Неточные совпадения
Княгиня подозвала ее и представила моему отцу. Всегда холодный и неприветливый, он равнодушно потрепал ее по плечу, заметил, что
покойный брат сам не знал, что делал, побранил Химика и стал говорить о другом.
Кстати, здесь, после моей прозы, поместить стихи
покойного Александра Одоевского, написанные в альбом
княгини М. Н. Волконской 25-го декабря 1829 года (это день ее рождения; тогда ей было 25-ть лет).
— Ну, так мы очень были вхожи с
покойной маменькой в доме
княгини, и я еще маленькою видела вашу суженую.
Княгиня, сидевшая в
покойном кресле, послала гостю довольно ласковый поклон.
— Ведь этот Данилыч-то из простых был! Ну да; покойница бабушка рассказывала, что она сама раз видела, как он к
покойной великой
княгине Софье Алексеевне… а как Хованский-то был хорош! Покойница царица Тамара сама говорила мне, что однажды на балу у Матрены Балк…
Решаясь не увозить только что взятую из института дочь в деревню,
княгиня должна была сделать с княжною несколько визитов двоюродным сестрам своего
покойного мужа и некоторым его старым светским приятелям, — те в свою очередь, разумеется, отдали бабушке эти визиты, и реставрированные таким образом знакомства в самое короткое время поставили ее дом на полуоткрытую ногу.
У той в это время сидел Миклаков, и они разговаривали о князе, который, после объяснения с
княгиней, решительно осыпал ее благодеяниями: сначала он прислал
княгине с управляющим брильянты
покойной своей матери, по крайней мере, тысяч на сто; потом — купчую крепость на имение, приносящее около пятнадцати тысяч годового дохода.
В период этого думанья
княгиня объехала всех близких и именитых родных
покойного мужа, всем им объявила о предложении барона и у всех у них испрашивала совета и мнения касательно того, что не имеют ли они чего сказать против.
Те единогласно отвечали, что ничего не имеют, и таким образом девятнадцатого декабря барон получил согласие на брак с
княгиней, а в половине января была и свадьба их в присутствии опять-таки тех же близких и именитых родных
покойного князя, к которым барон отправился на другой день с своей молодой делать визиты, а после того уехал с нею в Петербург, чтобы представиться ее родным и познакомить ее с своими родными.
Новоприбывшее семейство до сей поры обыкновенно проживало за границею, где
покойный муж старой
княгини занимал место представителя России при одном из второстепенных европейских дворов. Молодой князь и княжна родились и выросли в чужих краях, получив там вполне иностранное, но очень тщательное образование.
Он желал быть «допущен на очи» к приезжим дамам и в витиевато сложенной речи изложил им, что он «раб своей госпожи, бывшей
княгини Д*», и был за границей с
покойным князем, и служил «у него при дворе» в Петербурге, а теперь прибыл от своей госпожи, которая «больна мнением»: она уже всю зиму не выходит из одной комнаты… в другую переступить боится… а если переступит, то сейчас забеспокоится и говорит: «Я, верно, что-то забыла!..
— Нельзя, госпожа.
Княгиня никого не принимает со дня смерти ее
покойной сестры.
А Никифор хныкал и разъедал ее раны воспоминаниями о прошлом… Он говорил о князе, о
княгине, их житье-бытье… Описывал леса, в которых охотился
покойный князь, поля, по которым он скакал за зайцами, Севастополь. В Севастополе
покойный был ранен. Многое рассказал Никифор. Марусе в особенности понравилось описание усадьбы, пять лет тому назад проданной за долги.
Оставив
княгиню одну любоваться в
покойном кресле картиной залитого красноватым отблеском солнечных лучей парка, князь Сергей Сергеевич и княжна Людмила спустились по отлогой лестнице террасы и пошли по разбитому перед ней цветнику. Цветник этот занимал довольно большое пространство и состоял из затейливых клумб, газонов и цветущих кустарников. С террасы он виднелся как на ладони, а потому
княгиня Васса Семеновна могла довольно долго любоваться идущей парочкой.
Не зная, как и сам князь Святозаров, подробностей устроенного графиней Переметьевой свиданья с Потемкиным, вместо которого явился на него
покойный Костогоров, Степан Сидоров избрал своим наблюдательным пунктом над имением
княгини Зинаиды Сергеевны усадьбу Дарьи Васильевны Потемкиной, явившись туда под видом проезжего купца — скупщика хлеба и других сельских продуктов.
Она в Петербурге! Сколько раз и как давно в Зиновьеве она мечтала об этом городе, который
княгиня Васса Семеновна вспоминала с каким-то священным ужасом, — до того казался он
покойной современным Содомом. Обласканная императрицей, которой представил ее дядя, княжна Людмила Васильевна была назначена фрейлиной, но ей был дан отпуск до окончания годового траура, по истечении которого она будет вращаться в том волшебном мире, каким в ее воображении представлялся ей двор.
«И кроме того, — неслось в голове
княгини соображение, — и Архипыч и Федосья — свидетели прошлого, они знают тайну рождения Татьяны и тайну отношений
покойного князя к жене стоявшего перед ней человека».
