Неточные совпадения
А он, по счастью, был на ту пору в уезде, на следствии,
как раз с Иваном Петровичем. Вот и дали мы им знать, что будут завтра у них их сиятельство, так имели бы это в предмете,
потому что вот так и так, такие-то, мол, их сиятельство речи держит. Струсил наш заседатель, сконфузился так, что и желудком слабеть начал.
Говорят, будто у Порфирия Петровича есть деньги, но это только предположение,
потому что он ими никого никогда не ссужал. Однако,
как умный человек, он металла не презирает, и в душе отдает большое предпочтение тому, кто имеет, перед тем, кто не имеет. Тем не менее это предпочтение не выражается у него как-нибудь нахально, и разве некоторая томность во взгляде изобличит внутреннюю тревогу души его.
Душа начинает тогда без разбора и без расчета выбрасывать все свои сокровища; иногда даже и привирает,
потому что когда дело на откровенность пошло, то не приврать точно так же невозможно,
как невозможно не наесться до отвала хорошего и вкусного кушанья.
Замечу мимоходом, что Марья Ивановна очень хорошо знает это обстоятельство, но потому-то она и выбрала Анфису Петровну в поверенные своей сплетни, что, во-первых, пренебрежение мсьё Щедрина усугубит рвение Анфисы Петровны, а во-вторых, самое имя мсьё Щедрина всю кровь Анфисы Петровны мгновенно превратит в сыворотку, что также на руку Марье Ивановне, которая,
как дама от природы неблагонамеренная, за один раз желает сделать возможно большую сумму зла и уязвить своим жалом несколько персон вдруг.
— Умный человек-с, — говаривал мне иногда по этому поводу крутогорский инвалидный начальник, — не может быть злым,
потому что умный человек понятие имеет-с, а глупый человек
как обозлится, так просто, без всякого резона,
как индейский петух, на всех бросается.
О прочих членах семейства сказать определительного ничего нельзя,
потому что они, очевидно, находятся под гнетом своей maman, которая дает им ту или другую физиономию, по своему усмотрению. Несомненно только то, что все они снабжены разнообразнейшими талантами, а дочери, сверх того, в знак невинности, называют родителей не иначе,
как «папасецка» и «мамасецка», и каким-то особенным образом подпрыгивают на ходу, если в числе гостей бывает новое и в каком-нибудь отношении интересное лицо.
— Помилуйте, — возражает Алексей Дмитрич, —
как же вы не понимаете? Ну, вы представьте себе две комиссии: одна комиссия и другая комиссия, и в обеих я, так сказать, первоприсутствующий… Ну вот, я из одной комиссии и пишу, теперича, к себе, в другую комиссию, что надо вот Василию Николаичу дом починить, а из этой-то комиссии пишу опять к себе в другую комиссию, что, врешь, дома чинить не нужно,
потому что он в своем виде… понимаете?
— Мы здесь рассуждаем об том, — говорит он мне, —
какое нынче направление странное принимает литература — всё какие-то нарывы описывают! и так, знаете, все это подробно, что при дамах даже и читать невозможно…
потому что дама — vous concevez, mon cher! [вы понимаете, мой милый! (франц.)] — это такой цветок, который ничего, кроме тонких запахов, испускать из себя не должен, и вдруг ему, этому нежному цветку, предлагают навозную кучу… согласитесь, что это неприятно…
mais vous concevez, mon cher, делай же он это так, чтоб читателю приятно было; ну, представь взяточника, и изобрази там… да в конце-то, в конце-то приготовь ему возмездие, чтобы знал читатель,
как это не хорошо быть взяточником… а то так на распутии и бросит — ведь этак и понять, пожалуй, нельзя,
потому что, если возмездия нет, стало быть, и факта самого нет, и все это одна клевета…
— Я и сам не прочь иногда посмеяться, — снова проповедует его сиятельство, — il ne faut pas être toujours taciturne, c'est mauvais genre! [не следует быть всегда молчаливым, это дурная манера! (франц.)] мрачные физиономии бывают только у лакеев,
потому что они озабочены,
как бы им подноса не уронить; ну, а мы с подносами не ходим, следовательно, и приличие требует иногда посмеяться; но согласитесь, что у наших писателей смех уж чересчур звонок…
Но Василий Николаич за все радушие хозяйки отплачивает самою черною неблагодарностью. Он тут же распускает слух, что собственными глазами видел,
как собирали с полу упавшее с блюда желе и укладывали вновь на блюдо, с очевидным намерением отравить им гостей. Марья Ивановна терпит пытку,
потому что гарнизонные офицеры, оставшиеся за штатом и больше всех других заслужившие право на ужин, в голодной тоске переглядываются друг с другом.
