Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг, и
потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и
потому каждому слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом —
как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Хлестаков. Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты
какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я
потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.
Городничий. Ведь оно,
как ты думаешь, Анна Андреевна, теперь можно большой чин зашибить,
потому что он запанибрата со всеми министрами и во дворец ездит, так поэтому может такое производство сделать, что со временем и в генералы влезешь.
Как ты думаешь, Анна Андреевна: можно влезть в генералы?
Так
как я знаю, что за тобою,
как за всяким, водятся грешки,
потому что ты человек умный и не любишь пропускать того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «то советую тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час, если только уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито…
)Мы, прохаживаясь по делам должности, вот с Петром Ивановичем Добчинским, здешним помещиком, зашли нарочно в гостиницу, чтобы осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие,
потому что я не так,
как иной городничий, которому ни до чего дела нет; но я, я, кроме должности, еще по христианскому человеколюбию хочу, чтоб всякому смертному оказывался хороший прием, — и вот,
как будто в награду, случай доставил такое приятное знакомство.
Осип, слуга, таков,
как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых лет. Говорит сурьёзно, смотрит несколько вниз, резонер и любит себе самому читать нравоучения для своего барина. Голос его всегда почти ровен, в разговоре с барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее своего барина и
потому скорее догадывается, но не любит много говорить и молча плут. Костюм его — серый или синий поношенный сюртук.
Городничий. Мотает или не мотает, а я вас, господа, предуведомил. Смотрите, по своей части я кое-какие распоряженья сделал, советую и вам. Особенно вам, Артемий Филиппович! Без сомнения, проезжающий чиновник захочет прежде всего осмотреть подведомственные вам богоугодные заведения — и
потому вы сделайте так, чтобы все было прилично: колпаки были бы чистые, и больные не походили бы на кузнецов,
как обыкновенно они ходят по-домашнему.
Это просто со всех сторон наглухо закупоренные существа, которые ломят вперед,
потому что не в состоянии сознать себя в связи с
каким бы то ни было порядком явлений…
Был, после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на то что внутренние враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то не по себе, так
как о новом градоначальнике все еще не было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и не смели ни за
какое дело приняться,
потому что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
Смешно и нелепо даже помыслить таковую нескладицу, а не то чтобы оную вслух проповедовать,
как делают некоторые вольнолюбцы, которые
потому свои мысли вольными полагают, что они у них в голове, словно мухи без пристанища, там и сям вольно летают.
— Вам, старички-братики, и книги в руки! — либерально прибавил он, —
какое количество по душе назначите, я наперед согласен!
Потому теперь у нас время такое: всякому свое, лишь бы поронцы были!
Но
как ни строго хранили будочники вверенную им тайну, неслыханная весть об упразднении градоначальниковой головы в несколько минут облетела весь город. Из обывателей многие плакали,
потому что почувствовали себя сиротами и, сверх того, боялись подпасть под ответственность за то, что повиновались такому градоначальнику, у которого на плечах вместо головы была пустая посудина. Напротив, другие хотя тоже плакали, но утверждали, что за повиновение их ожидает не кара, а похвала.
Другого градоначальника я знал весьма тощего, который тоже не имел успеха,
потому что едва появился в своем городе,
как сразу же был прозван от обывателей одною из тощих фараоновых коров, и затем уж ни одно из его распоряжений действительной силы иметь не могло.
Между тем новый градоначальник оказался молчалив и угрюм. Он прискакал в Глупов,
как говорится, во все лопатки (время было такое, что нельзя было терять ни одной минуты) и едва вломился в пределы городского выгона,
как тут же, на самой границе, пересек уйму ямщиков. Но даже и это обстоятельство не охладило восторгов обывателей,
потому что умы еще были полны воспоминаниями о недавних победах над турками, и все надеялись, что новый градоначальник во второй раз возьмет приступом крепость Хотин.
Ему нет дела ни до
каких результатов,
потому что результаты эти выясняются не на нем (он слишком окаменел, чтобы на нем могло что-нибудь отражаться), а на чем-то ином, с чем у него не существует никакой органической связи.
…Неожиданное усекновение головы майора Прыща не оказало почти никакого влияния на благополучие обывателей. Некоторое время, за оскудением градоначальников, городом управляли квартальные; но так
как либерализм еще продолжал давать тон жизни, то и они не бросались на жителей, но учтиво прогуливались по базару и умильно рассматривали, который кусок пожирнее. Но даже и эти скромные походы не всегда сопровождались для них удачею,
потому что обыватели настолько осмелились, что охотно дарили только требухой.
Вероятнее всего, ему было совестно, что он,
как Антоний в Египте, ведет исключительно изнеженную жизнь, и
потому он захотел уверить потомство, что иногда и самая изнеженность может иметь смысл административно-полицейский.
