Неточные совпадения
— О,
как вы в моем случае ошибаетесь, — подхватил швейцарский пациент, тихим и примиряющим голосом, — конечно, я спорить не могу,
потому что всего не знаю, но мой доктор мне из своих последних еще на дорогу сюда дал, да два почти года там на свой счет содержал.
— Н-ничего! Н-н-ничего!
Как есть ничего! — спохватился и заторопился поскорее чиновник, — н-никакими то есть деньгами Лихачев доехать не мог! Нет, это не то, что Арманс. Тут один Тоцкий. Да вечером в Большом али во Французском театре в своей собственной ложе сидит. Офицеры там мало ли что промеж себя говорят, а и те ничего не могут доказать: «вот, дескать, это есть та самая Настасья Филипповна», да и только, а насчет дальнейшего — ничего!
Потому что и нет ничего.
Это, говорит, не тебе чета, это, говорит, княгиня, а зовут ее Настасьей Филипповной, фамилией Барашкова, и живет с Тоцким, а Тоцкий от нее
как отвязаться теперь не знает,
потому совсем то есть лет достиг настоящих, пятидесяти пяти, и жениться на первейшей раскрасавице во всем Петербурге хочет.
Я и ростом мал, и одет
как холуй, и стою, молчу, на нее глаза пялю,
потому стыдно, а он по всей моде, в помаде, и завитой, румяный, галстух клетчатый, так и рассыпается, так и расшаркивается, и уж наверно она его тут вместо меня приняла!
— О, я ведь не в этой комнате просил; я ведь знаю; а я бы вышел куда-нибудь, где бы вы указали,
потому я привык, а вот уж часа три не курил. Впрочем,
как вам угодно и, знаете, есть пословица: в чужой монастырь…
— Ну
как я об вас об таком доложу? — пробормотал почти невольно камердинер. — Первое то, что вам здесь и находиться не следует, а в приемной сидеть,
потому вы сами на линии посетителя, иначе гость, и с меня спросится… Да вы что же, у нас жить, что ли, намерены? — прибавил он, еще раз накосившись на узелок князя, очевидно не дававший ему покоя.
А так
как люди гораздо умнее, чем обыкновенно думают про них их господа, то и камердинеру зашло в голову, что тут два дела: или князь так, какой-нибудь потаскун и непременно пришел на бедность просить, или князь просто дурачок и амбиции не имеет,
потому что умный князь и с амбицией не стал бы в передней сидеть и с лакеем про свои дела говорить, а стало быть, и в том и в другом случае не пришлось бы за него отвечать?
— И это правда. Верите ли, дивлюсь на себя,
как говорить по-русски не забыл. Вот с вами говорю теперь, а сам думаю: «А ведь я хорошо говорю». Я, может,
потому так много и говорю. Право, со вчерашнего дня все говорить по-русски хочется.
Для вас же, князь, это даже больше чем клад, во-первых,
потому что вы будете не один, а, так сказать, в недрах семейства, а по моему взгляду, вам нельзя с первого шагу очутиться одним в такой столице,
как Петербург.
Да и предоставленные вполне своей воле и своим решениям невесты натурально принуждены же будут, наконец, взяться сами за ум, и тогда дело загорится,
потому что возьмутся за дело охотой, отложив капризы и излишнюю разборчивость; родителям оставалось бы только неусыпнее и
как можно неприметнее наблюдать, чтобы не произошло какого-нибудь странного выбора или неестественного уклонения, а затем, улучив надлежащий момент, разом помочь всеми силами и направить дело всеми влияниями.
— Ах, друг мой, не придавай такого смыслу… впрочем, ведь
как тебе угодно; я имел в виду обласкать его и ввести к нам,
потому что это почти доброе дело.
— Швейцария тут не помешает; а впрочем, повторяю,
как хочешь. Я ведь
потому, что, во-первых, однофамилец и, может быть, даже родственник, а во-вторых, не знает, где главу приклонить. Я даже подумал, что тебе несколько интересно будет, так
как все-таки из нашей фамилии.