Если все ее поступки гласны, то это
потому, что в провинции вообще сохранение тайны — вещь материяльно невозможная, да и притом потребность благотворения не есть ли такая же присущая нам потребность,
как и те движения сердца, которые мы всегда привыкли считать законными?
Солдат очень стар, хотя еще бодр; лицо у него румяное, но румянец этот старческий; под кожей видны жилки, в которых кровь кажется
как бы запекшеюся; глаза тусклые и слезящиеся; борода, когда-то бритая, давно запущена, волос на голове мало. Пот выступает на всем его лице,
потому что время стоит жаркое, и идти пешему, да и притом с ношею на плечах, должно быть, очень тяжело.
— Нет, не
потому это, Пименыч, — прервал писарь, — а оттого, что простой человек, окроме
как своего невежества, натурального естества ни в жизнь произойти не в силах. Ну, скажи ты сам,
какие тут, кажется, гласы слышать? известно, трава зябёт, хошь в поле, хошь в лесу — везде одно дело!
— Ну, уж ты там
как хочешь, Иван Онуфрич, — прерывает Боченков, почесывая поясницу, — а я до следующей станции на твое место в карету сяду, а ты ступай в кибитку.
Потому что ты
как там ни ломайся, а у меня все-таки кости дворянские, а у тебя холопские.
— А
какая суматоха? — возражает Боченков, — не даст китаец чаю, будем и липовый цвет пить! благородному человеку все равно, было бы только тепло! Это вам, брюханам, будет худо,
потому что гнилье ваше некому будет сбывать!
— Так-с… Это справедливо, сударь, что народ глуп… потому-то он,
как бы сказать, темным и прозывается…
— Так, дружище, так… Ну, однако, мы теперича на твой счет и сыти и пьяни… выходит, треба есть нам соснуть. Я пойду, лягу в карете, а вы, мадамы,
как будет все готово, можете легонько прийти и сесть… Только, чур, не будить меня,
потому что я спросоньев лют бываю! А ты, Иван Онуфрич, уж так и быть, в кибитке тело свое белое маленько попротряси.
Я люблю эту бедную природу, может быть,
потому, что, какова она ни есть, она все-таки принадлежит мне; она сроднилась со мной, точно так же
как и я сжился с ней; она лелеяла мою молодость, она была свидетельницей первых тревог моего сердца, и с тех пор ей принадлежит лучшая часть меня самого.
Перенесите меня в Швейцарию, в Индию, в Бразилию, окружите
какою хотите роскошною природой, накиньте на эту природу
какое угодно прозрачное и синее небо, я все-таки везде найду милые мне серенькие тоны моей родины,
потому что я всюду и всегда ношу их в моем сердце,
потому что душа моя хранит их,
как лучшее свое достояние.
—
Какой он малоумный! Вестимо попроще против других будет,
потому что из деревни не выезжает, а то
какой же он малоумный?
как есть хрестьянин!
Папенька мой держали меня очень строго,
потому что человек в юношестве больше всего всякими соблазнами,
как бы сказать, обуреваем бывает, и хотя сватались за меня даже генералы, но он согласия своего на брак мой не дал, и осталась я после их смерти (маменька моя еще при жизни ихней скончались) девицею.
Забиякин. Но, сознайтесь сами, ведь я дворянин-с; если я,
как человек, могу простить, то,
как дворянин, не имею на это ни малейшего права!
Потому что я в этом случае, так сказать, не принадлежу себе. И вдруг какой-нибудь высланный из жительства, за мошенничество, иудей проходит мимо тебя и смеет усмехаться!
Живновский.
Потому что тут, знаете, шахер-махер, рука руку моет… (Шепчет Забиякину на ухо и потом продолжает вслух.) После этого,
каким же образом? ну, я вас спрашиваю, будьте вы сами на месте князя!
Как перед богом, так и перед вашим сиятельством объясняюсь, что ни я, ни товарищи мои не подали к тому ни малейшего повода,
потому что мы шли, разговаривая тихим манером,
как приличествует мирным гражданам, любящим свое отечество…
Оно, коли хочешь, и дело,
потому что он все-таки прямой начальник; ну, а знаешь ты сам,
как он в ту пору Чернищеву отвечал,
как тот его к своей дочери в посажёные звал?