В конце июля полили бесполезные дожди, а в августе людишки начали помирать,
потому что все, что было, приели. Придумывали,
какую такую пищу стряпать, от которой была бы сытость; мешали муку с ржаной резкой, но сытости не было; пробовали, не будет ли лучше с толченой сосновой корой, но и тут настоящей сытости не добились.
И, главное, подавать нищим,
потому что нищие не о мамоне пекутся, а о том,
как бы душу свою спасти", — присовокупляла она, протягивая при этом руку.
— Нет! мне с правдой дома сидеть не приходится!
потому она, правда-матушка, непоседлива! Ты глядишь:
как бы в избу да на полати влезти, ан она, правда-матушка, из избы вон гонит… вот что!
То был взор, светлый
как сталь, взор, совершенно свободный от мысли и
потому недоступный ни для оттенков, ни для колебаний.
— То-то! мы терпеть согласны! Мы люди привышные! А только ты, бригадир, об этих наших словах подумай,
потому не ровён час: терпим-терпим, а тоже и промеж нас глупого человека не мало найдется!
Как бы чего не сталось!
Каким образом они нарастали — это была тайна, но тайну эту отлично постиг Двоекуров и
потому розог не жалел.
Почему он молчал?
потому ли, что считал непонимание глуповцев не более
как уловкой, скрывавшей за собой упорное противодействие, или
потому, что хотел сделать обывателям сюрприз, — достоверно определить нельзя.
Идиоты вообще очень опасны, и даже не
потому, что они непременно злы (в идиоте злость или доброта — совершенно безразличные качества), а
потому, что они чужды всяким соображениям и всегда идут напролом,
как будто дорога, на которой они очутились, принадлежит исключительно им одним.
Ни разу не пришло ему на мысль: а что, кабы сим благополучным людям да кровь пустить? напротив того, наблюдая из окон дома Распоповой,
как обыватели бродят, переваливаясь, по улицам, он даже задавал себе вопрос: не
потому ли люди сии и благополучны, что никакого сорта законы не тревожат их?
Свияжский переносил свою неудачу весело. Это даже не была неудача для него,
как он и сам сказал, с бокалом обращаясь к Неведовскому: лучше нельзя было найти представителя того нового направления, которому должно последовать дворянство. И
потому всё честное,
как он сказал, стояло на стороне нынешнего успеха и торжествовало его.
— По делом за то, что всё это было притворство,
потому что это всё выдуманное, а не от сердца.
Какое мне дело было до чужого человека? И вот вышло, что я причиной ссоры и что я делала то, чего меня никто не просил. Оттого что всё притворство! притворство! притворство!…
Ему не нужно было очень строго выдерживать себя, так
как вес его
как раз равнялся положенным четырем пудам с половиною; но надо было и не потолстеть, и
потому он избегал мучного и сладкого.
Получив письмо Свияжского с приглашением на охоту, Левин тотчас же подумал об этом, но, несмотря на это, решил, что такие виды на него Свияжского есть только его ни на чем не основанное предположение, и
потому он всё-таки поедет. Кроме того, в глубине души ему хотелось испытать себя, примериться опять к этой девушке. Домашняя же жизнь Свияжских была в высшей степени приятна, и сам Свияжский, самый лучший тип земского деятеля,
какой только знал Левин, был для Левина всегда чрезвычайно интересен.
— Не думаю, опять улыбаясь, сказал Серпуховской. — Не скажу, чтобы не стоило жить без этого, но было бы скучно. Разумеется, я, может быть, ошибаюсь, но мне кажется, что я имею некоторые способности к той сфере деятельности, которую я избрал, и что в моих руках власть,
какая бы она ни была, если будет, то будет лучше, чем в руках многих мне известных, — с сияющим сознанием успеха сказал Серпуховской. — И
потому, чем ближе к этому, тем я больше доволен.
Вронский был не только знаком со всеми, но видал каждый день всех, кого он тут встретил, и
потому он вошел с теми спокойными приемами, с
какими входят в комнату к людям, от которых только что вышли.
—
Потому что Алексей, я говорю про Алексея Александровича (
какая странная, ужасная судьба, что оба Алексеи, не правда ли?), Алексей не отказал бы мне. Я бы забыла, он бы простил… Да что ж он не едет? Он добр, он сам не знает,
как он добр. Ах! Боже мой,
какая тоска! Дайте мне поскорей воды! Ах, это ей, девочке моей, будет вредно! Ну, хорошо, ну дайте ей кормилицу. Ну, я согласна, это даже лучше. Он приедет, ему больно будет видеть ее. Отдайте ее.
— Да… нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, — сказал Вронский, смутившись,
потому что,
как только он произнес имя матери, он почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранилась от него. Теперь уже не учительница Шведской королевы, а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской, представилась Анне.