Я не разуверял их, что я вовсе не люблю Мари, то есть не влюблен в нее, что мне ее только очень жаль было; я по всему видел, что им так больше хотелось,
как они сами вообразили и положили промеж себя, и
потому молчал и показывал вид, что они угадали.
Я уже не отнимал,
потому что для нее это было счастьем; она все время,
как я сидел, дрожала и плакала; правда, несколько раз она принималась было говорить, но ее трудно было и понять.
Через них она забыла свою черную беду,
как бы прощение от них приняла,
потому что до самого конца считала себя великою преступницей.
Я очень смеялся: он, конечно, не прав,
потому что
какой же я маленький?
Что бы они ни говорили со мной,
как бы добры ко мне ни были, все-таки с ними мне всегда тяжело почему-то, и я ужасно рад, когда могу уйти поскорее к товарищам, а товарищи мои всегда были дети, но не
потому, что я сам был ребенок, а
потому, что меня просто тянуло к детям.
— Извините меня, напротив, мне тотчас же удалось передать вашу записку, в ту же минуту
как вы дали, и точно так,
как вы просили. Она очутилась у меня опять,
потому что Аглая Ивановна сейчас передала мне ее обратно.
— Сама знаю, что не такая, и с фокусами, да с
какими? И еще, смотри, Ганя, за кого она тебя сама почитает? Пусть она руку мамаше поцеловала. Пусть это какие-то фокусы, но она все-таки ведь смеялась же над тобой! Это не стоит семидесяти пяти тысяч, ей-богу, брат! Ты способен еще на благородные чувства,
потому и говорю тебе. Эй, не езди и сам! Эй, берегись! Не может это хорошо уладиться!
Я, князь, не по расчету в этот мрак иду, — продолжал он, проговариваясь,
как уязвленный в своем самолюбии молодой человек, — по расчету я бы ошибся наверно,
потому и головой, и характером еще не крепок.
Коля провел князя недалеко, до Литейной, в одну кафе-биллиардную, в нижнем этаже, вход с улицы. Тут направо, в углу, в отдельной комнатке,
как старинный обычный посетитель, расположился Ардалион Александрович, с бутылкой пред собой на столике и в самом деле с «Indеpendance Belge» в руках. Он ожидал князя; едва завидел, тотчас же отложил газету и начал было горячее и многословное объяснение, в котором, впрочем, князь почти ничего не понял,
потому что генерал был уж почти что готов.
Мне все-таки не так совестно,
как ему,
потому что у меня отец, а у него мать, тут все-таки разница,
потому что мужскому полу в таком случае нет бесчестия.
— Да уж одно то заманчиво,
как тут будет лгать человек. Тебе же, Ганечка, особенно опасаться нечего, что солжешь,
потому что самый скверный поступок твой и без того всем известен. Да вы подумайте только, господа, — воскликнул вдруг в каком-то вдохновении Фердыщенко, — подумайте только,
какими глазами мы потом друг на друга будем глядеть, завтра например, после рассказов-то!
— Ба! Вы хотите от человека слышать самый скверный его поступок и при этом блеска требуете! Самые скверные поступки и всегда очень грязны, мы сейчас это от Ивана Петровича услышим; да и мало ли что снаружи блестит и добродетелью хочет казаться,
потому что своя карета есть. Мало ли кто свою карету имеет… И
какими способами…
— Он поутру никогда много не пьет; если вы к нему за каким-нибудь делом, то теперь и говорите. Самое время. Разве к вечеру, когда воротится, так хмелен; да и то теперь больше на ночь плачет и нам вслух из Священного писания читает,
потому что у нас матушка пять недель
как умерла.
Все засмеялись. Князю пришло на ум, что Лебедев и действительно, может быть, жмется и кривляется
потому только, что, предчувствуя его вопросы, не знает,
как на них ответить, и выгадывает время.
Да
потому, может, и помянул, что за нее, с тех пор
как земля стоит, наверно никто никогда и лба не перекрестил, да и не подумал о том.
Я
как приехал, она и говорит: «Я от тебя не отрекаюсь совсем; я только подождать еще хочу, сколько мне будет угодно,
потому я всё еще сама себе госпожа.