Рыбушкин. Цыц, Машка! я тебе говорю цыц! Я тебя знаю, я тебя вот
как знаю… вся ты в мать, в Палашку, чтоб ей пусто было! заела она меня, ведьма!.. Ты небось думаешь, что ты моя дочь! нет, ты не моя дочь; я коллежский регистратор, а ты титулярного советника дочь… Вот мне его и жалко; я ему это и говорю… что не бери ты ее, Сашка,
потому она
как есть всем естеством страмная, вся в Палагею… в ту… А ты, Машка, горло-то не дери, а не то вот с места не сойти — убью;
как муху,
как моль убью…
Ижбурдин.
Как же-с; наше, Савва Семеныч, дело маленькое; капиталов больших не имеем, по крохам, можно сказать, свое благосостояние собираем… И если бы да не воздержность наша да не труды — выходит, были бы мы теперича и совсем без капиталу-с… Мы точно завсегда всем торгуем; главная у нас статья, конечно, леса-с,
потому что нам по этой части сподручнее…
А всему виной моя самонадеянность… Я думал, в кичливом самообольщении, что нет той силы, которая может сломить энергию мысли, энергию воли! И вот оказывается, что какому-то неопрятному, далекому городку предоставлено совершить этот подвиг уничтожения. И так просто! почти без борьбы!
потому что
какая же может быть борьба с явлениями, заключающими в себе лишь чисто отрицательные качества?
Встают передо мной и сельский наш дом, и тополи в саду, и церкови на небольшом пригорке, и фруктовый сад, о котором мы, дети, говорили не иначе,
как «тот сад»,
потому что он был разведен особняком от усадьбы и
потому что нас пускали в него весьма редко.
Хозяин, простирая длань по направлению к закуске, скачала словесно уговаривает его вкусить от плода хлебного, но сиделец,
как видно, оказывает сопротивление,
потому что негоциант берет его за руку и силой подводит к столу.
В окнах действительно сделалось
как будто тусклее; елка уже упала, и десятки детей взлезали друг на друга, чтобы достать себе хоть что-нибудь из тех великолепных вещей, которые так долго манили собой их встревоженные воображеньица. Оська тоже полез вслед за другими, забыв внезапно все причиненные в тот вечер обиды, но ему не суждено было участвовать в общем разделе,
потому что едва завидел его хозяйский сын,
как мгновенно поверг несчастного наземь данною с размаха оплеухой.
Надо сказать, что я несколько трушу Гриши, во-первых,
потому, что я человек чрезвычайно мягкий, а во-вторых,
потому, что сам Гриша такой бесподобный и бескорыстный господин, что нельзя относиться к нему иначе,
как с полным уважением. Уже дорогой я размышлял о том,
как отзовется о моем поступке Гриша, и покушался даже бежать от моего спутника, но не сделал этого единственно по слабости моего характера.
Может ли быть допущена идея о смерти в тот день, когда все говорит о жизни, все призывает к ней? Я люблю эти народные поверья,
потому что в них, кроме поэтического чувства, всегда разлито много светлой, успокоивающей любви. Не знаю почему, но, когда я взгляну на толпы трудящихся, снискивающих в поте лица хлеб свой, мне всегда приходит на мысль:"
Как бы славно было умереть в этот великий день!.."
Как женщина истинно добрая, она сама очень весела, и
потому любит, когда другие веселятся.
Тут же присутствует и спившийся с кругу приказный Трофим Николаич, видавший когда-то лучшие дни,
потому что был он и исправником, и заседателем, и опять исправником, и просто вольнонаемным писцом в земском суде, покуда наконец произойдя через все медные трубы, не устроил себе постоянного присутствия в кабаке, где, за шкалик «пенного», настрочить может о чем угодно, куда угодно и
какую угодно просьбицу захмелевшему мужичку.
Меня усаживают подле старика, хотя мне скорее желалось бы побыть с молодушками; с другой стороны, молодушки, по всем вероятиям, подметили мою кислую физиономию,
потому что я вижу,
как они смеются втихомолку.