Левин не торопясь достал десятирублевую бумажку и, медленно выговаривая слова, но и не теряя времени, подал ему бумажку и объяснил, что Петр Дмитрич (
как велик и значителен казался теперь Левину прежде столь неважный Петр Дмитрич!) обещал быть во всякое время, что он, наверно, не рассердится, и
потому чтобы он будил сейчас.
— Он всё не хочет давать мне развода! Ну что же мне делать? (Он был муж ее.) Я теперь хочу процесс начинать.
Как вы мне посоветуете? Камеровский, смотрите же за кофеем — ушел; вы видите, я занята делами! Я хочу процесс,
потому что состояние мне нужно мое. Вы понимаете ли эту глупость, что я ему будто бы неверна, с презрением сказала она, — и от этого он хочет пользоваться моим имением.
Когда Левин думал о том, что он такое и для чего он живет, он не находил ответа и приходил в отчаянье; но когда он переставал спрашивать себя об этом, он
как будто знал и что он такое и для чего он живет,
потому что твердо и определенно действовал и жил; даже в это последнее время он гораздо тверже и определеннее жил, чем прежде.
― Ах,
как же! Я теперь чувствую,
как я мало образован. Мне для воспитания детей даже нужно много освежить в памяти и просто выучиться.
Потому что мало того, чтобы были учителя, нужно, чтобы был наблюдатель,
как в вашем хозяйстве нужны работники и надсмотрщик. Вот я читаю ― он показал грамматику Буслаева, лежавшую на пюпитре ― требуют от Миши, и это так трудно… Ну вот объясните мне. Здесь он говорит…
Трех лучших телок окормили,
потому что без водопоя выпустили на клеверную отаву и никак не хотели верить, что их раздуло клевером, а рассказывали в утешение,
как у соседа сто двенадцать голов в три дня выпало.
Слыхал он, что женщины часто любят некрасивых, простых людей, но не верил этому,
потому что судил по себе, так
как сам он мог любить только красивых, таинственных и особенных женщин.
И поэтому, не будучи в состоянии верить в значительность того, что он делал, ни смотреть на это равнодушно,
как на пустую формальность, во всё время этого говенья он испытывал чувство неловкости и стыда, делая то, чего сам не понимает, и
потому,
как ему говорил внутренний голос, что-то лживое и нехорошее.
Старший брат был тоже недоволен меньшим. Он не разбирал,
какая это была любовь, большая или маленькая, страстная или не страстная, порочная или непорочная (он сам, имея детей, содержал танцовщицу и
потому был снисходителен на это); по он знал, что это любовь ненравящаяся тем, кому нужна нравиться, и
потому не одобрял поведения брата.
У всех было то же отношение к его предположениям, и
потому он теперь уже не сердился, но огорчался и чувствовал себя еще более возбужденным для борьбы с этою какою-то стихийною силой, которую он иначе не умел назвать,
как «что Бог даст», и которая постоянно противопоставлялась ему.
Вронский сейчас же догадался, что Голенищев был один из таких, и
потому вдвойне был рад ему. Действительно, Голенищев держал себя с Карениной, когда был введен к ней, так,
как только Вронский мог желать этого. Он, очевидно, без малейшего усилия избегал всех разговоров, которые могли бы повести к неловкости.
Никогда еще не проходило дня в ссоре. Нынче это было в первый раз. И это была не ссора. Это было очевидное признание в совершенном охлаждении. Разве можно было взглянуть на нее так,
как он взглянул, когда входил в комнату за аттестатом? Посмотреть на нее, видеть, что сердце ее разрывается от отчаяния, и пройти молча с этим равнодушно-спокойным лицом? Он не то что охладел к ней, но он ненавидел ее,
потому что любил другую женщину, — это было ясно.
—
Потому, что отправляюсь, —
как будто полюбив это выражение, повторил он. — Конец.
Но главное общество Щербацких невольно составилось из московской дамы, Марьи Евгениевны Ртищевой с дочерью, которая была неприятна Кити
потому, что заболела так же,
как и она, от любви, и московского полковника, которого Кити с детства видела и знала в мундире и эполетах и который тут, со своими маленькими глазками и с открытою шеей в цветном галстучке, был необыкновенно смешон и скучен тем, что нельзя было от него отделаться.
— А
потому, — перебил Левин, — что при электричестве каждый раз,
как вы потрете смолу о шерсть, обнаруживается известное явление, а здесь не каждый раз, стало быть, это не природное явление.
Нельзя было простить работнику, ушедшему в рабочую пору домой
потому, что у него отец умер,
как ни жалко было его, и надо было расчесть его дешевле за прогульные дорогие месяцы; но нельзя было и не выдавать месячины старым, ни на что не нужным дворовым.
Он знал, что между им и ею не может и не должно быть тайн, и
потому он решил, что так должно; но он не дал себе отчета о том,
как это может подействовать, он не перенесся в нее.