Все эти сочувствующие несчастью, обрушившемуся на дом
княгини Полторацкой, собрались, повторяем, в Зиновьеве отдать последний долг
покойной. Они рассыпались перед молодым князем в своих сожалениях и тревогах за будущее несчастной сироты — княжны.
Светская сплетня сделала свое дело, и имя
княгини и ее странный, несвоевременный отъезд начали сопоставлять с не менее таинственным почти бегством из Петербурга графини Переметьевой и странно совпавшим с этими двумя эпизодами самоубийством офицера в необитаемом доме
покойной графини Переметьевой.
Тихим шепотом, со всеми мельчайшими подробностями, рассказала Анна Филатьевна Анфисе всю свою жизнь у
княгини Святозаровой, отъезд в Несвицкое, подкуп ее
покойным Степаном Федоровичем, подмене ребенка, который был отправлен к соседке Потемкиной.
На письменном столе
покойного князя Святозарова найдено было два запечатанных письма, на одном из которых стоял короткий адрес «полиции», а другое адресовано было на имя
княгини Зинаиды Сергеевны.
Княгиня была одета только в спальное платье, в котором она скончалась (говорят, что она желала, чтобы ее положили в полном одеянии); это платье было сделано из белой материи, вытканной серебром; голова украшена была прекрасными кружевами и короной, потому что
покойная была княжной Римской империи.
Образ ее
покойной матери,
княгини Анастасии, восстает перед ней.
— Замуж ей пора, — продолжала
княгиня, — Лида еще совсем ребенок, а уже невеста. Я хотя не считаю Шатова хорошей партией для нее, но воля ее
покойного отца для меня священна.
Его владелицей была знакомая нам бывшая горничная
княгини Святозаровой и сообщница
покойного Степана Сидорова в деле подмены ребенка
княгини — Аннушка.
—
Покойный просто хотел сказать вам, что у вас есть сын, который будет служить утешением в безвременной утрате мужа, — заметила
княгине одна из ее немногочисленных светских приятельниц, которой она доверила эту тайну.
Более он о
покойной не распространялся, так как
княгиня Полторацкая совершенно не знала ее.
Последнее, как знали в Петербурге, принадлежало
покойной княжне Людмиле Васильевне Полторацкой. Постройка обоих храмов началась и, ввиду того что князь не жалел денег, подвигалась очень быстро. Князь Сергей Сергеевич, как сообщали, проводил ежедневно несколько часов в родовом склепе Зиновьевых, где были похоронены князь и
княгиня Полторацкие, куда, с разрешения тамбовского архиерея, было перенесено тело дворовой девушки
княгини Полторацкой — Татьяны Берестовой.
Вскоре все встали из-за стола и разошлись, пожелав
княгине покойной ночи.
Он подал
княгине похищенное им со стола
покойного князя письмо княжны Лиды.
Злые языки уверяли, что это побочный сын Потемкина и
княгини, не признанный
покойным князем Андреем Павловичем, простившим жену под условием, что плод ее любви к Григорию Александровичу не разделит ни титула, ни состояния с их сыном.
Они вместе посетили своих спящих детей, стараясь не разбудить их, пришли вместе через те комнаты, которые напоминали им о стольких счастливых днях, и, войдя в маленькую залу, где обыкновенно любила находиться великая
княгиня Александра Федоровна, остановились перед бюстом
покойной королевы прусской, которая не раз высказывала свое желание, чтобы ее дочери не пришлось стонать, подобно ей, под тяжестью короны.
Наместник излагал в ней подробно сообщение местного архиерея о предсмертной исповеди «беглого Никиты», сознавшегося в убийстве княжны и
княгини Полторацких и оговорившего в соучастии свою дочь Татьяну Берестову, имевшую разительное сходство с
покойной.
— До чего дошел я! Горничная
княгини Шестовой, заводившая шашни со всеми княжескими лакеями — вспомнились ему слова
покойного князя Александра Павловича, вдова бывшего писаря квартала — моя жена. Другая горничная той же
княгини, хотя и случайная, принимает меня, как владетельная принцесса, предписывает мне условия и не терпит возражения, и наконец, этот бывший кабацкий сиделец, по моей милости сделавшийся редактором, осмеливается третировать меня с высоты своего величия!..
— Я не премину,
княгиня, очень скоро лично у вас поблагодарить вас за сочувствие, которое вы выказали мне в память моей
покойной матери, и за честь, которую вы оказали мне своим посещением.
Благодаря такого рода талантливости,
покойный Друкарт исполнял не только поручения князя, но имел временные порученности и от всевластной у нас
княгини. А
княгине как раз в эту пору нужны были деньги для каких-то ее благотворительных целей, и она поручила Друкарту устроить в городском театре спектакль в пользу бедных.
Очень многих из этих жидочков крестили еще и до выступления партий из Киева, чем особенно интересовалась и озабочивалась
покойная супруга тогдашнего юго-западного генерал-губернатора,
княгиня Екатерина Алексеевна Васильчикова (рожденная кн. Щербатова).
Таким лицом тогда по преимуществу была супруга
покойного генерал-губернатора князя Иллариона Илларионовича Васильчикова,
княгиня Екатерина Алексеевна (рожденная княжна Щербатова), о которой я уже упоминал выше.