«Ты вот точно такой бы и был, — усмехнулась мне под конец, — у тебя, говорит, Парфен Семеныч, сильные страсти, такие страсти, что ты
как раз бы с ними в Сибирь, на каторгу, улетел, если б у тебя тоже ума не было,
потому что у тебя большой ум есть, говорит» (так и сказала, вот веришь или нет?
А так
как ты совсем необразованный человек, то и стал бы деньги копить и сел бы,
как отец, в этом доме с своими скопцами; пожалуй бы, и сам в их веру под конец перешел, и уж так бы „ты свои деньги полюбил, что и не два миллиона, а, пожалуй бы, и десять скопил, да на мешках своих с голоду бы и помер,
потому у тебя во всем страсть, всё ты до страсти доводишь“.
— Ты. Она тебя тогда, с тех самых пор, с именин-то, и полюбила. Только она думает, что выйти ей за тебя невозможно,
потому что она тебя будто бы опозорит и всю судьбу твою сгубит. «Я, говорит, известно
какая». До сих пор про это сама утверждает. Она все это мне сама так прямо в лицо и говорила. Тебя сгубить и опозорить боится, а за меня, значит, ничего, можно выйти, — вот каково она меня почитает, это тоже заметь!
Она от тебя и убежала тогда,
потому что сама спохватилась,
как тебя сильно любит.
Одно только меня поразило: что он вовсе
как будто не про то говорил, во всё время, и
потому именно поразило, что и прежде, сколько я ни встречался с неверующими и сколько ни читал таких книг, всё мне казалось, что и говорят они, и в книгах пишут совсем будто не про то, хотя с виду и кажется, что про то.
Потому-то мы и вошли сюда, не боясь, что нас сбросят с крыльца (
как вы угрожали сейчас) за то только, что мы не просим, а требуем, и за неприличие визита в такой поздний час (хотя мы пришли и не в поздний час, а вы же нас в лакейской прождать заставили), потому-то, говорю, и пришли, ничего не боясь, что предположили в вас именно человека с здравым смыслом, то есть с честью и совестью.
Кто бы ни были ваши свидетели, хотя бы и ваши друзья, но так
как они не могут не согласиться с правом Бурдовского (
потому что оно, очевидно, математическое), то даже еще и лучше, что эти свидетели — ваши друзья; еще очевиднее представится истина.
— Виноват, господа, виноват, — торопливо повинился князь, — пожалуйста, извините; это
потому, что мне подумалось, что не лучше ли нам быть совершенно откровенными друг с другом, но ваша воля,
как хотите.
Ведь я никого из вас не знал тогда лично, и фамилий ваших не знал; я судил по одному Чебарову; я говорю вообще,
потому что… если бы вы знали только,
как меня ужасно обманывали с тех пор,
как я получил наследство!
— В этом вы правы, признаюсь, но это было невольно, и я тотчас же сказал себе тогда же, что мои личные чувства не должны иметь влияния на дело,
потому что если я сам себя признаю уже обязанным удовлетворить требования господина Бурдовского, во имя чувств моих к Павлищеву, то должен удовлетворить в
каком бы то ни было случае, то есть, уважал бы или не уважал бы я господина Бурдовского.
— Господа! Да я потому-то и решил, что несчастный господин Бурдовский должен быть человек простой, беззащитный, человек, легко подчиняющийся мошенникам, стало быть, тем пуще я обязан был помочь ему,
как «сыну Павлищева», — во-первых, противодействием господину Чебарову, во-вторых, моею преданностью и дружбой, чтоб его руководить, а в-третьих, назначил выдать ему десять тысяч рублей, то есть всё, что, по расчету моему, мог истратить на меня Павлищев деньгами…
Но я всё это хотел вознаградить потом моею дружбой, моим деятельным участием в судьбе несчастного господина Бурдовского, очевидно, обманутого,
потому что не мог же он сам, без обмана, согласиться на такую низость,
как, например, сегодняшняя огласка в этой статье господина Келлера про его мать…
Человек беззащитный… и потому-то я и должен его щадить, а во-вторых, Гаврила Ардалионович, которому поручено было дело и от которого я давно не получал известий, так
как был в дороге и три дня потом болен в Петербурге, — вдруг теперь, всего час назад, при первом нашем свидании, сообщает мне, что намерения Чебарова он все раскусил, имеет доказательства, и что Чебаров именно то, чем я его предположил.
