нам в переулок прибегут!»
— Отчего же — некогда? — вмешался опять в разговор Сергей Абреев. — Только чтобы глупостям разным не учили,
вот как у нас — статистика какая-то… черт знает что
такое!
—
Вот вы были
так снисходительны, что рассуждали с этим молодым человеком, — и она указала на Павла, — но мне было
так грустно и неприятно все это слышать, что и сказать не могу.
— Когда при мне какой-нибудь молодой человек, — продолжала она, как бы разъясняя свою мысль, — говорит много и говорит глупо,
так это для меня — нож вострый;
вот теперь он смеется — это мне приятно, потому что свойственно его возрасту.
— Весь он у меня, братец, в мать пошел: умная ведь она у меня была, но тоже этакая пречувствительная и претревожная!..
Вот он тоже маленьким болен сделался; вдруг вздумала: «Ай, батюшка, чтобы спасти сына от смерти, пойду сама в Геннадьев монастырь пешком!..» Сходила, надорвалась, да и жизнь кончила,
так разве бог-то требует того?!
— Да ведь всему же, братец, есть мера; я сам человек печный, а ведь уж у них — у него
вот и у покойницы, — если заберется что в голову,
так словно на пруте их бьет.
Мысль, что она не вышла еще замуж и что все эти слухи были одни только пустяки, вдруг промелькнула в голове Павла,
так что он в комнату дяди вошел с сильным замиранием в сердце — вот-вот он ее увидит, — но, увы, увидел одного только Еспера Иваныча, сидящего хоть и с опустившейся рукой, но чрезвычайно гладко выбритого, щеголевато одетого в шелковый халат и кругом обложенного книгами.
— Да нашу Марью Николаевну и вас —
вот что!.. — договорилась наконец Анна Гавриловна до истинной причины,
так ее вооружившей против Фатеевой. — Муж ее как-то стал попрекать: «Ты бы, говорит, хоть с приятельницы своей, Марьи Николаевны, брала пример — как себя держать», а она ему вдруг говорит: «Что ж, говорит, Мари выходит за одного замуж, а сама с гимназистом Вихровым перемигивается!»
Вот этот цветок, употреби его для обоняния — он принесет пользу; вкуси его — и он — о, чудо перемены! — смертью тебя обледенит, как будто в нем две разнородные силы: одна горит живительным огнем, другая веет холодом могилы;
такие два противника и в нас: то — благодать и гибельные страсти, и если овладеют страсти нашею душой, завянет навсегда пленительный цветок».
— Это доказательство вовсе не из катехизиса, а, напротив — доказательство истории, — поддержал его Неведомов. — Существование везде и всюду религии есть
такой же факт, как
вот этот дом, эти деревья, эти облака, — и от него никакому философу отвертеться нельзя.
— Да
так, кое-кто из знакомых играют в шашки, а у меня их не было;
вот я их и приобрел.
— Ну,
вот этого мы и сами не знаем — как, — отвечал инженер и, пользуясь тем, что Салов в это время вышел зачем-то по хозяйству, начал объяснять. — Это история довольно странная. Вы, конечно, знакомы с здешним хозяином и знаете, кто он
такой?
— Ну,
так вот что!.. Афимья! — крикнул полковник.
— Павел Михайлович, — начал он, становясь перед сыном, —
так как вы в Москве очень мало издерживали денег, то позвольте
вот вам поклониться пятьюстами рублями. — И, поклонившись сыну в пояс, полковник протянул к нему руку, в которой лежало пятьсот рублей.
—
Так как вы, Иван, сберегли барина и привезли его мне жива и невредима, то
вот вам за это двадцать пять рублей награды!..
— Я не знаю, как у других едят и чье едят мужики — свое или наше, — возразил Павел, — но знаю только, что все эти люди работают на пользу вашу и мою, а потому
вот в чем дело: вы были
так милостивы ко мне, что подарили мне пятьсот рублей; я желаю, чтобы двести пятьдесят рублей были употреблены на улучшение пищи в нынешнем году, а остальные двести пятьдесят — в следующем, а потом уж я из своих трудов буду высылать каждый год по двести пятидесяти рублей, — иначе я с ума сойду от мысли, что человек, работавший на меня — как лошадь, — целый день, не имеет возможности съесть куска говядины, и потому прошу вас завтрашний же день велеть купить говядины для всех.
— Батюшка, вы подарили мне эти деньги, и я их мог профрантить, прокутить, а я хочу их издержать
таким образом, и вы, я полагаю, в этом случае не имеете уж права останавливать меня!
Вот вам деньги-с! — прибавил он и, проворно сходя в свою комнату, принес оттуда двести пятьдесят рублей и подал было их отцу. — Прошу вас, сейчас же на них распорядиться, как я вас просил!
— Добрый ты у меня будешь, добрый. Это хорошо! — произнес старик. — А
вот богу
так мало молишься, мало — как это можно: ни вставши поутру, ни ложась спать, лба не перекрестишь!