— Нет, я этого не скажу, чтоб он сам по себе хуже был,
потому что и сам смекаю, что Михайло Трофимыч все-таки хороший человек, а вот изволите ли видеть, ваше благородие, не умею я
как это объясниться вам, а есть в нем что-то неладное.
Хотел было он и жаловаться, так уж я насилу отговорил,
потому что он сам не в законе дело делал, а только
как будто забавлялся.
Примись за это дело другой — вся эта штука беспременно бы удалась,
как лучше нельзя,
потому что другой знает, к кому обратиться, с кем дело иметь, — такие и люди в околотке есть; ну, а он ко всем с доверенностью лезет, даже жалости подобно.
Ну, а этого нельзя,
потому что высшие хозяйственные соображения требуют, чтобы рабочие силы были
как можно больше сосредоточены.
Вообще я стараюсь держать себя
как можно дальше от всякой грязи, во-первых,
потому, что я от природы чистоплотен, а во-вторых,
потому, что горделивая осанка непременно внушает уважение и некоторый страх. Я знаю очень многих, которые далеко пошли, не владея ничем, кроме горделивой осанки. И притом, скажите на милость, что может быть общего между мною, человеком благовоспитанным, и этими мужиками, от которых так дурно пахнет?
Слова нет, надо между ними вводить какие-нибудь новости, чтоб они видели, что тут есть заботы, попечения, и все это, знаете, неусыпно, — но
какие новости? Вот я, например, представил проект освещения изб дешевыми лампами. Это и само по себе полезно, и вместе с тем удовлетворяет высшим соображениям,
потому что l’armée, mon cher, demande des soldats bien portants, [армия, дорогой мой, требует здоровых солдат (франц.).] а они там этой лучиной да дымом бог знает
как глаза свои портят.
А между тем посмотрите вы на наших губернских и уездных аристократов,
как они привередничают,
как они пыжатся на обеде у какого-нибудь негоцианта, который только
потому и кормит их, чтобы казну обворовать поделикатнее. Фу ты, что за картина! Сидит индейский петух и хвост распустит — ну, не подступишься к нему, да и только! Ан нет! покудова он там распускает хвост, в голове у него уж зреет канальская идея, что
как, мол, не прибавить по копеечке такому милому, преданному негоцианту!
— А чем мои занятия худы? — спросил он в свою очередь, — напротив того, я полагаю, что они в высшей степени нравственны,
потому что мои откровенные беседы с молодым поколением поселяют в нем отвращение к тем мерзостям, в которых закоренели их милые родители… Да позвольте полюбопытствовать, о
каких это «других» занятиях вы говорите?
Мы бросились друг другу в объятия; но тут я еще больше убедился, что молодость моя прошла безвозвратно,
потому что, несмотря на радость свидания, я очень хорошо заметил, что губы Лузгина были покрыты чем-то жирным, щеки по местам лоснились, а в жидких бакенбардах запутались кусочки рубленой капусты. Нет сомнения, что будь я помоложе, это ни в
каком случае не обратило бы моего внимания.
Тут я в первый раз взглянул на него попристальнее. Он был в широком халате, почти без всякой одежды; распахнувшаяся на груди рубашка обнаруживала целый лес волос и обнаженное тело красновато-медного цвета; голова была не прибрана, глаза сонные. Очевидно, что он вошел в разряд тех господ, которые, кроме бани, иного туалета не подозревают. Он, кажется, заметил мой взгляд,
потому что слегка покраснел и
как будто инстинктивно запахнул и халат и рубашку.
— Да просто никакого толку нет-с. Даже и не говорят ничего… Пошел я этта сначала к столоначальнику, говорю ему, что вот так и так… ну, он было и выслушал меня, да
как кончил я: что ж, говорит, дальше-то? Я говорю:"Дальше, говорю, ничего нет,
потому что я все рассказал". — "А! говорит, если ничего больше нет… хорошо, говорит". И ушел с этим, да с тех пор я уж и изымать его никак не мог.
Вообще Володя был воспитываем в правилах субординации и доверия к папашиному авторитету, а о старых грехах почтенного родителя не было и помину,
потому что на старости лет он и сам начал сознавать, что вольтерьянизм и вольнодумство не что иное,
как дворянская забава.
— Да
потому, что вот задумали всех блох переловите… Сами согласитесь, что ведь на это порошок такой нужен и что с одними пальцами,
как бы они ни были прытки, тут не уедешь далеко… А ну, покажите-ка мне ваш порошок!