Он и несчастного господина Бурдовского, и вас всех, господа, которые благородно пришли поддержать вашего друга (так
как он в поддержке, очевидно, нуждается, ведь я понимаю же это!), он всех вас надул и всех вас запутал в случай мошеннический,
потому что ведь это, в сущности, плутовство-мошенничество!
Я ведь хотел же до господина Бурдовского эти десять тысяч на школу употребить, в память Павлищева, но ведь теперь это всё равно будет, что на школу, что господину Бурдовскому,
потому что господин Бурдовский, если и не «сын Павлищева», то ведь почти
как «сын Павлищева»:
потому что ведь его самого так злобно обманули; он сам искренно считал себя сыном Павлищева!
По этим свидетельствам и опять-таки по подтверждению матушки вашей выходит, что полюбил он вас
потому преимущественно, что вы имели в детстве вид косноязычного, вид калеки, вид жалкого, несчастного ребенка (а у Павлищева,
как я вывел по точным доказательствам, была всю жизнь какая-то особая нежная склонность ко всему угнетенному и природой обиженному, особенно в детях, — факт, по моему убеждению, чрезвычайно важный для нашего дела).
— Сохрани господи, — криво улыбался Ипполит, — но меня больше всего поражает чрезвычайная эксцентричность ваша, Лизавета Прокофьевна; я, признаюсь, нарочно подвел про Лебедева, я знал,
как на вас подействует, на вас одну,
потому что князь действительно простит, и, уж наверно, простил… даже, может, извинение в уме подыскал, ведь так, князь, не правда ли?
Я, может быть, впрочем, не знаю…
потому что сбиваюсь, но во всяком случае, кто, кроме вас, мог остаться… по просьбе мальчика (ну да, мальчика, я опять сознаюсь) провести с ним вечер и принять… во всем участие и… с тем… что на другой день стыдно… (я, впрочем, согласен, что не так выражаюсь), я все это чрезвычайно хвалю и глубоко уважаю, хотя уже по лицу одному его превосходительства, вашего супруга, видно,
как всё это для него неприятно…
Но во всяком случае мне всего удивительнее и даже огорчительнее, если только можно так выразиться грамматически, что вы, молодой человек, и того даже не умели понять, что Лизавета Прокофьевна теперь осталась с вами,
потому что вы больны, — если вы только в самом деле умираете, — так сказать, из сострадания, из-за ваших жалких слов, сударь, и что никакая грязь ни в
каком случае не может пристать к ее имени, качествам и значению…
Верите ли вы теперь благороднейшему лицу: в тот самый момент,
как я засыпал, искренно полный внутренних и, так сказать, внешних слез (
потому что, наконец, я рыдал, я это помню!), пришла мне одна адская мысль: «А что, не занять ли у него в конце концов, после исповеди-то, денег?» Таким образом, я исповедь приготовил, так сказать,
как бы какой-нибудь «фенезерф под слезами», с тем, чтоб этими же слезами дорогу смягчить и чтобы вы, разластившись, мне сто пятьдесят рубликов отсчитали.
— Ну, вот вам, одному только вам, объявлю истину,
потому что вы проницаете человека: и слова, и дело, и ложь, и правда — всё у меня вместе и совершенно искренно. Правда и дело состоят у меня в истинном раскаянии, верьте, не верьте, вот поклянусь, а слова и ложь состоят в адской (и всегда присущей) мысли,
как бы и тут уловить человека,
как бы и чрез слезы раскаяния выиграть! Ей-богу, так! Другому не сказал бы, — засмеется или плюнет; но вы, князь, вы рассудите по-человечески.
— Так вот ты
как! Ну, хорошо; слушай же и садись,
потому что я стоять не намерена.