— А
вот что
такое военная служба!.. — воскликнул Александр Иванович, продолжая ходить и подходя по временам к водке и выпивая по четверть рюмки. — Я-с был девятнадцати лет от роду, титулярный советник, чиновник министерства иностранных дел, но когда в двенадцатом году моей матери объявили, что я поступил солдатом в полк, она встала и перекрестилась: «Благодарю тебя, боже, — сказала она, — я узнаю в нем сына моего!»
—
Вот, вы не хотели ко мне приехать,
так я к вам приехала, — говорила Фатеева, слегка опираясь на руку Павла, когда выскакивала из коляски, а потом дружески пожала ему руку.
— Вчерашнего числа (она от мужа заимствовала этот несколько деловой способ выражения)… вчерашнего числа к нам в село прибежал ваш крестьянский мальчик —
вот этакий крошечка!.. — и становая, при этом, показала своею рукою не более как на аршин от земли, — звать священника на крестины к брату и, остановившись что-то
такое перед нашим домом, разговаривает с мальчиками.
— А с вами
так вот, вероятно, мы будем друзьями, настоящими, — проговорил он уже не шутя.
Как некогда Христос сказал рабам и угнетенным: «
Вот вам религия, примите ее — и вы победите с нею целый мир!», —
так и Жорж Занд говорит женщинам: «Вы —
такой же человек, и требуйте себе этого в гражданском устройстве!» Словом, она представительница и проводница в художественных образах известного учения эмансипации женщин, которое стоит рядом с учением об ассоциации, о коммунизме, и по которым уж, конечно, миру предстоит со временем преобразоваться.
—
Так уж случилось; черт, видимо, попутал, — произнесла Анна Ивановна и развела ручками, — тот грустный
такой был да наставления мне все давал; а этот все смешил…
вот и досмешил теперь… хорошо сделал?
Так что, когда я сегодня выбежала от Салова, думаю: «Что ж, я одна теперь осталась на свете», — и хотела было утопиться и подбежала было уж к Москве-реке; но мне вдруг страшно-страшно сделалось,
так что я воротилась поскорее назад и пришла
вот сюда…
— Нет, — отвечал Плавин, дружески пожимая ему руку, — я после вас заехал к генерал-губернатору с визитом, и он был
так любезен, что пригласил меня к себе на вечер; и
вот я отправляюсь к нему.
— Ну, и черт с тобой! — произнес Павел, когда Плавин ушел. — Но каков, однако, пролаза, — прибавил он, — на два дня приехал в Москву, успел уже съездить к генерал-губернатору и получить от него приглашение на бал. У него и маменька
такая была, шлендой и звали; по всем важным господам таскалась,
вот и он наследовал от нее это милое свойство.
— Папенька
так уж нарочно для вас и купили, — продолжал объяснять Кирьян. — «Пашенька, говорит, всегда хвалил Воздвиженское:
вот, говорит, папенька,
такую бы нам усадьбу!.. — Ну,
так, говорит, пусть он теперь владеет ею, куплю ему на потешку ее!»
—
Так что же?.. Дурак-то Кирьяшка и научит вас: он скажет, дай ему денег больше,
вот и все наученье его!
— Ехать-то мне, — начал Павел, —
вот ты хоть и не хочешь быть мне отцом, но я все-таки тебе откроюсь: та госпожа, которая жила здесь со мной, теперь — там, ухаживает за больным, умирающим мужем. Приеду я туда, и мы никак не утерпим, чтобы не свидеться.
—
Вот это
так любовь была! — проговорил Вихров.
— Вот-с за это больше всего и надобно благодарить бога! — подхватил генерал. — А когда нет состояния,
так рассуждать
таким образом человеку нельзя!
— А
вот этот господин, — продолжал Салов, показывая на проходящего молодого человека в перчатках и во фраке, но не совсем складного станом, — он вон и выбрит, и подчищен, а
такой же скотина, как и батька; это
вот он из Замоскворечья сюда в собрание приехал и танцует, пожалуй, а как перевалился за Москву-реку, опять все свое пошло в погребок, — давай ему мадеры, чтобы зубы ломило, — и если тут в погребе сидит поп или дьякон: — «Ну, ты, говорит, батюшка, прочти Апостола, как Мочалов, одним голосам!»
—
Вот как я скоро исполнил ваше желание, — говорил Неведомов, садясь около него. — Что вы
такое в письме вашем писали об Анне Ивановне, что она больна очень?
— Это черт знает что
такое! — произнес он. — А ведь не скажешь, что неправда:
вот она русская-то жизнь.
— А третий сорт: трудом, потом и кровью христианской выходим мы, мужики, в люди. Я теперича вон в сапогах каких сижу, — продолжал Макар Григорьев, поднимая и показывая свою в щеголеватый сапог обутую ногу, — в грязи
вот их не мачивал, потому все на извозчиках езжу; а было
так, что приду домой, подошвы-то от сапог отвалятся, да и ноги все в крови от ходьбы: бегал это все я по Москве и работы искал; а в работниках жить не мог, потому — я горд, не могу, чтобы чья-нибудь власть надо мной была.
Вот про царей говорят, что царям больно жизнь хороша, а на-ка, попробуй кто, —
так не понравится, пожалуй: руками-то и ногами глину месить легче, чем сердцем-то о каком деле скорбеть!